Он ругался сквозь зубы, его рукав намок от крови. Однако старик не растерялся: поднял слетевшее с плеча ружьё и процедил:
Чего встал? Бежим. Подохнуть, что ли, тут собрался? Янет. Туда! он указал на трёхэтажное здание недалеко от нас.
Я знаю это место, прокричал на ходу Томаш, держась за повреждённую руку. Тот дом открыт. Сразу в арку и вторая дверь налево.
Так мы и сделали. Позади нас выли потревоженные моры, но я даже не оглядывался, я был полностью сосредоточен на арке, которую указал мой спутник. Мы нырнули во двор-колодец. Нужная дверь действительно оказалась открыта, и мы влетели в тёмное и тесное помещение. Наверх вела лестница. Буквально на ощупь мы добрались до первого пролёта с окном, а потомна второй этаж.
Тут были две двери. Однараспахнута настежь, другаязаперта. Я зарядил оба пистолета, и мы вошли. Оказались в просторной квартире с десятью комнатами и кухней. Внутри никого не обнаружили. Место это вполне подходило, чтобы переждать нашествие существ. Я запер дверь чёрного входа, через которую мы проникли в квартиру, и заставил на всякий пожарный мебелью.
Мы расположились в большой комнате с балконом, круглым столом посередине и креслами. Томаш снял кафтан и засучил рукав: на предплечье его зияли следы зубов. Мне же пришлось снова через чёрный ход спуститься во двор и набрать в чугунную кастрюлю снег, затем развести огонь в плите и вскипятить воду. А пока Томаш промывал укус, я нашёл в сундуках одежду и порвал на тряпки какую-то рубаху, чтобы замотать рану. Всё это время моры завывали на улице под окнами.
Достала-таки, тварь проклятущая, ворчал старик, когда я накладывал ему повязку. Как же болит! Точно руку отрежут, когда вернёмся. Небось, зараза уже пошла.
Могу заморозить, предложил я. Поменьше болеть будет.
Это как же? усмехнулся Томаш.
Увидишь. Правда, на людях я свои способности ещё не испытывал.
Да плевать, давай, лишь бы не болело. Всё равно у нас, прямо скажем, шансов немного.
Я сосредоточился, провёл ладонью над предплечьем старика, и оно покрылось черноватым льдом.
Ну ты даёшь, Сашка, хмыкнул Томаш, осматривая замороженную руку. А знаешь, и правда, меньше болит, он откинулся на кресле. Поесть бы ещё чего-нибудь. Не наколдуешь, часом, а? Да ладно, шучу. Если бы у кого была возможность жрачку наколдовывать, цены б ему не было. Однако нет такого на белом свете.
Я достал из мешка и положил на стол кулёк с вяленым мясом. Но когда рассказал, откуда у меня эта еда, Томаш расстроился.
Нельзя такое есть, вздохнул он. И тебе не советую.
Я уже много съел, сказал я. И воды у меня полная фляга из натопленного снега.
Усевшись в соседнее кресло, я принялся поглощать остатки запасов.
Тут не только моры водятся, проговорил старик, глядя в окно. Крысы, мыши, прочие грызуны. Я даже кабана как-то видал. Не знаю, откуда они тут, но в глазах у них черноты нет, да и, если убьёшь, не тлеют. Но есть их всё равно нельзя, он помолчал немного, а потом добавил. Слушай, а дай-ка кусочек, коли не жалко. Живот урчит.
Ты же говоришь, нельзя есть, посмотрел я на Томаша с удивлением.
Плевать. Не хочу тут подохнуть от голода. Лучше в Яви умру, на земле своей, чем в этом Сне поганом.
Я протянул ему ломоть. Томаш откусил, пожевал.
Крыса, заявил он авторитетно. Вяленая крыса. Когда жрать было нечего, мы охотились на них. Это когда я ещё в деревне жил.
Некоторое время мы сидели молча. Лёд на руке стал постепенно исчезать (он не таял, а именно исчезал), и боль вернуласья видел это по лицу Томаша.
Ты не первый раз это сделал? спросил я. Йозеф говорил, что подобное уже случалось.
Верно, вздохнул старик. Было как-то раз. Заблудились. Две ночи провели во Сне. Тогда рассудок сохранили трое из десяти. Пришлось сделать то же самое. Глотки им во сне перерезали.
А как выбрались?
Хранитель дорогу указал.
Мы минут пять слушали, как воют моры за окном. Пистолеты и треуголку я положил на стол рядом с креслом, сумку и перевязь с саблейна пол.
