В конце концов мне приходится остановиться, задыхаясь и смеясь, и она замедляется, охлаждаясь настолько, чтобы поцеловать меня в шею.
Жар ее губ находится в доле градуса от боли.
Добро пожаловать, Сын Улиц.
Остальные продолжают веселиться.
Одна перебирает спектритар, добавляя музыке оттенков цвета, пока две оставшиеся сестры смеются и танцуют, ловко пародируя старомодные стили.
Я сажусь, находя гравий приятно прохладным по сравнению с жаркой Электрой.
Она поворачивается и обходит вокруг меня, потом останавливается и открывает рот:
Что такое?
Я читаю слова по сигналампульсирующему свету, исходящему от ее миндалин.
А что такое? переспрашиваю я, преувеличенно артикулируя, чтобы девушка смогла прочитать по губам.
Ты напряжен.
Почему ты так считаешь?
Я могла бы утопить крысу в токсичных отходахпартнер для танца из нее получился бы лучше.
Мои щеки вспыхивают:
Не думал, что было настолько плохо.
Она негодующе пожимает плечами:
Ты был неуклюжим и медлительным, не попадал в ритм даже больше, чем обычно. Разумом ты находился где-то ещепо крайней мере, я на это надеюсь, потому что либо так, либо ты Она запинается, нащупывая слово, и, в конце концов, подбирает характеристику на своем родном языке: что-то вроде «ярко потухший в размышлениях».
Слабоумный, фыркнув, перевожу я. Спасибо.
Электра садится рядом со мной. На мгновение замирает, и ее свет почти гаснет, тогда девушка обвивает меня рукой, поглаживая плечо обжигающими подушечками пальцев. Она тянет меня, чтобы я посмотрел ей в лицо.
Можешь поговорить со мной, Филиус.
Я вздыхаю:
Я сбежал от Гаттергласса.
Она уже начала было говорить какую-то банальность, но мои слова заставляют ее призадуматься.
Расскажи, сигналит она.
И я рассказываю, а она читает мои губы, не слыша ничего, кроме тишины. Едва шевелясь, Электра перестает светиться и становится почти невидимой; она качает головой, когда я заканчиваю.
До меня доходили слухи, но я не думала, что за ними стоит что-то реальное. Но если Глас верит Ее слова затеняются удивлением. Значит, она действительно возвращается?
И Гаттергласс хочет расчистить ей дорогу. Хочет, чтобы я выступил против Выси, я раздраженно смеюсь. Бросила мне задачу, словно улыбающийся лисеноккусочек объедков, найденный за мусорным баком.
Электра усмехается.
Глас хочет собрать армию, говорю я, как в былые времена, до Ее ухода. Говорит, если мы будем дожидаться Королевы Улиц, станет слишком поздно.
Электра начинает отвечать, но отвлекается на блики светане мягкие янтарные, как у нее, а яркобелые, словно вспышки магния.
Они исходят от ее лампы.
Лицо девушки искажает гримаса.
Белый! рычит она тусклым оранжевым.
Ее сестры тоже заметили и толпятся вокруг фонаря Электры. Стеклянный силуэт залез по столбу, пока мы разговаривали. Он излучает бледный белый свет, бросая на танцовщиц испуганные взгляды, обвивая самого себя руками, пытаясь протиснуться внутрь колбы.
Натриевые сестры вспыхивают ярко-желтым, демонстрируя свой цвет. Они плюются, как петарды, мигая на своем языке, слишком быстро, чтобы я смог разобрать. Мне удается поймать несколько фраз: грязные ругательства в адрес родителей и «вольтах его налево». Белый извивается и дрожит неровным светом. Вероятно, он не понимает и половины оскорблений, изливаемых на него.
Именно Электра, всегда самая смелая, бросает первый камень. Ее пальцы хватают его, сплетая магнитное поле, которое поднимает камень, заставляя кружиться в воздухе, быстрее и быстрее, а потом выстреливает прямо в стекло.
Лек, нет!. кричу я, но она не смотрит на меняи не может услышать.
Остальные следуют ее примеру, камни свистят, как пули. На фонарном столбе остаются вмятины; стекло разбивается. Белый отчаянно крутится, пытаясь защитить свою нить накала. Я понимаю, что он не может не бесить их: чем быстрее он двигается, уворачиваясь от камней, тем ярче разгорается, тем насыщенней делается его цвет, тем злее становятся Натриевые танцовщицы
и тем быстрее летят камни.
