Но выросший Тод Торнсвельд ещё даже не догадывался, что его супруга Марго вместе с дочкой, названной тем же именем Маргарита и прозвищем «Синеглазка», воспетой неоднократно его братом-бардом на землях королевства, намерились этой ночью сбежать от него.
Точнее намерение это было лишь у жены Тода, а дочь как раз протестовала всеми силами. Ей нравились светские вечера, дорогие качественные платья, свои игрушки и книжки, библиотеки замка, приятная троица дам и другие слуги. Да, здесь для ребёнка было скучновато, но покидать родные стены и отказываться от жизни высшего общества она совершенно не хотела.
Но мать её, воспитанная друидами Клана Четырёх Зверей, спасавшая редкую фауну в диких лесах Лотц, где на охоте и познакомилась с восседавшем на мощном коне Тодом, уже не впервые так втихаря подглядывала за этими странными увлечениями супруга наряжаться эльфом и перемещаться на их континент, далеко-далеко отсюда, через какие-то неведомые порталы.
В последние такие разы она узнала о тайных письмах, о провокации эльфийского народа на восстание, и поспешила предупредить важную персону, для чего сегодня и изложила всё в подробном, пусть и спешно написанном, письме. А, быть может, помимо всего этого там, в тексте, было ещё что-нибудь очень важное о тайнах графа Торнсвельда, которые ей хотелось раскрыть всем как можно скорее.
Распахнув массивные входные двери, где снаружи их ждали лошади и тот самый, видневшийся ещё из окна гостиной, тощий старик-кучер, помогающий сейчас по-быстрому погрузить поклажу на коней с двух сторон по краям от седла, а оставшиеся разместил по краям небольшой тёмной повозки.
Вы служили верой и правдой этим землям, Кирим, сказала она мужчине, Послужите же ещё немного, вручила женщина в старческие руки запечатанный и перевязанный конверт, как торжественный трофей, Вы знаете, что с этим делать.
Служить вам, великодушная графиня, было величайшей честью для меня во всей моей жизни! кивнул тот в ответ со всей ответственностью в серо-голубых глазах, а потом ещё грациозно поклонился со всем уважением к своей госпоже.
Кучеру предстояло стать гонцом и поскакать к адресату, а вовсе не вывозить достопочтенных леди в безопасное от графа место. А потому без лишних слов старик принял свою судьбу, вскарабкавшись в своём фраке на вороного скакуна, что стоял первым, ещё не запряжённым в повозку. Пришпорил его и изо всех сил помчался в туманный сумрак, оставляя женщину и дочку в распоряжение их самих.
Не знавший о плане побега муж Маргариты сейчас их даже не искал, а, избавившись от грима и костюма, намеривался отдыхать в какой-нибудь из увеселительных комнат самого широкого высеченного в громадной скале замка, отдалённо напоминавшего чашу и прозванного так за это сходство.
Она же, ловко усадив надувшуюся от обиды дочь в повозку, проверила крепления сбруи на лошади, поправила той защитную от насекомых попону, и вместо того, чтобы взяться за вожжи из повозки рядом с дочерью, как всё и планировалось заранее, зачем-то сама влезла в стремена ногами, запрыгивая в кожаное седло.
Уверенные женские пальцы сжали уздечку и приказали лошади двигаться. Та нехотя стала бить копытами по остывшей от вечерней прохлады земли, двигаясь вперёд. Смазанные колёса плавно вырвались из продавленной под весом багажа грязи и покатились вместе с повозкой по дороге прочь от графского замка.
Потерпи немного, погладила желтоглазая женщина свою бурую лохматую лошадь, Я обязательно отпущу тебя на волю, как только будет такая возможность. Послужи нам ещё чуть-чуть, дай выбраться из лап это деспота и скоро все обретут заветную и заслуженную свободу.
Поняла её лошадь или нет, но ничего не ответила. Просто продолжила цокать подкованными копытами, ускоряя постепенно шаг на быстрый бег и унося гружёную повозку и двух знатных леди прочь по петляющей от замка дороге вокруг холмов и степей.
В прохладных краях графства Лотц, владениях Тодерика Торнсвельда, бесшумная ночь мягко опускала свои чёрные крылья, застилая небосвод прочь от поспешно уходящего за горизонт болотистых хмурых лесов весеннего солнца. Редкие облака сильным ветром проносились где-то между сверкающими звёздами и землёй с местными поселениями да городками, в туманной дали над которыми высился в горах своими мощным стенами и широкими угольчатыми башнями величественный иссиня-черный замок правителя.
