Непрекрасная ЭленаОксана Демченко
Почти всякий мир недоброжелателен и неуютен, особенно в жанре альтернативной истории. Если рассматривать фон книги с этой точки зрения что ж, многое прямо отсылает к родному глобусу. И, пусть география подпорчена рукотворными и природными катаклизмами, но уцелевшие территории вполне можно прорисовать на картах. То же самое с наречиями и смыслами слов.
Ответ для тех, кто заподозрил, что слова тартара автором «изогнуты» из татарских исходников да, есть такое дело. Откуда еще брать, если в истории много степи, и через степь течет великая река, название которой я даже и не «изгибала»?
Ответ для неспокойных. Нет, автор не желает зла землям, которые упомянуты в дневниках Алекса как особо пострадавшие. Ничего личного или политического. Просто поискала на просторах интернета сценарии «конца света» разной степени бредовости. Потому что Алекс черпал «точные» сведения оттуда же, из потрепанной сети
Вопрос, который я задавала много раз вместе с Эленой, пока жила в её мире: так ли важно быть «человеком», что останется стержневым, когда привычные опоры исчезнут?
И последнее. Кто читал мою космическую историю НЗ, для тех даю ответ на вполне закономерный вопрос: да, имя «Сим» взяла неслучайно. Смысл тот самый, о котором вы однажды уже слышали. В нем и суть характера, и способ жизни.
Законник
В сердце Синемошья нет ничего надежного, неизменного. Каждодневно обновляется рисунок троп и контур озер, возникают вроде бы безопасные полянки, чтобы вскоре сгинуть без следа И сама погода в засоленных топях на границе степи и великого леса скорее уж непогода. Первые оттепели сразу нагоняют туман, и всё болотное лето, короткое и нежаркое, мокнет в непроглядной сырости: пот не отличить от влаги, осевшей на одежду. По осени туман остывает в изморозь, в зиму топи покрывает ложно-прочная корка льда, которую снизу вытапливает торфяной жар.
Тропы над топями, ненадежные и в лето, зимой делаются таковы, что самый опытный и сильный зверь сторонится их. Зато летом болота бурлят жизнью.
С оттепелей и до изморози воздух Синемошья заселен гуще густого. Гнус звенит зло и слитно, жабхи в ответ на любое движение вскрывают наросты на спинах и отравляют воду, ужаки вздрагивают от шума, стряхивают облако игл-шерстинок, способных дрейфовать по много часов в воздушных потоках. Эти шерстинки ничтожны и именно из-за малости пронзают самую прочную шкуру.
Жизнь под поверхностью вод не менее активна, в заводях пузырится сине-зеленая вода, сплошь покрытая цветением Незримые, ходят на глубине рыбины, и лучше даже не думать, каковы они на вид и на что способны, почуяв угрозу или поживу.
Болота живут своей жизнью под туманными завесами. И только изредка люди городов видят краешек их тайн издали, с большой воды, через толстые стекла иллюминаторов. Горожане вглядываются, оставаясь в относительной безопасности на корабле. Горожане надеются на безотказность котлов, милость погоды и опыт капитана, наизусть знакомого с лоциями.
Да-а живут же, пробормотал старый капитан.
Он давно стоял на носовом выносе, похожем на драгоценный камень ограненном стеклами по всей сфере. Такие посты впередсмотрящего появились на кораблях новой постройки: и обзор наилучший, и стекла действительно прочные.
Кто живёт? спросил впередсмотрящий, не отстраняясь от окуляров бинокля. Вроде, тихо по курсу.
Во-во кем надо быть, чтобы выжить тут, капитан проследил, как снаружи по стеклу медленно, словно мед, скатывается золотистая капля. Дотронулся изнутри до следа на иллюминаторе. Яд синегуба. Прожигает кожу, всасывается в кровь и парализует. А после надолго оставляет зрение жертвы тусклым, мерцающим. Я помню я доходил до болот. Давно, мне было да сколько тебе теперь, наверное. Я спасовал. Плакал на холме. Думал: кем надо быть, чтоб выжить тут? Если дикари выживают, они не люди. И я уже тогда завидовал им.
П-почему? впередсмотрящий удивился, даже отстранился от бинокля.
