Прилив смелости резко сменился привычной паникой, остолбенением и сковывающими колючками ужаса. Девушка отпрянула, захлопнув дверь. Прасфора тяжело задышала, коснулась рукой шрама-ожога и, взяв себя в руки, отойдя от двери на расстояние пушечного выстрела, пошла обратно в зал.
Главный городской алхимик Барбарио Инкубус проголодался так сильно, что с аппетитом грезил хотя бы о натюрморте, висевшем в его кабинете.
При знакомстве с Барбарио первое, что бросалось в глазаэто, конечно же, его фамилия, странная на фоне наиболее странных, чудная среди самых чудных, и так далее, и тому подобное. Даже сам алхимик до конца не знал, почему фамилию менять не стали (она была мамина): возможно, родители ожидали, что у них родится и вырастет невообразимый красавец, который одним своим видом будет соблазнять всех вокруг. Но, как говорится, что выросло, то выросло.
Если быть точнееи это было вторым, что бросалось в глаза, вырос Инкубус основательно, только вширь. Он напоминал колобка, не убежавшего от бабушки, а очень хорошо у нее погостившего и, к тому же, отрастившего длинную черную бороду, завязанную в косичку. Третье, что бросалось в глазаэто, собственно сами глаза. Они у алхимика были разного цвета.
Вытерев рукой пот с лицаБарбарио потел даже в самые ужасные стужи, алхимик выпрямился. Как же он ненавидел эти подземные пещеры и тоннели, одним своим видом кричащие: тебе, человек, тут не место. Но сейчас он был здесь, а не в уютном кабинете-лаборатории, где и поесть можно, и натюрморт не нужно представлять в голове. Хотя, что бурчатьвыбора у него все равно не было.
Барбарио покосился на кладку драконьих яиц.
Большие, шипастые, с металлическим блеском, они, казалось, укоризненно глядели на алхимика. Тому даже смешно было, что он пытается спрятать взгляд от обычных яиц. Вот Инкубус и поднял глаза, чтобы отвлечьсяувидел как раз, как замахивается киркой Кейзер.
С металлическим хрустом яйцо треснуло, изрыгнув содержимое прямо на мэра Хмельхольма.
Кэйзер вытер вязкий желтокили белок, поди разбери, с запачканного и местами порванного мундира.
Я все еще не понимаю, зачем мы делаем это вручную, пробубнил алхимик, отходя подальше от шипастых яиц, поближе к Кэйзеру. Хотя, с этим возникали проблемы. В кладке плотность яиц была такой, что даже воздуху, казалось, становилось тесно. Хотя бы своды пещеры, подумал алхимик, ими не усеяны. Это было бы, во-первых, жутко, а во-вторыхужасно долго, раз они собирались избавиться от абсолютно всех яиц.
Мэр щелкнул механической рукой, опустил кирку и ответил Барбарио, по привычке, почти монотонно:
Включай голову, Барбарио. У нас нет другого варианта. Твои алхимические химикаты им ничего не сделают, словно в подтверждение слов, мэр постучал по оболочке целого золотисто-бордового яйца. Оно отозвалось металлическим звоном.
Вокруг клокотали киркиработали алхимик и мэр не вдвоем, и при каждом ударе Инкубус вздрагивал. Вот и сейчас, вновь чуть не подпрыгнув на месте, он затеребил бороду.
И сдалось нам избавляться ото всех этих яиц? Ну, оставили бы их в покое
Нет, Кэйзер вернулся к работе. В желтом свете переносных магических ламп сверкнула кирка, яйцо треснуло, вновь плюнув содержимым на мэра. Мы не можем позволить себе оставить здесь хоть что-либоэто всегда шанс того, что планы могут пойти не так. А сейчас, Барбарио, они ни в коем случае не должны идти не так. Знаешь, говорят, к тому же, у этих тварей отличная генетическая память. Не хочу проверять. Думаю, ты тоже не горишь желанием.
У Инкубуса звучно заурчало в животе. Чтобы хоть как-то заглушить это, алхимик, не подумав, выпалил:
Вот знаешь, твой деди тут же чуть ли ни до крови прикусил язык, осознав, что ляпнул лишнего.
Кэйзер замер.
Не надо, Барбарио не надомеханическая рука с такой силой сжалась на ручке кирки, что чуть не изогнула ее.