Шли дни, а они колесили вдвоём вдоль холодных границ с Астелией, где по левую руку оставались мрачные леса родных земель, а по правую виднелись заснеженные горные возвышенности не слишком дружелюбных соседей.
Перебивались припасами, которые довелось взять с собой. Мясо шло в первую очередь, так как не смотря на окружающую прохладу всё равно портилось раньше остального. Хлеб и выпечка тоже черствели быстро, но их можно было поджарить на огне, обсыпать солью и получалось отличное кушанье.
В золе приходилось запекать свёклу и картошку. Маргарита иногда охотилась для дочери. Оборачивалась волчицей, скинув то своё единственное платье, в котором и сбегала от графа-мужа, бегала за зайцами или выслеживала куропаток. А ночами, общаясь снежной пумой, сворачивалась вокруг дочери калачиком, согревая со всех сторон густым приятным мехом. Та же, в свою очередь, укрывала мать взятыми с собой узорчатыми одеялами.
Лошадь была неприхотлива, свежая трава росла буквально везде, так что какой-то из дней они почти всё время ездили, на другой же устраивали отдых, давая возможность крепкому животному вдоволь поесть и вылезти из упряжи.
Искупавшись в Одовом озерекрупнейшем на землях Лотц, и постирав заодно свою одежду, они набрали в ближайших лесах грибов и ягод, благо сезон это вполне позволял. Из взятого с собой провианта оставались разве что соленья да варенья.
А когда запасы окончательно подошли к концу, Марго всё чаще оборачивалась волком, выслеживая по старым стоянкам кочевых цыган куда же те направлялись. Кострищи, примятые поляны, останки туш, которые разделывали после поимки охотники.
И хотя женщине-друиду было, безусловно, жаль животных, она прекрасно понимала, что сама природа так устроена. К тому же и она сама и те цыгане убивали, чтобы выжить, а не для развлечения. Страсть к охоте также была невероятно отталкивающей чертой для её в муже, правда из всего рода Торнсвельдов, пожалуй, именно Тод посвящал этому куда меньше времени, чем его родня.
Если б он был дружен с Дайнерами, как его отец, то вероятно продолжал бы регулярно наведываться в Кхорн, хотя бы раз в сезон для совместного загона лесных зверей. Однако же дружбой его взаимоотношения с королём назвать было трудно, так что чаще он один или в компании служанок выбирался из замка в ближайшие леса.
Джеймс же помимо Розенхорнов и вместо Торнсвельдов на королевскую охоту звал то Дрейка Кромвелла, то Арна и Фреда Мейбери, то Сэма Уинфри. А в замке его дети могли весело провести время с гостями. Так, например, все три девочки Розенхорн отлично ладили со всеми тремя детьми четы Дайнеров. Шестнадцатилетний Лоренцо Мейбери, сын Джульетты, если та тоже приезжала вместе с братьями или кем-то одним из них, с младшими детьми возился мало, зато Вельд был дня него образцом того, каким должен быть воин.
Они обсуждали тактики боя, последние виденные турниры и какие-то особо запоминающиеся их схватки и моменты, сами меж собой устраивали дружеские поединки, что без оружия, что на деревянных мечах и топорах. Молодой Мейбериоставшись матерью-одиночкой с сыном, Джули вернула себе прежнюю фамилию, упрашивал Вельдемара посоветовать его отцу в какую-нибудь гвардию.
Юниоров регулярно набирали среди местных в небольшие взводы по десять-двадцать человек, однако иноземцев туда брали редко. Зато дружба семьями тут могла бы как-то помочь. Джульетта последние пару лет регулярно отпускала Лоренцо вместе с дядей Фредом в его авантюрные путешествия, так что сама вряд ли бы была против, если бы Джеймс Дайнер позвал её сына служить при замке в своей армии.
Однако же, этого до сих пор так и не случилось. Зато у Дайнера среди приближённых служил один из детей Аравена Лекки. Этот факт, вероятно, расстраивал Лоренцо. К тому же он знал, что король Джеймс когда-то звал в паладины Кромвелла, а Сэм Уинфри и вовсе занимал эту должность несколько лет. Так что не настолько уж и трудно было иноземцам оказаться при короле, вот только на это всё, в первую очередь, должна быть воля самого Его Величества.