Капитан отвернулся, словно не расслышал вопрос. Он уставился на плотно пригнанную дверь рубки и смотрел долго, сосредоточенно Вздохнул и снова стал следить за бегучим валом воды, которую ходовое колесо паровика подгребает под нос корабля и выбрасывает за кормой, создавая на реке кратковременный паводок Сердцевидные листья качаются, их соцветия, размером и формой похожие на человечью голову, то выныривают, то утопают. За первой волной идет вторая, третья
В пару и копоти, в плеске и грохоте дальний поезд поднимается по реке Мутной от скопления городов Осса к поселению Пуш малому, но расположенному весьма удачно.
В Пуше едва ли не все дальние поезда делают остановку, там жители гостеприимны и река тиха. В Пуш город врачей везут больных и переселенцев. Еще Пуш без споров принимает груз на временное хранение и отдает большому миру то, чем может поделиться: лекарства, диагносты и прошедших обучение медиков. Иногда на корабль в Пуше или иных городах подсаживаются особо уважаемые пассажиры -хранители. Эти странники однажды покинули родной город и путешествуют, желая бескорыстно делиться знаниями.
Из Пуша поезда, подобные этому, после малой стоянки поднимаются выше по течению, в Черное озеро. Конечно, если помощник капитана, ответственный за погодные прогнозы, не запретит выход на большую воду. Озерные штормы бывают ужасающими по силе и внезапности Но именно посреди озера, на островах, обустроена в незапамятные времена база Капитанского союза: склады, жилье, боевые группы, мощный узел связи.
Часть груза через озёрную базу передают с южных поездов на северные речные, а часть на воздушные, способные добраться даже до гор на востоке. С озерной базы забирают груз для южного союза Оссы и малых приморских городов.
На обратном пути, спускаясь по рекам, поезда делают мало остановок. Им важно успеть в безопасные гавани приморья до того как на Синемошье падут обложные дожди. Ведь после настанет смутное и страшное время миграции стайного зверья Непобедимого в лесу, на болоте или в степи. Да и стены городов тому зверью не преграда, если случится несчастье и сменятся пути миграции.
Дикий и вольный мир огромен, яростен и непокорен людям городов. Их цивилизация всего лишь сеть колоний в ненадежных кольцах стен И так было, кажется, всегда. В сказки о незапамятном прошлом, когда человек самонадеянно звался царем природы, никто по-настоящему не верит. Сами хранители, толкуя историю Старого мира, сомневаются и путаются в деталях, постепенно заменяют истлевшую быль яркой легендой, несхожей в разных городах. Ведь города выживают разрозненно, более или менее надежно общаясь только с ближайшими соседями. И сомневаясь даже в них: истинные это люди или подделка, схожая лишь внешне?
Самая страшная и достоверная история, повторяемая и детьми, и взрослыми в городах она о чужаках, нелюдях в человечьем обличье. Постучат такие в ворота, назовутся хранителями, позволят приветить себя на диагносте. Укажут верно имена старших в знакомом городе, или походниками и даже покажут знак капитанского союза! Им поверят, они войдут, заночуют и все. Утром город не отзовётся в общей перекличке, и никто не узнает, какую беду навлекли нелюди, почему они так поступили нарочно или по недомыслию?
Не все города принимают пришлых, не все готовы открыть ворота даже знакомым хранителям. Слишком редко дальние поезда натягивают нить связи с соседями.
Речные поезда это паровики и баржи. Корабли медлительны, их ход зависит от погоды, их котлы ненадёжны, а лопасти колес часто ломаются.
Воздушные поезда это шары и дирижабли, и они полностью зависимы от прихотей воздушного океана. Относительно безопасный сезон, когда ветры умеренны, исчезающе мал Не зря говорят, что общение роскошь.
Но люди городов хорошо помнят слово «цивилизация» и упрямо гордятся своей избранностью знаниями предков, осколками их достояния. Города по мере сил отгородились от дикости бурного внешнего мира с его болезнями, ядами, чудовищами. Города уже не верят древней легенде о том, как постройки людей росли безгранично, как они запросто подчиняли мир вокруг, но легенду ценят и повторяют снова и снова, чтобы гордиться и заглушать страх.
