Тут он направил взгляд на низ своего живота.
Радзивилл, похоже, эту его жестикуляцию заметил, потому что резко направился к нам, но Мазарини вовремя заступил ему дорогу, взял под руку, и они тут же начали шептаться в стороне.
Дипломатия, болтовнятия! скрипнул зубами д'Артаньян. А ведь каждый придворный знает, что этот польский магнат крутится здесь, пытаясь освободить из Систерона пленника мсье кардинала, польского королевича Яна-Казимира, который сидит в тамошней крепости за шпионаж в пользу императора.
Я с большой охотой продолжил бы эту увлекательную тему, но тут появились музыканты и несколько миловидных дам, так что Шарль де Баац тут же утратил всякое желание и к беседе, и к поединкам.
* * *
Из Авиньона, через Оранж, Монтелимар, Валенс, делая иногда по нескольку миль в день, мы добрались до Вьенна, а потом и до Лиона. О нашем путешествии можно было бы рассказывать много; отсутствие подвесок в экипажах, а еще большерезиновых шин на колесах, вызывало то, что после каждого, даже короткого отрезка, я чувствовал себя растрясенным, словно бы раз пятьсот съехал голым задом по Испанской Лестнице в Риме. А вот Мазарини это никак не мешало. Он много читал, писал письма, иногда вступал со мной в рассуждения на самые различные темы.
И вообще, выдержка тогдашних людей была просто невероятной. Долгое время я привыкал к их еже, на мой взгляд, слишком острой и жирной. Ну и никаким образом не мог я принять присутствующей повсюду грязи. Даже исключительно гигиенический Мазарини ограничивался только лишь ежедневной сменой белья, мытье же у него включало только ополаскивание рук и вытирание лица влажным полотенцем. Видя меня, когда я при всякой возможности принимаю ванну или купаюсь в реке, в чем моим товарищем был и д'Артаньянон предупреждал меня перед губительными последствиями подобного рода процедур.
Вы играете с огнем, маэстро, говаривал он. Ежедневные купания во время путешествияэто неизбежный путь к утрате здоровья. Мой медик считает, что после обливания горячей водой ноюходимо, как минимум, день или два вообще не выходить во двор.
Это почему же?
Вы еще спрашиваете? Вы, о медицинских знаниях которого ходят легенды. Известно же, что купание, особенно, в горячей воде, открывает поры кожи, делая ее беззащитной перед плохим воздухом, вредные гуморы из которого проникают в организм, способствуя его порче. Уже век назад было открыто, что избыток общественных бань в Риме или Флоренции только лишь способствовал распространению испанской заразы, а еще черной смерти, не говоря уже о других эпидемиях.
Я пытался полемизировать с подобными взглядами, объясняя, что сифилис не переносится посредством воздуха, а гораздо более интимным образом; но этого легат слушать просто не желал. Так же, когда я хотел рассказать ему про вирусы и бактерии, он только размахивал руками, утверждая, что, как современный человек, он способен поверить только лишь в то, что можно увидеть. Не принимал он и моих советов и пропускал их мимо ушей, когда я отсоветовал его медику применения слишком частых клизм и прекращения систематического кровопускания посредством пиявок.
Дорогой мой иль ане, повторял Мазарини. Вся многовековая врачебная практика доказывает, что кровопускание, исключающее избыток гуморов в организме, еще никогда и никому не повредило.
Так что мы остались при своем: онпри излишне частом очищении кишечника, япри кипячении молока перед тем, как его выпить.
Тем временем, в Лионе мне пришлось попрощаться с Лаурой. По какой-то причине Джулио не желал, чтобы она сопровождала нас далее. Во время поездки много мы с ней не разговаривали. Я видел, что девушка страдает п этой причине, но что я мог ей сказать. Что охотно пользовался бы ее услугами, но не могу быть, даже в неформальном союзе, с женщиной, которой не доверяю. Ансельмо, который проводил с ней большую часть времени в повозке, заявлял, что недавняя болтушка все время читала полученные от Мазарини набожные книги, а если и открывала рот, то лишь для того, чтобы поесть или же говорить о Боге.
Вот в этом плане мой ученик не был наилучшим собеседником. К Наивысшему его интерес заключался исключительно в получении выгоды. Он взывал Его помощи в случае необходимости, но в остальное время объявлял себя материалистом и сторонником научного мировоззрения.