Я изумляюсь: почему Белый это терпит? Почему не убегает? Быстрый взгляд на небоах, вот что: тяжелые грозовые облака разбухают над оранжевым свечением города.
Я принимаю решение.
Хватая копье, лавирую между сестрами и взбираюсь на столб, размахивая оружием, как флагштоком, пытаясь привлечь их внимание.
Остановитесь! Собирается дождьдождь, понимаете? Он здесь один. Это не нападение, он просто ищет укрытие.
Они не слушают меня, но магнитная траектория слегка сдвигается, и обстрел немного сбавляет обороты: им приходится вилять, обходя меня, чтобы найти свою цель. Свист, сопровождающий их полет, не может заглушить испуганного гудения Белого за моей спиной.
Меня обсыпают осколки стекла. Крошечные порезы тут же заживают.
В конце концов я чувствую, что жар позади меня затухаетБелый сползает вниз по задней части фонарного столба. Секунду он корчится на асфальте, корона белого света укорачивается, когда Натриевые танцовщицы надвигаются на него. Потом бедняга устремляется прочь, обнимая себя, взблескивая едва заметной вспышкой боли.
Ветер приносит легкую влажность. Мой желудок сжимается. Я знаю, что произойдет, если Белого застигнет ливень
и они тоже.
Пощечина Электры обжигает щеку. Она тоже взобралась на фонарный столб. Ее сестры стоят внизу, демонстративно уставившись в другом направлении.
Ты что творишь?
Собирается дождь! кричу я на девушку, моя кожа горит. Он просто искал приют.
Он нарушил границы. У них есть, где приютиться.
На десятке улиц в центре города, в пяти милях отсюда. Ему ни за что не успеть вовремя!
Электра смотрит на меня. Глаза ее светятся ровным ясным янтарем.
Знаешь, мигает она, если я когда-либо преступлю границу земли Белых, побивание камнями будет меньшим, что меня ждет.
Лек смотрит вниз, на сестер:
Они хотят, чтобы я прогнала тебя, но я рассветила им про Гласа и Высь. Они поняли, что ты расстроен. Они ничуть не в восторге, но ты можешь остаться, до тех пор, пока снова не встанешь на нашем пути.
Мой желудок горит почти так же отчаянно, как и лицо. Как она посмела просить за меня? Я хочу накричать на нее, но капли дождя целуют мой лоб. Тревожная вспышка озаряет лицо Электры.
Отдыхай. Выздоравливай, поспешно мигает она, прижимая горячие пальцы к моей груди. Поперемигиваемся, когда выйдет луна.
Она исчезает в нити накаливания своей лампы, и та загорается после секундной задержки. Раздается звон, и осколки стекла, выбитого камнями, начинают подниматься с земли, плывя в электромагнитном поле девушки. Сверкая, ловя ее свет. Стекло закрывает нить. Мгновение она горит жарче: ярким и невыносимо белым, почти тем же оттенком, что и презираемый ею Белый. Я отворачиваюсь.
Когда оглядываюсь назад, осколки лампового стекла срастаются вместе, а свет Электры снова становится янтарным.
Я мягко спрыгиваю на землю. Сестры Электры укрылись в своих собственных приютах. Меня пробирает дрожь, и я прячу руки в карманы.
«Ты можешь остаться», сказала она. Как, твою ж реку, благородно с ее стороны!
Значит, я скрываюсь? Это читалось в тоне Электрыв оттенке ее слов. Может ли быть, чтобы я и правда скрывался? Бред какойя не прячусь. Просто пришел сюда потанцевать, расслабиться, прочистить мозги и подготовиться к
К чему? Я прячусь. Я боюсь. Осознание сгибает меня, будто каждый кровеносный сосуд моего тела внезапно наполняется гравием. Высь слишком, слишком силен для меня. Из всех призраков, с которыми я сражался: Балковых Пауков, мелких городских чудовищ, никто не вызывал у меня таких ощущений.
На пустыре вспыхнуло слабое свечениеможет быть, Белый.
Порывистый ветер треплет штанины моих джинсов. Я сажусь, скрестив ноги, между фонарными столбами. Дождь усиливается.
Белый боролся за жизнь. Извиваясь и дергаясь, пытался прошмыгнуть между каплями, чувствуя покалывание в магниевых костях, вытягивающихся к воде, словно спеша вступить с нею в реакцию и сгореть. Запредельная скорость сделала Белого искрящимся, его свет отражался от бетонных стен, оставляя призрачное послесвечение. Трава под ногами намокла, и, пока он бежал, пытаясь найти укрытие, его сотрясали всполохи боли.
