Я поднял голову.
Где я нахожусь? спросил я.
80
Жидкокристаллические жалюзи на окнах не работали, и широкие многослойные стёкла горели по краяму металлических, как в космических кораблях, рамсловно начинали плавиться от обжигающего осеннего солнца. Я не мог даже смотреть в окно, как будто после бессонной ночи начал страдать от странной, необъяснимой светобоязни.
Виктор, объявившийся ближе к началу занятия и хлопнувший меня сзади по плечу, напугал меня так, что я чуть не выронил суазор.
Готов? бодро спросил он.
И как я должен был готовиться? сказал я.
Виктор пожал плечами и усмехнулся. Для прохождения первого практического занятия по нейроинтерфейсу нас всех разделили на группы по пять человекпо какому-то невнятному, никому не известному принципу, и я оказался вместе с Виктором и ещё тремя студентами, которых никогда раньше не видел. Лиды с нами не былосвоенравный генератор случайных чисел, распределивший всех по порядковым командам, поместил её в группу, проходившую вводное занятие в самом конце, почти через две недели после меня. Я обещал ей всё подробно рассказать, хотя она и делала вид, что практика по работе в нейросети волнует её не больше, чем обычная лабораторная по химии. Я же не находил себе места от волнения.
Сам-то как? спросил я Виктора. Ты прямо педант сегодня. Как-то на тебя не похоже.
Да, небрежно протянул Виктор, часы отстают.
Но было видно, что он тоже волнуется.
Накануне он наслушался у старшекурсников сплетней, что тесты на способность работать в нейросети, которые проводились на подготовительном, иногдав одном или двух случаях из стамогли показать неверный результат. Существовала вероятностьнебольшая, но от того не менее пугающая, что после кромешного ада вступительных экзаменов и целого года на факультете ты потеряешь всё из-за первого практического занятия по нейросети.
Наша группа была уже в сборе, но все молчаликто-то со скучающим видом смотрел в свой суазор, кто-то нетерпеливо прохаживался перед закрытыми дверями. Не одного меня напугали истории об ошибочных тестах. Виктор улыбнулся и уже приоткрыл рот, намереваясь, видимо, выдать очередную страшилку от старшекурсников, но передумал.
Не спал, что ли, всю ночь? спросил он.
Что, так заметно? сказал я.
Занятие началось в тишине.
Мы неторопливо зашли в аудиторию, где должна была проводиться лабораторная и встали перед рядами высоких стоматологических креселкак пациенты, записанные на приём.
С профессором, который вёл у нас первое практическое занятие, нас уже знакомили раньшеправда, я никак не мог вспомнить его имя, хотя раньше не забывал имена.
Ну что ж, сказал профессор, кисло сморщившись в попытке изобразить приветливую улыбку, и молитвенно сложил ладонями руки, ну что ж, повторил он, первая лабораторная, да?
Ему никто не ответил.
Невысокий и худощавый, с осунувшимся бледным лицомтак обычно выглядят люди, пролежавшие несколько лет в стационареон старался показаться радушным и часто улыбался, наглядно демонстрируя то, что современная стоматология не всесильна.
Всех, кто волнуется, сказал профессор и осмотрел нас, сощурившись, а это, как я понимаю, все я попросил бы не волноваться
Он сделал выразительную паузу, ожидая реакции на свою шутку.
Для начала я немножко расскажу вам о том что здесь да как, продолжал профессор, забавно покачивая из стороны в сторону руками. Да, хочу сразу сказатьесли вы здесь ожидали увидеть всё, о чем говорили вам коллеги со старшего курсавсе эти провода, подключённые напрямую к мозгу, железные обручи, сжимающие виски, то, боюсь, мне придётся вас разочаровать
Бодрый и деловитый голос профессора, так удивительно контрастирующий с его внешностью, немного успокоил меня, я перестал думать о теории вероятности, об одном шансе из ста и своём позорном исключении со второго курсаи тут же почувствовал усталость. Казалось, сила тяжести в небольшой аудитории с затемнёнными окнами увеличилась за мгновение в несколько раз. Я едва мог устоять ногах, с трудом справляясь со своим огрузшим неповоротливым телом.
Плохо выглядишь, старик, шепнул мне Виктор.