Старый капитан, стоя на палубе самого совершенного корабля своего города, не ощущал ложной гордости. Зато знал страх. Застарелый, и еще обоюдоострый: мир за стеклами опасен, но безопасность в кольце стен давно стала клеткой. Капитан до поры перебарывал сомнения и казался людям поезда надежным, как скала. Никто не знал, что порою он беззвучно шепчет: «В последний раз». Тем более никто не знал о том, что капитан не смел сказать даже шепотом. Увы, на старости лет поздно покидать город, даже если в кольце родных стен не осталось ничего и никого, ценного для души
Капитан вздохнул и двинулся к рубке, трогая иллюминаторы, придирчиво и привычно проверяя качество мастики на стыках.
Лето еще не клонится к закату, погода благоволит, котлы новые, команда проверенная К тому же поезд не особо велик. Это важно, поскольку русло Мутной заилено, перекаты многочисленны, течения коварны и мощны. Река ненадежна и безбрежна нет у нее твердых, основательных берегов. Мутная едва обозначает себя в туманном Синемошье. Всюду окрест болото, оно колышется и гудит глубинными пузырями. Найти фарватер непросто. Даже здесь, в относительно спокойных верхних болотах, где часто встречаются островки твёрдой почвы и приметные скалы.
Сейчас поезд движется по реке, обманчиво похожей на обычную с берегами и стеной леса поодаль. Если бы еще почва не качалась, если бы деревья не танцевали на волнах, было бы и вовсе легко поверить в надежность ориентиров и легкий путь аж до самого озера
Капитан, берег как-то прогнулся, испуганно шепнул впередсмотрящий.
Выправится, пообещал капитан, не оглядываясь.
Еще раз бережно погладил полированное стекло иллюминатора. Прикрыл глаза, вслушался в теплую, живую дрожь. Чуть улыбнулся. Если бы этот корабль отцепить от прочих, он бы набрал ход! Но, увы, нельзя. Три колесника усердно трудятся, плотно поставленные цугом. Тянут баржи. Над передовым и замыкающим кораблями качаются под умеренным боковым ветром дозорные шары с наблюдателями. Теперь нет иного способа заглянуть за кроны деревьев, за поворот реки. Хотя, по слухам, уцелели где-то далеко на юге, в огненной пустыне, богатые старые города: там поддерживаются в рабочем состоянии беспилотники, там живы старики, умеющие наладить систему слежения. Пусть система сбоит через раз, зато дает огромный обзор.
С беспилотников уже теперь были бы видны ощеренные клыки переката, удушающего и без того узкий фарватер: более ста лет назад судоходный канал после подвижки грунтов не вполне удачно восстановили серией взрывов, и, увы, с тех пор не чистили и не углубляли.
Капитан помнил о близком перекате и потому вынужденно направлялся в рубку. Хотя предпочел бы весь поход проспать в каюте, пьяным до невменяемости!
Постояв у порога, капитан нажал ручку, резко выдохнул и шагнул через порог.
Что с небес? вслух подумал начальник поезда.
Он не обращался к капитану передового колесника прямо, хотя сидел в его ходовой рубке, занимал его кресло.
Капитан молча прошагал к навигационному столу. Погладил истрепанную карту, вроде бы собрался что-то сказать Подушечки пальцев тронули обозначенный красным и черным перекат близкий, но пока спрятанный за изгибом реки. Рядом имелись значки: пламя, косой крест, оскаленная пасть. То есть угроза пожаров из-за стекающих в низины болотных газов, риск встречи с фанатиками и неведомая опасность, связанная с чудовищами. Капитан кивнул главе дозорных. Тот без слов понял знак и передал его, как сигнал. На палубе стали отмахивать флажками запрос смотровым в корзине. Скрипнули канаты, позволяя шару подняться повыше. Благо, туман сегодня мал, а облака высоки. Потянулось томительное ожидание
Движение по курсу, доложил глава дозора, в бинокль изучая мелькание флажков верхнего впередсмотрящего. Дикари. Числом до трех сотен, и мы не видим остальных, кто может скрываться в лесу. Вооружение отсутствует? Согласно солидарному мнению наблюдателей, племена кочуют через реку на плотах и вплавь. Есть помеха по фарватеру что-то застряло. Нет: это, кажется, временный мост. Дозор сомневается.