В Лионе мы поверили опеку над синьорой Катони местным монашкам, что девушка приняла очень даже спокойно, если не считать пары слезинок в ее глазах. Я прощался с ней с облегчением, чувствуя, что это будет лучшее решение для всех нас. Разве что, кроме Ансельмо. Тот неожиданно признался, чтобы если я ему приказал да еще весьма настаивал, то он мог бы на несчастной девице даже жениться.
Что, она соблазнила тебя, шельма? изумленно спросил я. Или ты сам чего утворил? Говори, негодяй!
Без вашего согласия, учитель, я никогда бы не посмел. Впрочем, вместе с нами все время путешествует тот сицилийский барчук, так что и возможностей укрыться у нас никак не было.
Прощаясь с Лаурой, я желал ей здоровья и счастья.
Я буду за тебя молиться, со слезами в голосе ответила мне она. Но оставь мне надежду, скажи, что вернешься!
Если он сможет, то вернется, сказал за меня д'Артаньян.
Мы перебрались на речные барки и целый день продвигались вверх по течению Соны, кусаемые комарами, которые тем летом были величиной с ос.
Не знаю, то ли пейзажи, мимо которых мы проплывали, то ли упомянутые насекомые повлияли н разговорчивость Джулио; во всяком случае, по моей просьбе Мазарини наконец-то, хотя и кратко, набросал текущую международную ситуацию. Конца войны, длящейся вот уже двадцать лет, не было видно. Усиливались неприятности на фронте в Германии, где с огромным трудом удавалось координировать военные планы со шведскими союзниками, непостоянным и химеричным, тем более, после смерти под Лютценом "Ледяного короля" Густава Адольфа. Штурвалом государственного корабля, которым номинально управляла малолетняя Кристина, заведовал канцлер Оксеншерна, у которого было ровно столько же доверия к Ришелье, что и у кардинала к нему. Хуже всего было то, что главнокомандующий шведов, генерал Банер, никогда не бывал трезвым. Не уменьшалось проблем и на испанском фронте. Очередные переговоры с герцогом Оливаресом были, по сути, кратким перерывом в боях за Пиренеи и за власть над Каталонией. К этому следует прибавить внутренние сложности, вечные заговоры принцев, мечтающих избавиться от кардинала, который после недавней смерти единственного человека, которому доверялотца Джозефа де Трембли, прозываемого "серым кардиналом" чувствовал себя все более одиноким. Ришелье уже много лет вел свою тонкую игру с королем, который одновременно и любил его, и ненавидел. Понятное дело, иногда Людовику XIII удавалось сорваться с поводка собственного министра, но только лишь затем, чтобы понять, что Армана дю Плесси заменить никем нельзя. Из слов Мазарини не звучала излишняя любовь к Его Королевскому Величеству; понятное дело, он не говорил напрямую о сексуальной ориентации Людовика XIII, который, как говорил д'Артаньян: "весьма любил женщин для поддержания компаний и бесед", после наступления темноты предпочитая мужское товарищество.
Я спросил про маркиза Сен-Маралегат сморщился, но ничего не ответил.
Потом я сориентировался, что юный и красивый, словно Аполлон, королевский фаворит находился на кривой, поднимающей его вверх, и которая со временем должна была довести его до краха. Но ни одно из упомянутых дел, пускай и серьезных, не походило на такое, где Альфредо Деросси мог бы служить помощью и советом Великому Кардиналу. Когда же я пробовал провести более глубокую разведку, Мазарини попросту менял тему.
В местности Масон мы снова пересели на лошадей. Джулио, исключительно по известной только лишь ему одному причине, помчался вперед, я же с д'Артаньяном и Ансельмо отправились в путь через час после него. Мушкетеры остались сзади. Даже не знаю, поехали ли они за нами.
Едва лишь мы отъехали от реки, я обратил внимание на полное отсутствие движения на тракте, который даже начал зарастать густой травой. Точно так же, чем дальше к возвышенностям, тем больше менялась царящая по деревням атмосфера. Если по берегам Соны было шумно, подвижно, то здесь среди деревенских чувствовалось беспокойство и настрой странного выжидания.
Что тут происходит? Чего боятся эти люди? спрашивал я у д'Артаньяна. Но тот, однако, молчал. В конце концов, в в поселении Ла Рош я наскочил на какого-то священника, молящегося с кучкой детворы под крестом, и попросил его разъяснить мучающую меня проблему.