Обнаружив кусок черного брезента, скомканный в углу надворной постройки, он набросил его на себя, но струйка воды, сбежавшая по складке, заставила Белого закричать. Он вскочил и снова побежал, свет струился сквозь предательские дырки в брезенте. Струйки водорода взвивались, где дождь пробивал накидку.
От внезапной перемены ветра лужа зарябила, плеснув водяным завитком Белому на ногу. Несчастный вспыхнул от боли, и металл в его лодыжке вступил в реакцию: нога исчезла во вспышке света и газа, а сам Белый неловко повалился на забор из колючей проволоки, забившись в агонии на мокром асфальте. Мир вокруг него был ярко освещен безопасным, сухим светом окон, вот только возможности попасть туда не было.
Бетонный зубец, зацепив край брезента, сдернул его с Белого, и тот остался лежать, неспособный даже ползти. Он вздрогнул, колено царапнуло бетоном. Занялась искра, и его залило пламя от вспыхнувшего водородного облака. На краткое мгновение жар облегчил его боль, а потом опалил.
В сознании Белого поддерживала только впивающаяся иголочками боль. Он думал о доме, недоумевая, как оказался настолько далеко от ярких газово-белых шаров на фонарных столбах у рынка на Карнаби-стрит. Его сородичи были сейчас там, и дождь безопасно отскакивал от их колб. Только один шар стоял темен и пусттот, в котором должен был бы сидеть он.
Что-то промелькнуло над ним: тонкая, темная тень, и Белый поднял глаза. От забора к нему по воздуху устремился моток колючей проволоки, закручиваясь и извиваясь, как змея, подрагивая по всей длине и погромыхивая колючками.
Нет, мигнул Белый. Даже в агонии его охватил страх. Нет, убирайся. Я не твой. Я не придам тебе сил.
Но безглазое существо продолжало надвигаться, и в мерцающем свете своих слов Белый увидел усики, скользящие над землей, ощупывающие его лицо, обжигая капельками влаги, висевшими на них.
Пожалуйста, тусклой вспышкой прошептал Белый, пожалуйста, только не я. Я могу много чего тебе рассказатьнад твоим хозяином нависла угроза. Ребенок Улиц собирает армию против него, против Выси. Я видел егоспрятался и читал прямо по его губам
Но существо продолжало любовно обматываться вокруг, все плотнее и плотнее. Металлические колючки жадно сжали голову Белого, ища лазейку внутрь, словно могли напрямую извлечь из него информацию, которой тот пытался торговаться.
По Белому начали расползаться трещины, и он ярко завопил, когда шипы пронзили стеклянный череп, впуская внутрь воду.
Глава 10
Бет села в автобус до Бетнал-Грин. Посмотрела по сторонам и, не обнаружив ни одной мокрой собаки, была вынуждена признать, что запашок шел от нее. Странные кляксы танцевали в уголках глаз, вызывая ощущение, словно гном в свинцовых ботинках отбивает чечетку прямо на затылке.
Девушке удалось вздремнуть, прежде чем прозвонил колокольчик, и автобус зашипел, останавливаясь. Резко проснувшись, она вскочила и прошмыгнула в уже закрывающуюся дверь. Раскат грома бухнул где-то на западе, и дождь усилился, приветствуя ее с пропитывающим насквозь энтузиазмом, гладко прилизывая волосы к голове.
Вздохнув, Бет похлюпала вперед.
Сперва девушка подумала, что онгаллюцинация, уныло мокнущая под дождем, сидя со скрещенными ногами. Уличные фонари мерцали в определенной последовательности, заставляя его тень подпрыгивать в странном отрывистом танце.
Эй! закричала Бет, чувствуя, как в ней вспениваются облегчение и волнение. Эй, ты! Парень! Она не знала, как его назвать. Оборванец!
Юноша поднял взгляд, и серые глаза расширились, когда он увидел Бет, спускающуюся с моста, перепрыгивая через три ступеньки. Он встал на ноги.
Что ты здесь делаешь? спросил парень.
Бет усмехнулась:
Ты сказал искать тебя в преломленном свете.
Девушку накрыла эйфория: она нашла его, убедилась, что он настоящий.
Дома-башни внушительно возвышались на фоне пропитанных натриевым светом облаков, и то, какой крошечной она казалась на их фоне, внезапно показалось ей ужасно волнующим.
Это твой дом? поинтересовалась Бет.
Усмешка, смахивающая на ее собственную, тронула лицо парня.