Что-то застряло, дозор сомневается, передразнил начальник поезда, стараясь не терять показного покоя. Ну и люди у вас, кэп. Того и гляди, выскажут рекомендации всему поезду. А то и приказ отдадут!
Капитан промолчал и нехотя убрал руку с верёвочного телеграфа. Он внятно читал мысли начпоезда на его гладком лице, лишенном морщин опыта и возраста: мол, со старым придурком нельзя сработаться. А еще капитан видел, как растет раздражение юнца. Сейчас дошло до мысли: старик капитан больной слабак. Пока вслух это не высказано, но начпоезда особенно бесит собственное молчание. И то, что старый капитан обозначает свое мнение по каждому важному вопросу. Хотя происходит из малого города и даже там не имеет поддержки.
Что, кэп, струхнул? вслух поиздевался начпоезда. Ха! Кое-кто потеет от простого упоминания о дикарях. Не сиди я тут, в рубке, кое-кто бы уже велел сбросить ход, а то и встать на якоря. Зачем? Они полузвери. Мы истинные люди. На борту силовая команда со спиннерами, снаряженными на мейтара! У бойцов из Оссы лучшая на юге выучка. Начпоезда остро глянул на капитана. И подчиняются они только мне.
Капитан кивнул и промолчал. Он знал причину словесной бравады. Поезд состоит не только из людей Оссы. Юнцу трудно управлять опытными походниками чужих городов, почти все старше, и смотрят как-то с сомнением? Словно им нет дела до Оссы и до личного статуса начпоезда, входящего в многочисленный род крупнейшего из городов побережного союза.
Течение сильнейшее, впереди перекат и узость, нравоучительно сообщил начальник поезда. Закинул ногу на ногу и стал рассматривать свои начищенные сапоги. Если сбросить давление в котлах, не хватит тяги. Разве я должен говорить все это? Нет, я произношу слова капитана! Ели бы у нас был настоящий капитан, о да Но твой город, старик, ничтожен, как и ты сам. Он дал походу один колесник и двадцать тюков малоценного груза. Вас, пожалуй, вовсе не стоило включать в поход, уж точно не по заслугам ваш корабль идёт передовым. Полный ход. Приказ ясен, кэп?
Поблизости граница черных лесников и степных красных муравьёв, так они себя называют, дикари леса и степи, нарочито ровно выговорил капитан. В поезде не более сотни душ. Вы хоть примерно представляете, сколько сил в два-три дня соберёт любой из так называемых атаманов степи? Вы знаете скорость передвижения боевых групп красных муравьев? Вы слышали о том, что могут чёрные лесники? А еще есть чудище. Иногда оно приходит, учуяв немирье на реке. Я был вольным охотником, бродил вне стен города. Да что с вами говорить Кругом гиблое болото, но мне проще сойти на берег, чем исполнить убийственный для поезда приказ.
Капитан говорил и знал: он старый, он устал и слова его сейчас не те, что нужны людям. Он озвучивает страхи, а начпоезда пафосно, но ловко, поощряет гордость Капитан знал, что проигрывает и внешне. Он грузный и одутловатый, юнец из Оссы рослый, поджарый, мускулистый. Вдобавок врожденная осанка вожака, без труда, по праву рождения, данная сыну хранителя крупного города.
Я принял решение. Я капитан и это мое право. Голос старика прозвучал устало и спокойно, а рука, обычно вялая, уверенно дотянулась до витого шнура телеграфа.
Сигнал «стоп-машина» три коротких рывка ушёл исполнителям. Капитан чуть помолчал и всем корпусом обернулся к начпоезда.
Наш город мал. Может, именно поэтому мы много знаем о законе вне стен, капитан говорил свободно и не кланялся. Хотя прежде проявлял вежливость, беседуя с начальником поезда. Пусть дикие переправятся. Как капитан передового паровика я беру на себя это решение. Если оно не устраивает вас и поход в целом, за перекатом я сойду на берег. Но сейчас мы встанем на якоря! Так решил я, представитель Капитанского союза, неподотчетного Оссе и любым иным городам.
Хм бунт в поезде, начальник метнулся к шнуру и в два рывка отменил приказ капитана. Я водил зимние санные поезда, горные воздушные я отвечал за ценный груз и не терял людей Потому что знаю: в походе первичен закон поезда, он единоначалие. Я приказываю: полный ход!