La peste, коротко пояснил тот. Черная Смерть посетила околицы Клюни. Армия окружила всю территорию кордоном, сажая всех удирающих крестьян под карантин. Пока что о распространении заразы ничего не слышно. У меня брат в деревне Тезе, только вот уже месяц я не могу с ним связаться, даже не знаю: жив он или уже умер.
Эпидемия, так я и знал, мелькнула в голове хвастливая мысль.
Сразу же за деревней мы встретили военный пост, завораживающих всех с дороги. Нас пропустили, когда д'Артаньян коротко переговорил с командующим там офицером.
В поселении, видимом сразу за постом, мы не застали хотя бы половинку человека, только свежие кучи земли с вонзенными в них крестами, выдающие места захоронения несчастных обитателей. Опять же, на дверях каждого дома смолой был нарисован андреевский крест, выдавая, что тут прошла смерть.
Горячечно я пытался припомнить, что мне известно о чуме, о ее разновидностях: бубонной, легочной и септической; про заражение воздушно-капельным методом или посредством укуса блох, паразитирующих на крысах Знаний было маловато.
Тем временем, мы добрались до Клюни, крупного и знаменитого аббатства, стены которого гордо возносились над окружающими их холмами, огромная же, пятинефовая базилика, окруженная со стороны алтаря десятком небольших часовен, похожих на грибы опята, вырастала, казалось, до самого неба. Часть бенедиктинского комплекса еще не поднялась после разрушений длительных религиозных войн; в особенной степени пугала выжженная глыба библиотеки, ну а отсутствие паломников и даже перекупщиков, обычно, столь многочисленных рядом с монастырями, дополнительно усиливал впечатление, будто бы я гляжу на какую-то гигантскую декорацию.
Вот только, неужто все это вызвала чума? В аббатстве никаких ее следов я не заметил. Внутренние дворики были выметены, декоративные кусты подрезаны, а на крышах среди зубцов и открытых галерей я увидел многочисленных лучников и мушкетеров в полной готовности.
Пухлый аббат, приказав Ансельмо заняться выделенным мне помещением, пригласил меня в трапезную, где за большим столом, на котором был кубок с вином, стояли всего два стула. Одно место занимал сгорбившийся мужчина, седой, с нездоровой кожей, указывающей на проблемы с желудком. В прошлом, наверняка, обладающий солидным телосложением, за последнее время он должен был сильно похудеть, так как одежда висела на нем, словно камзол с плеча старшего брата. И только лишь глубоко посаженные глаза горели блеском непоколебимости.
Когда его взгляд остановился на мне, я тут же почувствовал не только могуществ, которые дают объединенные власть и ум, но вместе с тем и невероятную силу духа, позволяющую ему быть Гулливером среди лилипутов. Возможно, правда, то было специфическое мое собственное восприятиея знал не только то, кем Ришелье является, но и ориентировался, кем станет. Мне были известны его посмертные судьбы, его истинное величие, которое, по уважительным причинам, откроют только лишь в XIX веке, когда по-другому начнут видеть суть raison d'Etat (государственных соображенийфр.). В его времена, если верить листовкам, чаще всего издаваемым в Брюсселе (в Париже, под носом Его Преосвященства, где жестко правил Лаффемас, начальник тайной полиции, отважных критиков было намного меньше), его считали пройдохой, интриганом и корыстолюбцем, ревнующих за собственное положение при королебезжалостно истребляющим собственных врагов (а при случае, и врагов Франции), не обращающим какого-либо внимания на аристократическое родство или на титулы маршалов Франции. Не дождавшись милосердия, сложили свои головы господа Марийяк и Монморанси, все предыдущие заслуги которых перед лицом измены не остановили размаха палаческой секиры.
Все это никак не усиливало любви к Его Преосвященству. Распространялись фривольные песенки, описывающие, к примеру, его неудачные ухаживания к герцогине Гонзага, ставшей впоследствии королевой Польши; все насмешничали над его геморроем и оценивали легендарные богатства. Но лично я, как только его увидел, остановился, как вкопанный, пораженный харизмой Первого Министра.
Laudetur Jesus Christus (хвала Иисусу Христулат.), signore Деросси, произнес Ришелье. Я рад, что вы приняли наше приглашение.