Хорошо-хорошо, прости-прости! Работаем, работаемалхимик нервно потянулся к своей кирке. Слушай, а мы так и будем работать вдвоем? Ну, я не про остальных. Ты понимаешь, о чем. Никто третий к нам не присоединится? Ну, хотя бы сейчас, как ты там сказал, на финишной прямой.
Он болеет, еще одно яйцо треснуло под ударом мэра.
Ну да, конечно, болеетвокруг последнего слова Барбарио, с трудом поднимающий кирку, максимально непрозрачно нарисовал голосом кавычки.
Все же, алхимик замахнулсяправда слишком слабо, так что по яйцу пошла лишь легкая трещина. Инкубус, все еще до жути голодный и представляющий натюрморт перед глазами, полез в один из сотни тысяч карманов одеяния, достал пузырек и кинул в непокорное яйцо. Не рассчитал количество алхимического вещества и от взрыва отлетел в сторону, не слишком далеко, зато прямо в уже разбитые яйца. Приподнявшись на локтях, Барбарио сплюнуляйцо осталось нетронутым, только трещина увеличилась.
И тут Кэйзер со всей дури расколол его.
Я ведь говорил, вздохнул мэр. Не поможет.
Я решил проверить наверняка, алхимик кое-как встал. Ты же в курсе, что твой мундир ну, как так помягче сказать теперь надо выкинуть, а лучше вообще сжечь?
Мэр Хмельхольма взглянул на извазюканного в вязком содержимом яиц Инкубуса. Улыбнулся вечно холоднойдаже по морозному колющейулыбкой, но ничего не ответил. Посчитал, что алхимик сам догадается. К тому же, времени у них оставалось не так много
В глубине, под сводами той же подземной пещеры, раздался приглушенный рык.
И вот тут Кэйзер опять улыбнулся.
Потоки магии со свойственной им проворностью рассекали реальность, проносясь нитями, сплетаясь в динамическую паутину. Если бы можно было увидеть их наяву, то Хмельхольмкак и любое другое местооказался бы испещрен фиолетово-голубыми лучами, тянущимися горячей карамелью.
Откуда взялся мир? Вопрос, который многие века будоражит умы ученых, служителей церкви, фанатиков, философов, сектантов и тех, кто просто долго не может заснуть по ночамочевидного ответа, конечно, обычно не находится. Но в виде исключения, можно позволить себе восстановить картину практически со стопроцентной достоверностью. Все было примерно так
Мир родился из Стабильности и Нестабильности, без лишних деталей. Две эти, ну, положим, субстанции, поныне составляют магию, время и материю в разных пропорциях: в магии где-то 70% Нестабильности, 30%Стабильности, во временировно наоборот, а в пространстве и того, и другого поровну. Ясное дело, что чем больше Нестабильности, тем проще субстанцию изменять. Материальную вазу можно разбить, приложив определенное усилие, но сама она просто так на куски не разобьется, не расплавится в воздухе. Магия же постоянно течет, меняется, ее очень легко использовать для работы фонарей, големов, для опытов, для усиления пламени, для вращения шестеренок. Это самый упругий строительный, пусть и незримый, материал. Проблема лишь в томк горю любителей всего эффектного, что никаких вам огненных шаров, превращений в жаб и прочей «волшебной магии» не получается, слишком уж это дело нестабильно.
Правда, нашлись умникибез преувеличения, которые создали специальную магическую Карамель, добавив к сладости рубиновой крошки. Ведь рубин, как известнокамень, проводящий и накапливающий магию. Лизнешьделай с магией что угодно, хоть огненные шары кидай, хоть вино из воздуха создавай. И побочный эффект всего на всего одинвот только такой, что пользуются этой магической Карамелью только слабоумные или отважные (обычно два в одном), а Правительство запретило ее на государственном уровне. Но контрабандой мир полнится.
Так вот, потоки магии текли, пронзая воздух, крыши, дома, столы и людей. Через Прасфору, задумчиво потягивающую горячий чай за длинным пустовавшим столом, они тоже проносились.
Девушка откровенно скучалаона даже успела прибраться в комнате, помочь, чем можно было, в центральном зале, оттереть противное зеленоватое пятно от стола и подкрасить губы своей любимой, бледно-вишневой алхимической помадой.
Сегодня Прасфора до вечера планировала заниматься доставкой, но начало дня как бы непрозрачно намекнуло: ничего хорошего ждать не стоит. Так все и случилосьни одного больше заказа, тишь да гладь.