Профессор осуждающе покосился на Виктора. Благоговейная тишина была такой же непреклонной частью наших лабораторных, как и густая электронная тень на окнах.
На сегодняшнем занятии, сказал профессор, подошёл к одному из кресел нейроинтерфейса и, оценивающе смерив его взглядом, упёрся рукой в подлокотник, как будто тоже едва мог устоять на ногах, на сегодняшнем занятии, медленно повторил он, мы не будем выполнять какие-либо сложные задания. Ваша задача просто пройти через первое подключение, ознакомиться с азами, так сказать. Поэтому волноваться не стоит. В первый раз вполне может что-нибудь не получиться. Это нормально. Это естественно. Для этого здесь я.
Голос его, впрочем, звучал уже не так уверенно. Я посмотрел на терминал, у которого он стоялповёрнутый в мою сторону триптих с чёрными прорезями посередине, и у меня снова перехватило дыхание от волнения.
Первое подключение я проведу с каждым индивидуально, продолжал профессор, поэтому, он мельком взглянул на настенные часы, если нет добровольцев, то я, пожалуй, пойду по списку.
Я оказался вторым.
Девушка, которую профессор вызвал первой, несколько секунд просидела в кресле рядом со стеной, слепо уставившись перед собой. Я долго наблюдал за ней, чувствуя неприятный холодок на спине. Её грудная клетка вздымалась через неестественно-ровные ритмичные интервалы, как если бы лёгкие её накачивали воздухом невидимые маховики. Её руки неподвижно лежали на подлокотниках. Она дышала, сидела в кресле, смотрела перед собой затуманенными глазамии в то же время не выглядела живой. Потом она вздрогнула так, словно кто-то провёл у неё под носом ваткой с нашатырём, испуганно осмотрелась по сторонам иулыбнулась. Профессор помог ей подняться, протянул рукув тот момент я почему-то не сомневался, что она действительно не смогла бы встать сама, и подошёл ко мне.
Нужно какое-то время, чтобы к этому привыкнуть, сказал профессор, отводя меня в другой конец аудитории, к терминалу у окна.
Можно было подуматьон не хочет, чтобы наш разговор слышали другие.
Я обернулся. Девушка, пережившая свой первый нейросеанс, молча стояла у дверей с другими студентами иулыбалась. Она не говорила ни слова. Все в аудитории молчали.
Говорил только профессор.
Подключённый к сети операторне самое приятное зрелище, продолжал он. Все поначалу пугаются. Я тоже, помнится
Профессор сам прервал свой не успевший начаться рассказ и показал кивком головы на кресло.
Садитесь, сказал он.
Я медлил.
Просто сядьте, сказал профессор. Терминал сейчас не работает. Это самое обычное кресло. Мы немного поговорим с вами, прежде чем подключиться.
Я сел. Кресло было жёстким и неудобнымвысокий подголовник давил мне в затылок, и я не стал откидываться на спинку.
Расслабьтесь, сказал профессор. Кресло само примет нужное положение. Просто откиньтесь назад. Вот так Рукиобязательно на подлокотнике.
Я перестал сопротивляться и расслабился. Кресло и правда медленно и мягко изменилось, подстроившись под моё телоподголовник больше не мешал, но аккуратно поддерживал мою голову, спинка плавно облегала меня, как кокон, а руки сами легли на широкие подлокотники. Мне никогда не было так удобно. Кресло необъяснимым образом угадывало все мои желания. Я почувствовал, что засыпаю. Даже голос профессора звучал теперь тише, чем раньше.
На самом деле, сказал он, в этом нет ничего страшного, совершенно ничего. Там, профессор провел рукой по триптиху, совсем нет страха. Это, если хотите аналогий, похоже на сонвы просто уснёте и проснётесь. Это как сон, в котором времядругое. Для вас пройдёт несколько часов, здесьнесколько секунд.
Профессор щёлкнул пальцами.
Я с трудом боролся со сном.
Это звучит несколько пробормотал я.
Пугающе? предположил профессор. Вовсе нет. Ведь то же самое происходит и в обычных снах, разве не так?
Я плохо помню свои сны, сказал я.
Этот вы запомните, улыбнулся профессор.
Я устал сопротивляться, закрыл глаза иедва не провалился в вязкий окутывающий сон.