Я опустился на одно колено и поцеловал перстень. Ришелье тут же приказал мне подняться и присесть на стул. Выглядел он весьма хмуро. Неужто он прямо так принимал к сердцу эпидемию? Странно! С каких это пор, любая зараза, выкашивающая, в основном, плебеев, доставляла беспокойств великим мира сего?
Расспросив о дороге и выслушав мои традиционные благодарности, кардинал поднялся и вместе со мной подошел к окну, через которое можно было видеть освещенные заходящим солнцем холмы, леса, а нижесвободно рассыпанные деревенские застройки.
Красивая страна, сказал он. Сердце Франции, сердце Европы, сердце мира А потом, устремив прямо в меня свой взгляд, прибавил смертельно серьезным тоном:Когда много лет назад, переодевшись горожанином, я ходил на ваши лекции, иль Кане, то никак не предполагал, что когда-нибудь мне придется обратиться к вам за помощью. Говоря по правде, у меня хватает инженеров и медиков, мне служат различнейшие алхимики и астрологи, него воря уже о философах с теологами, только каждый обладает склонностью ограничения собственной специальностью, не смеет смело глянуть дальше. Вы же, поглядел он мне прямо в глаза, словно бы через них пытался проникнуть в мозжечок, гипофиз и эпифиз и там встретиться с "я" Альдо Гурбиани, походите на людей прошлого, на Леонардо или Коперникуса, способных охватить больше и глядеть шире, чем иные. Я нуждаюсь в вас.
Мне хотелось спросить, ради какой цели, но не смел перебивать Первого Министра, ну а тот пока что не спешил сразу же посвятить меня во все.
Верите ли вы в дьявола, иль Кане? спросил он.
Я верю в Бога, ответил я, и в мир, в котором так же существует особое зло.
В это как раз верит каждый, буркнул кардинал. Я же имею в виду физического сатану, сатану из плоти и крови, в своих деяниях пользующегося инструментами, а не искушениями.
Скореенет. То есть, наверняка нет!
Мое признание доставило ему явное облегчение.
Тогда я прав, ища помощи не у священников, а среди ученых, произнес он и, уже не желая оставлять меня в сомнениях, прибавил:Согласно всяческим знакам на земле и небе, нам угрожает катастрофа по меркам Армагеддона.
Выходит, эпидемия, я не ошибался, мелькнула мысль.
Кардинал отпил из бокала, совершенно не задумываясь, как оно частенько бывает у великих людей, над тем, что, возможно, у меня тоже пересохло горло, после чего хлопнул в ладони. Появился д'Артаньян.
Введите свидетелей! приказал ему князь церкви.
Тут же из бокового прохода, существования которого я до сих пор не замечал, вышло трое: пятидесятилетний, крепко сложенный мужчина, похожий на иссеченного ветрами мореплавателя; малорослый смуглолицый священник и коричневое чудище, напоминающее высушенное ореховое ядро, которое вблизи оказалось седовласым индейцем, одетым по европейской моде.
Ришелье кратко представил их: капитан Гаспар Фруассарт де Мари-Галант, отец Педро Гомес и индеец-проводник, который в святом крещении принял имя Мигель. Я кивнул им в знак приветствия, все они, кроме индейца, ответили мне подобным поклоном.
Расскажите мастеру иль Кане то, что рассказали мне два месяца назад в Блуа.
* * *
Добрые полчаса слушал я рассказ старого пирата, законченный морозящим кровь в жилах отчетом об открытии, сделанном в трюме судна "Corazon de Jesu". О сотне тел с вырванными сердцами.
История звучала совершенно фантастично, поэтому я размышлял над тем, что привело к тому, что ее не признали за еще одну моряцкую легенду, почему был так потрясен осторожный и рационально мыслящий Ришелье и по какой причине ее рассказали именно мне.
Из сообщения Гаспара де Фруассарта следовало, что после обследования внутренних помещений испанского судна, он лично приказал своим людям поджечь корабль-призрак и вернуться на "Генриетту". Ожидающие их на борту дружки забросали разведчиков вопросами, но все они остались без ответа, придавленные глухим молчанием группы смельчаков. Арман занял место за рулевым колесом. Ветер, до сих пор едва заметный, усилился, так что поднятые паруса тут же наполнились ветром, и все через три дня вернулись на пиратскую базу в Сан Кристобале, где Фруассарт подал соответственный рапорт посланнику кардинала.