У тебя тёмные чары, вдруг сказал Томаш. Лёд твой чёрен. Никогда такого не видел. И когда ты колдовал, у тебя глаза почернели.
И что? спросил я.
Я насторожился и покосился на пистолеты на столе. Местные жители не очень любили тех, кого считали тёмными.
Поэтому, видать, ты и ешь местную пищу, Томаш поморщился от боли в руке. Если в жилах твоих течёт кровь Чёрного Бога, Сон не причинит вреда.
Старик сидел спокойно. Кажется, он не собирался ничего предпринимать против меня. По крайней мере, сейчас.
Как тебя угораздило, парень? спросил он.
Если расскажу, посчитаешь, что я тоже с ума сошёл.
Да рассказывай уже, как есть. Любопытство меня гложет. Какого ляда ты тут забыл? Ты жесветлейший. Так? А шатаешься тут неприкаянно в одиночестве, да ещё пепельной смолы где-то наглотался. И не помнишь почему-то ни рожна, хоть и в здравом уме, вроде как. Может, расскажешь уже? Чего скрывать? Мы ж, может, и не выберемся теперь отсюда.
Про свою прошлую жизнь я не стал ничего говорить. Сказал лишь, что меня пытались убить. Проткнули саблей и бросили во Сне, а девушка с белыми волосами нашла меня и вколола что-то прямо в сердце, после чего раны затянулись, и я очнулся. Вот только почему-то ничего не помню: ни кто я, ни где я.
Вот так история пробормотал Томаш. Сколько живу, никогда ничего подобного не слышал. Теперь понятно, почему ты про беловолосую девицу спрашивал. Я-то думал, сказки это. А она, видать, и правда, существует Интересно, кто она? старик задумался и проговорил уже как-то грустно. Знаешь, я бы, пожалуй, тоже не отказался принять кровь Чёрного Бога. Всё равно я проклят. Мы, сноходцы, все прокляты богами. Всех нас ждёт лишь Бездна, пустота Так чего терять-то? Не хочу тут подыхать. Лучше уж там, в Яви, на своей земле.
Я достал из сумки сосуд с пеплом и поставил на стол.
Да это ж, никак, Саввы котелок. Откуда он у тебя? посмотрел на меня с подозрением Томаш.
Да это я, когда Прошку ходил искать, вернулся, забрал. Чего добру пропадать? Из этого можно пепельную смолу изготовить?
Само собой. Нагреть надо. Испарения выходят, смола остаётся. Её потом водой разбодяжить надо. И этот растворвнутрь по капле. Насколько мне известно, так обычно делают. А тонкостей, извини, не знаю. Сам не занимался.
Могу попробовать, предложил я. Ты уверен, что хочешь перейти на сторону тьмы?
Уверен, буркнул Томаш. Мне терять нечего. Плевать мне уже на клириков с их кострами, на всех плевать. Буду делать, что хочу. И никто мне не судья, кроме богов. Да и тем такие, как я, не нужны.
Накинув перевязь с саблей и пистолетами, я отправился на кухню искать подходящую посуду и съестное. Обшарил нашу квартиру, квартиру рядом и этажом выше, выломав там двери. Еды не обнаружил, а вот посуда кое-какая нашлась. Вернувшись, я поставил пепел в сосуде на плиту, и через некоторое время на дне осталась густая чёрная жидкость. Её-то и называли пепельной смолой. Разбавив её водой, я получил грамм сто раствора. Слил его в маленькую железную фляжку, найденную в квартире на третьем этаже.
Томаш всё это время сидел в кресле и смотрел в окно, морщась от боли в руке. Моры перестали завывать, и на улице снова воцарилась тишина.
И что, этот раствор просто пить надо? спросил я, поставив на стол флягу.
Наверное, как-то равнодушно произнёс старик. Хотя, кто-то говорит, иглами вкалывают. Но иглы же тут нет? А что ещё остаётся? Давай, капни мне чутка. Помрутак помру. Судьба, знать, такая. Всё лучше, чем сидеть и ждать, когда Мара сама придёт.
Пипеткой я набрал жидкость и вручил Томашу. Тот не раздумывая, капнул себе на язык.
Вроде ничего, старик отложил пипетку на стол. Не работает. Наверное, ты шибко сильно развёл.
Вдруг он схватился за сердце, захрипел и, откинувшись на спинку кресла, закашлялся. Я побежал за водой, а когда вернулся, старик сидел, уставившись в потолок, а его кожу покрывала сеть почерневших вен. Мне показалось, он не дышит, но Томаш был ещё жив. Пульс прощупывался, но очень слабо, и чернота не сходила с лица. Так он и лежал в кресле минут десять, наверное, или больше.