Дом? Часть его, полагаю: я могу устроиться на ночлег на любом квадратном дюйме Лондона. Добро пожаловать в мой кабинет. Он распростер руки, словно обнимая весь город. Располагайся.
Парень рассмеялся, а потом, казалось, вспомнил, с кем говорит.
Сложив руки, он окинул Бет подозрительным взглядом:
Кто ты? И почему меня преследуешь?
Бет тоже скрестила руки. Стойка получилась воинственной, и она чувствовала, как дрожит от накатывающего волнами адреналина.
А ты кто? парировала девушка. И почему спас меня?
Меня зовут Фил нус Виэ, ответил он. Это значитСын Улиц. Моя матьих божество. Парень шагнул к Бет, его тень скользнула по ее лицу. Она заложила улицы, по которым ты ходишь, и дороги, чьи кости похоронены под ними. Она затопила паровые двигатели и даровала первые искры фонарям. Она выковала цепи, что держат Отца Темзу на привязи. Филиус ухмыльнулся. И я спас тебя, потому что любой, кому достает безумия ехать на одной Рельсовой химере и кричать на другую, встав на ее пути, нуждается во всей помощи, которую только может получить.
Окей, пробормотала Бет, делая глубокий вдох. Меня зовут Бет Брэдли, начала она. Это значит это значитБет Брэдли. Мой папажурналист уволенный. Меня вышибли из школы, но ему наплевать. Меня сдала лучшая подруга. Полагаю, я преследую тебя потому, что твои ответы мне нравятся больше. Девушка попыталась улыбнуться и добавила: Кроме имени, разумеется. Мне и в голову не приходило, что тебя могут звать «Филлис», так что не виню, что ты не признался в этом раньше.
На сей раз рассмеялся парень.
Я бы не был так уверен, что мои ответы лучше; земля подо мной так горит, что обжигает задницу.
Кто-то пытается убить тебя, кивнула Бет. Я помню.
О, как мило с твоей стороны, заметил он насмешливо, крутя прядь волос на лбу. Пасиб. И Филиус снова уселся на мокрый асфальт.
Джинсы Бет в любом случае уже промокли, так что она плюхнулась рядом с ним. Ветер размывал по-лувидимые тела в потоках дождя.
Но если ты сын зашибенной Богини, заметила Бет, чего тебе бояться? Разве она не разберется с любым, кто попытается на тебя наехать?
Парень улыбнулся одними губами:
Матери Улиц нет с нами, пробормотал он. Я ее никогда не видел.
Бет заизвинялась, но Филиус только отмахнулся:
Я был воспитан ее сенешалем, Гаттерглассом. Я забегал в раковины ее храмов на реке, играл с окаменевшими внутренностями жертв, что приносили ей Зеленые Ведьмы.
В Гринвиче живут настоящие Зеленые Ведьмы? Бет была потрясена.
He-а, в Саттоне; ты что думаешь в Баттерси плещется море яиц и муки? его лицо оставалось невозмутимым, и девушка не могла понять, шутит ли он. Затем голос парня стал жестким и раздраженным. Я не обучался никаким ритуалам и правиламничему, что подготовило бы меня, во всяком случае к Выси. Пальцы его левой руки изогнулись, будто когти.
Высь. Это тот, кто за тобой охотится?
Филиус несчастно кивнул.
Но кто же он?
Онболезнь города, безжизненным тоном пояснил парень, и алчность, и каннибальский голод, и и я не знаю, кто еще. Я никогда не видел его вблизи, но лицезрел, что после него остается. ОнКороль Кранов; краныего пальцы и оружие. Он использует их, чтобы въесться в город поглубже, и, когда ему это удается, все вокруг умирает. Филиус фыркнул. А еще он тщеславенвсе строит стеклянные башни, чтобы любоваться собой. Моя мать была его единственным соперником; Высь появляется в каждое поколение, и она отбрасывает его назад, снова и снова но потом она исчезла, и с тех пор он разрастается в этой своей черной яме под Собором. Филиус посмотрел на Бет. Но теперь она возвращается, чтобы вернуть себе Небоскребный трон, и Высь больше не может ждать. Он хочет ослабить ее, убить всех, кто будет сражаться за нее. Начиная с меня. Сын Улиц опустил глаза и пробормотал. Она почти здесь, но я могу так никогда ее и не увидеть.
Филиус выглядел таким потерянным, что Бет, поддавшись порыву, потянула его к себе. После секундного колебания он уступил. Было пугающе и волнующе обнимать этого преследуемого парняона будто бы обращала на себя взгляд чудовища.