А вы неплохо подготовились! рассмеялся профессор. Но я ещё не закончил.
Несколько часов? спросил я, вспомнив его слова. Но что
Это, конечно, не совсем верно, перебил меня профессор. В нейросети нет привычного нам ощущения времени. Если вы боитесь, что вам станет скучно
Профессор снова рассмеялся.
Просто делайте то, о чём я рассказывал, сказал он. Вы, надеюсь, слушали меня внимательно?
Я кивнул головой.
Это как лабиринт, продолжил профессор свои аналогии, только совершенно не сложный. Вы можете выбрать любую дверь, любой выходи ваш выбор всегда будет правильный.
Да, я помню, вы говорили, сказал я.
Есть ещё один момент, сказал профессор.
Он, наконец, оставил в покое триптих и зачем-то встал позади меня, упёршись руками в спинку кресла. Я больше не видел его лица, но слышал голосотчётливый, и в то же время тихий. Он как будто вводил меня в транс, нашептывая мне в ухо свои гипнотизирующие заклинания.
В конце любого сна, говорил профессор, вам нужно проснуться. В обычном сне вы просыпаетесь сами, но здесь Голос профессора вдруг затих, почти сошёл на нет, здесь немного иначе.
Что вы имеете в виду? спросил я и попробовал повернуться, но профессор остановил меня, обхватив мою голову и зафиксировав её на подголовнике.
Нет, не двигайтесь, сказал он. Терминал уже работает.
Как работает? Я непроизвольно дёрнулся.
Спокойно, сказал профессор. Первое подключение очень плавное. Это как сон. Вы же хотите спать? Просто сидите. Расслабьтесь. У вас ведь так хорошо это получается.
Я кивнул головойвернее, попробовал кивнуть, но в действительности не смог даже пошевелиться. Голос профессора совсем затих. Я был уверен, что он бесшумно отдаляется от меня, плавно отступает в другой конец комнаты.
Вас, конечно, всегда можно разбудить, говорил профессор, но всегда ведь лучше, когда просыпаешься сам, правда? Для этого обычно используют специальное слово. Вроде голосовой команды. Вам просто нужно придумать, произнести это слово и
И что это за слово? спросил я; мне уже тяжело было говорить.
Вы должны выбрать сами, сказал профессор. Это должно быть что-то личное, важное. Что-то такое, что имеет для вас особенное значение. Просто произнесите это слово сейчас, я введу его в интерфейс и профессор чуть слышно усмехнулся, пожелаю вам спокойной ночи.
Голос профессора доносился издалека и казался искажённым, словно его загадочным образом преломляла сгущавшаяся в комнате темнота. Я чувствовал тихую спокойную усталость, медленно проваливаясь в невесомость и темноту, но меня это уже не пугало.
Лишь собственный голос ещё как-то связывал меня с исчезающим профессоромвсё остальное уже сгинуло, растворилось в тишине.
Слово? повторил я. Любое слово?
Да, послышалось из темноты. Только выбирайте быстрее.
Я тщетно пытался сопротивляться густой осязаемой тьме, которая затягивала меня. У меня оставался лишь один последний вздох, последнее мгновение.
Слово. Оно как будто высветилось передо мной. Всё было так очевидно и просто. Я набрал полную грудь воздуха и дрожащим от слабости голосом произнёс
79
Лидия!
Я выкрикнул её имя в пустоту, мгновенно пробудившись от пустого и чёрного сна.
Я лежал на упакованной в плёнку кровати, в непроницаемой, похожей на контузию тишине. Не слышалось даже сдавленного шипения воздуховода. Однако дышать было легкоя несколько раз набрал полную грудь холодного искусственного воздуха, от которого кружилась голова.
Потом встал с кровати.
Где-то далеко, в плотно обступавшей меня темноте, тускло поблёскивал красный огонёк камеры наблюдения. Я сделал несколько шагов в его сторону, и темнота сомкнуласьне было больше ни жёсткой кровати, ни стентолько бледный, мерцающий светодиод над невидимой дверью, мой единственный ориентир.
Осторожно, боясь оступиться, сорваться во тьму подо мной, я приблизился к горящему огоньку. Пол подо мной странно покачивался, и мне приходилось размахивать руками, чтобы удержать равновесие, однако я не сдавался.