Я думал, умрёт. В каких пропорциях разводить смолу, я знал лишь приблизительно со слов Томаша и, вероятно, ошибся. А может, просто организм не выдержал. Не сказать, что я сильно жалел старика. Да и проку от него больше не было. Он не знал, как вернуться в Явь, а значит, мы всё равно исчезнем вместе со всем Сном. Тогда какой смысл? Неделей раньше, неделей позжеитог один. Мы не жильцы. И я, и Томаш это прекрасно понимали.
Томаш встрепенулся, и я вздрогнул от неожиданности. Он поднял голову и закашлялся. Чёрная сеть вен пропала, теперь его кожа была нормального цвета.
Проклятье! Забористая дрянь, пробормотал Томаш. Кажись, я беспамятствовал какое-то время? Чего смотришь, словно Мару увидел?
Думал, ты того. Как ощущения? спросил я.
Ощущение, будто я перешёл на тёмную сторону, и меня завтра следаки на костёр потащат, хмыкнул старик. Бывало и лучше, одним словом. Теперь мне эту дрянь нужно хлебать постоянно. Иначе сойду с ума. А если буду хлебать, тоже сойду, и обращусь в дикое животное. В общем, так себе варианты. Ну хотя бы рана не болит так сильно. Ладно, пошли, Томаш резво поднялся с кресла.
Куда? удивился я.
Надо отыскать чего-нибудь съестного. Иногда в домах и квартирах что-то появляется. Мы, разумеется, это не трогаем, но сейчас нам с тобой всё равно ведь, да? Мы обатёмные, кровь самого Чёрного Бога течёт по нашим венам. Так что неча рассиживаться.
Старик преобразился. Ещё полчаса назад он сидел обессиленный в кресле, страдая от болей, а сейчасбодр и весел, как ни в чём не бывало. Похоже, эта пепельная смола имела воистину чудодейственный эффект. Вот только последствия её употребления, кажется, не самые приятные. И в их числесожжение на костре.
Мы обыскали квартиры на верхних этажах, но только в одной нашлось кое-что съестное: мешок ржаной муки, соль и специи. Были тут и другие продукты, но он давно сопрели или засохли. Оставшийся день мы пекли лепёшки. Тесто пришлось замешивать на воде, но зато у нас теперь имелись запасы продовольствия на несколько дней вперёд, и голод нам больше не грозил.
Мы набили желудки и устроились каждый в своей спальне. Томаш всё шутил, что, мол, как барин, напоследок поживёт. Да и я был рад отдохнуть, наконец, по-человечески, в мягкой кровати, а не на холодном полу или в лесу. Я ждал, что сегодня явится очередное воспоминания, но мне так ничего и не приснилось.
А утром меня разбудил Томаш: он барабанил в дверь моей спальни.
Подъём! крикнул он. Пора выбираться отсюда.
Вначале я подумал, что Томаш тоже лишился рассудка, как и Йозеф. Но оказалосьнет.
Когда я оделся и вышел из комнаты, старик объявил:
Вообще-то, я знаю это место. И в этой квартире я бывал, хоть и давно. В общем, слушай сюды. Точка входа здесь не так, чтобы далеко, и если сдвигов не случилось, я её найду. А потому собирай свои пожитки ив путь, пока сдвиги весь город не перекроили.
Мы собрались и пошли. У Томаша был слишком уверенный тон, и мне казалось, что на этот раз всё точно получится. Старик знал, что делает.
Мы были уже близко к окраине. Шагали по припорошенной снегом дороге среди серых каменных домишек. Настроение у меня было прекрасным. Я прощался с этим ужасным местом.
Вдруг где-то на соседних улицах раздался пронзительный заунывный звук. Играла свирель, но мелодия была столь тоскливой, что захотелось плакать. Даже ноги, как будто отяжелели, и идти стало труднее.
Слышал? спросил я у Томаша.
Да, это пастух, произнёс тот. Надо бы поторопиться.
А звук приближался, и чем громче он становился, тем тяжелее было идти. Руки-ноги налились свинцом, ноги еле двигались. Изнеможение расползалось по телу, беря его в плен, и единственное, что хотелосьсесть (а ещё лучше, лечь) и никуда больше не идти. А на душетакая тоска, что хоть волком вой. Семья вспомнилась, мать, прошлая жизнь
Что за хрень, пробормотал я. Это звуки так действуют?
Томаш не ответил. Он просто встал посреди дороги и замер.
Эй, что с тобой? окликнул я его. Пошли!