Прасфора Попадамс терпеть не могла сидеть без дела.
Тяжело было назвать ее трудоголичкой, потому что такие люди обычно пашут ради того, чтобы пахатькак графоманы пишут лишь ради того, чтобы перед глазами бегали буковки. Нет-нет, девушка просто работала, чтобы в голове назойливыми мухами перестали зудеть комплексы
А комплексов там было так же много, как семян в среднестатистическом арбузе.
Вот сейчас пел свою кривую серенаду комплекс, имя которому: «Я чувствую себя абсолютно бесполезной». Его-то уж точно нужно было глушить работой, это самое верное средство, как лопата против крота. А поскольку делать было нечего, хоть дело было лишь относительно к вечеру, Прасфора решила прогуляться.
Как только девушка вышла на улицу, в лицо ударил уже практически окончательно остывший воздух с потухшими, еле-заметными нотками теплапосле разгоряченного, в некоторого плане даже раскаленного, дышащего огнем кабака, казалось, что Прасфора очутилась в вечной мерзлоте.
Девушка оглядела улицу, на мгновение остановив взгляд на далеких горахна той части Хмельмхольма, где она никогда не была, но где в свое время создали первое Алхимическое Чудо.
Задумчивость развеялась дымкой, и голову Прасфоры Попадамс заняли мысли куда более насущные: раз уж она вышла на улицу просто так, надо побыть хоть немного полезной и заглянуть в бакалейную лавкутак, на всякий случай. Туда как раз должны принести свежих овощей, картошки уж точно. А картошкаистина эта была абсолютней некудазалог успеха «Ног из глины».
Овощам повезло, что у них не было даже подобия чувств и болевых ощущений, ведь иначе в руках отца Прасфоры они могли ощутить себя, как в лапах опытного вивисектора, которому не нужно ничего, кроме боли, страданий и стонов. Стонать, хвала всему и всякому, овощи тоже не умели.
Поэтому очередная картофелина с завидной скоростью разлеталась на круглые кусочки, тут же отправившись в большой чан.
Руки Кельша двигались как механическиенаверное, ничего на всей кухне «Ног из глины» не шевелилось быстрее, разве только нашкодившие подмастерья, да и те, по правде говоря, в последнее время перевились.
Вся обширная кухня была в буквальном смысле насыщена теплом. Заходя сюда, казалось, что на тебя тут же накидывают теплый шерстяной свитер, пару шуб и пальто сверху. Добавим к этому ароматов, которые вскруживают голову и заставляют голодный желудок трястись в конвульсияхи начинается то состояние, когда становится так хорошо, что силы резко покидают тело, и нет ни желания, ни возможности делать что-либо, только лежать, лежать и лежать.
Но Кельш такому соблазну поддаться не мог, а потому резал, строгал, варил и кипятил, периодически вытирая пот со лба.
Ну что, как твоя доставка? спросил вдруг подошедший человек в кожаном фартуке, рядом с которым массивный отец Прасфоры напоминал маленький детский куличик.
Пару дней назад все было просто прекрасно, ответил Кельш, меняя картошку на морковку. А сегодня весь день как-то не везет.
Эй! здоровяк легонько хлопнул отца Прасфоры по плечу. Ты что, приуныл? Ты? Это что, правда мой шестиюродный братприунывший?
Шестиюродный дядя Прасфоры размерами превосходил всех остальных Попадамсовна-минуточку, семью, разросшуюся и разбежавшуюся по всем семи городам как хорошенько сдобренные сахаром дрожжи, а потому его легкий хлопок по плечу был сравним с метанием каменного диска. Притом выигрышным.
Каким-то чудом нож не выскочил из рук Кельша.
Нет, что ты, неуверенно ответил он. Просто я задумался.
Кельш Попадамс практически никогда не унывал, оставался в тонусе и вообще, работал как батарейка, которой давно пора бы уже сесть, но она все еще в строю, постоянно выплескивает спонтанную энергию. И эти выплескиидей, начинаний, веры в лучшеепитали не только самого отца Прасфоры, но и всех окружающих, а потому доставка еды из таверны казалась начинанием, которое не может просто так взять и сойти на нет. На эту задумку должны были просто накинуться, как на ароматные булочки, но пока особо не клеилось. То ли метафорические булочки не приглянулись, то ли никто вообще еще не понял, что их уже испекли.