Когда до огонька оставалось лишь несколько шагов, я вдруг замер, упёршись в невидимую преграду. Электрический глаз безразлично смотрел поверх меня, как будто умудрился разглядеть что-то в глухой темноте. Я невольно обернулся, и в эту же секунду раздался резкий металлический щелчок.
Камера отключилась.
78
Лида оделась так же, как и в институтв тёплый свитер с высоким пушистым воротником, обтягивающие джинсы и сапожки с меховыми отворотами, тёплые не по сезону. Она поприветствовала меня уставшей улыбкой и замолчала. У меня никак не получалось её разговорить.
Что-то случилось? спросил я.
Лида, казалось, едва могла меня узнать.
Всё в порядке, сказала она. Просто я немного устала. Она остановилась и, закрыв глаза, подставила лицо холодному осеннему ветру. Если я вдруг засну во время сеанса, не забудь меня разбудить.
Мы опять шли молча. Лида держалась в стороне от меня. Её любимая, похожая на портфель сумка покачивалась на плече, создавая между нами преграду.
Наверное, это будет интересно, сказал я, устав от молчания.
Лида кивнула.
Жаль, что ты не нашёл настоящий планетарий, сказала она. Даже не верится, что во всём городе нет ни одного.
Все закрыты, сказал я.
Вечернее солнце терялось в нагромождении кубических домов. Исполинские экраны на крышах, по которым обычно показывали суматошные рекламные постановки, застилала темнота. Город задыхался в плотном настоявшемся вечернем воздухе. В ранних сумерках даже огни проезжающих машин, отсветы в окнах или вспышки цветных светофоров неприятно слепили, нарушая какой-то мертвенно спокойный, монотонно-серый ритм, которому подчинялись под закат дня городские улицы.
Но мне было неспокойно.
Я потёр плечине от озноба, от волнения.
Холодно как стало, сказал я.
Порывистый ветер, который мгновенно поднимался и затихал, когда по монорельсу над нами проносился очередной бесшумный состав, развевал длинные волосы Лиды, но она больше не поправляла их рукой.
Да, сказала она.
Погоди! спохватился я. У тебя ведь на следующей неделе? Нейроинтерфейс?
Ага.
Волнуешься?
Я попытался заглянуть Лиде в глаза, но она шла, отвернувшись от меня. Происходящее на другой стороне улицы интересовало её больше, чем я.
Да нет, сказала Лида. Чего волноваться? Обычная вводная, оценок не ставят. К тому же, добавила она, ты мне уже всё рассказал.
А я очень переживал, сказал я.
Я знаю, сказала она.
Она впервые посмотрела на меня и улыбнулась. Мы остановились у перекрёстка, загорелся зелёный, и сдавленный электрический голос начал талдычить как заведённый, разгоняя спокойный вечерний сумрак"можете идти", "можете идти", "можете идти". Мне хотелось взять её за руку, но мешала похожая на портфель сумка, и ветер, внезапно сменивший направление, и прохожие, которым мы не давали пройти.
Идём? спросила Лида, и в тот же момент погас светофор.
У нас ещё минут сорок, сказал я.
Никогда не была в этом космическом театре, сказала она.
Мы стояли рядом у перекрёстка, а я даже не решался коснуться её руки. Я вдруг подумал, что звёздыэто единственное, что нас объединяет. И технологический, куда поступают только те, кто действительно хочет улететь с Земли. И Патрокл, восходящий на высокую орбиту. И голограмма звёздного неба, которую она теперь всегда носила с собой.
В театре мы решили посидеть немного в забавном, похожем на музей космонавтики кафе, чтобы скоротать время перед началом сеанса. На стенах висели эффектные фотографии космоса, планеты, снятые с орбиты, яркие созвездия, как в карманной голограмме Лиды. В центре зала, на кубическом постаменте, лежал обломок метеоритаиз никеля и железа, похожий на маленькую, изъеденную кавернами планету, которую, вопреки обычным распорядкам музеев, можно было трогать руками. Прежде чем сесть, Лида мягко положила на него ладонькак будто слушая пульси улыбнулась. Я заказал фирменные коктейлисо вкусом гвоздики и рома.