Бесполезно, вздохнул старик. Какой смысл? Зачем?
Пошли, надо убираться отсюда, проговорил я, а у самого язык еле шевелился.
Томаш сел посреди дороги и уставил в землю.
Послышался звук, будто волокут большой мешок, и на улицу вылезло нечто. Я не сразу понял, что этот такое: разум затянула пелена, мешающая соображать. Но когда пригляделся, сердце ушло в пятки.
На нас полз огромный клубок из высохших человеческих тел. Он двигался, цепляясь за землю многочисленными руками и ногами. Сверху сидел скелет в балахоне и играл на свирели. Я хотел достать оружие, но вдруг ощутил боль всем телом: на моей коже начали появляться ледяные наросты, и я никак не мог остановить этот процесс. Старик по-прежнему сидел, словно загипнотизированный, не обращая внимания на существо, а оно стремительно приближалось к нам
Глава 11
Казалось, я был неспособен оказать сейчас никакого сопротивления. Отвратительная куча высохших, похожих на мумии, тел с восседающим на них пастухом стремительно двигалась к нам, а меня словно парализовало. Я не мог контролировать то, что происходит с моим телом. Звуки флейты воздействовали на какие-то центры в мозгу, которые отвечали, как за волю, так и за магию.
Я всё же нашёл в себе силы вытащить пистолеты. Наставил их на мерзкого пастуха с флейтой Осечка. Кристаллы в замках не горелидаже ими я сейчас не мог управлять.
Боль усиливалась, и звуки флейты, проникая в мозг, выворачивали душу наизнанку. Хотелось просто упасть в снег и расплакаться от внезапно нахлынувшей жуткой тоски. Вместе с тем пришло полное равнодушие к смерти и к омерзительному комку сросшихся тел, что неумолимо полз к нам. Я отчётливо понимал, что сейчас умру, но мне было плевать, как было плевать и Томашу, который безвольно сидел рядом и таращился себе под ноги.
И всё же что-то сопротивлялось внутри. «Явь, твердил я себе, ты должен попасть в Явь, ты должен выбраться». Я нашёл в себе силы вытащить из-за пояса колесцовый пистолет и навёл его на скелет с флейтой. Перед глазами всё плыло. Я нажал на спуск
Снова ничего не произошло. Колёсико не повернулось и не высекло искру.
Существо было уже совсем близко, и боль в теле казалась невыносимой. Меня резало ножом и разрывало на куски. «Умереть, просто умереть, прекратить эту пытку», крутилась мысль, которая овладевала моим сознанием, вытесняя все остальные.
Рядом с Томашем лежало ружьё, которое свалилось с его плеча. Я упал на колени, чувствуя, что сил встать уже нет. Поднял ружьё. Мне стоило неимоверных усилий взвести курок и направить ствол на долбаного свистуна. Руки дрожали, и я никак не мог сосредоточиться. А существо находилось уже в считанных метрах от меня, и я отчётливо видел кричащие лица, сросшиеся в один жуткий организм. Ещё мигони схватят меня, загрызут, раздавят.
Я выстрелил
Флейта замолкла, скелет пошатнулся и свалился со своего живого трона, и ком из сросшихся людей внезапно остановился метрах в пяти от меня, словно не понимая, куда теперь идти. Лица закричали ещё сильнее и истеричнее. Я же ощутил огромное облегчение. Будто камень с души упал. Боль прошла, ледяные наросты исчезли, воля к жизни вернулась.
Я бросил ружьё, поднял пистолеты. Кристаллы снова светились, и я пальнул в существо одновременно из обоих стволов. Человеческий ком взвыл пуще прежнего. Сунув пистолеты в кобуры, я выхватил саблю и ринулся на монстра. Свободной рукой я замораживал тянущиеся ко мне многочисленные конечности, а саблей рубил их и тыкал в оскаленные мумифицированные лица. Одна за другой головы замолкали, а руки и ноги существа повисали плетьми. Остальные же головы исторгали такие душераздирающие вопли, что ушам становилось больно.
И всё же существо не выдержало моего натиска, оно вначале медленно попятилось, а потом ринулось прочь, цепляясь за землю всеми действующими конечностями.
Я не стал его преследовать. Схватка вымотала меня. Я стоял, опершись руками о колени, и тяжело дышал, а существо, оставив за собой чёрный кровавый след, скрылось за домом, из-за которого выползло.
Старик Йозеф стоял позади меня. Он уже пришёл в себя и только-только закончил перезаряжать свою пищаль, из которой я чудом умудрился подбить пастуха.