Короче говоря, Кельш не то чтобы приуныл скажем так, он, как магическая лампочка, продолжал светить, но с редкими перебоями.
Сейчас произошел как раз один из них.
Но, в отличие от лампочки, отец Прасфоры мог починить себя сам.
Раз в Хмельхольме появилось первое во всех семи городах Алхимическое Чудо, еще до Философского Камня, заговорил Кельш, продолжая резатьневероятно, но фактснова картофель, то я просто не верю, что такая полезная задумка останется незамеченной. Временные трудности, временные трудности!
Ха! воздушный поток с грохотом выскочил из легких шестиюродного (или все же семиюродного? С Попадамсами никогда нельзя быть уверенным) дяди Прасфоры. Вот это я понимаю, вот это действительно мой шестиюродный братец!
В воздухе повисла еще одна разжиженная фраза, но она так и осталась несказанной. Ее спугнул топот ног, быстрый и ритмичный, а потом в кухню ввалился запыхавшийся молодой человек. Огибая столы и перепрыгивая через корзины, он добрался до Кельша, который перестал резать, отложил нож и удивленно посмотрел на внезапного гостя.
У меня, у менямолодой человек выдавливал из себя слова, пытаясь восстановить дыхание. Для вас вас письмо!
Он поднял конверт в воздухну, говоря откровенно, не то что бы поднял, скорее рука его вялым шлангом полуприподнялась, согнувшись в локте.
Письмо для меня лично? ошарашенный отец Прасфоры взял конверт.
Письмо для за этим последовал глубокий выдох. Для вас, да.
Идите-ка отдышитесь, выпейте что-нибудь, кружка за счет заведения, пробормотал Кельш, распечатывая письмо.
Молодой человек засиял, как медведь, удачно обчистивший улей, и со всех ног понесся из кухни к длинным столам, совсем позабыв о своей недавней одышке.
Да, вот что бесплатная кружка выпивки делает с человекомрассмеялся дальний дядюшка Прасфоры. Кельш не обратил на него никакого внимания, с пристрастием изучая письмохирурги препарируют лягушек и то не так тщательно и трепетно, как старался рассмотреть каждую букву отец Прасфоры.
Эй, там все хорошо?
Анабиоз Кельша продолжался еще с минуту. Потом хозяин «Ног из глины» опустил письмо, потер глаза, промокнул фартуком вспотевший лоб и сказал:
Все просто отлично, для уверенности, Попадамс еще раз взглянул на письмо. Все просто, просто отлично. Только скажи мне, насколько хорошо ты помнишь всех наших родственников? И, кстати, а где Прасфора?
По дороге девушка задержалась. Совсем не собиралась останавливаться, спешила по неумолимо осенним, притухшим улочкам. Сменялись таблички с названиями: «Тминная улица», «Мускатная улица», «Табачный переулок». И тут Прасфора совершенно случайно опустила глаза внизостановилась, увидев зажавшегося в угол и мяукающего рыжего котенка. В больших глазах того мерцало сущее непонимание.
Попадамс улыбнулась и наклонилась к нему.
Ну и что же мы тут делаем, а?
Котенок, ясное дело, мякнул, вроде как сообщая: «да сам не знаю».
Прасфора подняла его, схватив под передние лапытот сосиской повис в ее руках. Девушка поднесла его к себе, поводила носом около его мордочки, играясь. Потом по нормальному взяла на руки и стала тискать, поглаживая. Шерсть была мягкая и ухоженная, котенок, судя по всемуявно домашний.
Ну и как же тебе угораздило тут оказаться, а?
Ответ пришел откуда не ждалидаже не от котенка. Из-за угла выбежало несколько разгоряченных подростков, яростно ища нечто глазами и пререкаясь. Котенок, подумав, видимо, что он черепаха, попытался спрятать голову в несуществующий панцирь.
Девушка сложила два и два.
Дай мне спички! махал руками один из детей с растрепанными волосами. У меня точно получится!
Да ни разу! Ты что, думаешь, что раз я не смог, то ты вот так сможешь?!
А я его нашел! закричал третий. Вон он!
Вся компания взглянула на Прасфору с котенком в руках. Тот жалобно мяукнул.
Ну все, тебе крышка, сквозь зубы потянул второй и тут же поправился, вспомнив о Попадамс. А вернете нашего котенка? Он, подлец, постоянно бегает.