А вот у Уинфри детей пока не было. Сэм ожидал возвращения Лораны Эймери, своей хорошей подруги, ветеранки Ультмаарского сражения, где погибла Нора Стерн, бывшая Нора Лендридж. А Алекс и Шелли были женаты второй год, вечно говорили о том, как хотят завести детей, но и этого пока так и не случилось.
III
Графство Лотц не считалось особо плодородным. Здесь, конечно же, были свои мельницы, растили скот, выращивали овощи, но в основном такого хозяйства едва хватало на самих себя с учётом оплаты налога лордам и королю с каждого урожая. К тому же стража в лице Собачьих Черепов вместо поддержания порядка скорее разоряла хозяйства да деревни, забирая, что душе угодно и крайне редко чем-либо помогая местным, если дело не касалось облавы на зверьё и чудовищ.
Оборотни, стрыги, богинки, проказливые и прожорливые обитатели чащобы докучали грибникам и охотникам, да и для движения самих отрядов Собачьих Черепов могли стать внезапной проблемой. К счастью для Марго и дочери они за время путешествия не натыкались ни на голодных тварей, ни на стражников, которые бы явно были не прочь поразвлечься с двумя оставшимися без охраны леди вместо того, чтобы благородно тех одеть, обогреть, накормить и сопроводить в пункт их движения.
Впрочем, во-первых, Маргарита бы свою Синеглазку в обиду не дала, оборачиваясь кровожадным зверьём по необходимости, а, во-вторых, какого-то конечного пункта у их движения не было вовсе. Изначально женщина просто сбегала, куда глаза глядят. Это затем уже однажды запах дыма от цыганского костра кочевников ударил в нос, принесённый ветром, и у неё созрел план дальнейших действий, которого она сейчас и придерживалась.
Маргарита-младшая же всю дорогу только ругалась и проклинала мать. Такая жизнь её максимально не устраивала. Она предлагала всёсдать её в приют, выдать замуж за любого помещика и барона, оказаться хоть где-нибудь с крышей над головой, чтобы оттуда связаться с отцом и вернуться в высший свет, в родной замок к уютным покоям и интересным книгам.
Но всё это мать у неё отняла и не позволяла даже думать о письмах домой. Поначалу Синеглазка даже оставляла по маленькой хлебной корочке на местах их ночёвок, чтобы в случае погони отец смог их найти. Но дни шли, хлеб давно кончился, а никакого преследования так и не наблюдалось.
Ну, а сдать в приют Марго её попросту не могла, по крайней мере не на земле Лотц, ведь здесь её было бы очень легко вычислить и отыскать. Да и песню Эвелара о Синеглазке она знала, как, быть может, знала и дочь, и много кто ещё во всём королевстве. Ребёнка ей хотелось спрятать там, где никто бы никогда не стал искать.
И кочевой табор подвернулся, как нельзя кстати. Конечно, это не был абсолютно идеальный вариант, с мест стоянок нельзя было отправить послание, а даже если бы маленькая Маргарита изловчилась, схватила сыча или даже ласточку, а та каким-то образом и вправду доставила бы записку в замоктабор бы вскоре покинул насиженное местечко в поисках нового. Жизнь в вечном движении позволяла думать, что её дочь теперь будет в безопасности. Что места, где та была, невозможно отыскать.
Да и цыгане не были вовсе эдакой особенностью края Лотц. Помимо графства они путешествовали высоко вверх на север к плантациям Унтары, на запад в Кхорн, откуда открыты пути куда угодно дальше, и иногда даже на юг в Церкингем, впрочем тамошняя власть кочевой народ недолюбливала.
Наконец она увидела настоящий дым от их стоянки. Уже не пепел от когда-то разведённого костра, не следы присутствия, а воочию, как вечером шумный табор суетится и поёт громкие песни, разжигая переносные печи и собирая множество дров для высокого пламени.
Лошадь подошла довольно близко к кибиткам, прежде, чем её заметили местные. Марго ловко слезла с кобылы, а вид у неё был уже далеко не такой, какой полагается светской даме и жене местного графа. Опознать в ней ту самую Маргариту Торнсвельд было почти невозможно, да и вряд ли кто-то из цыганских семей мог бы знать её в лицо.
Портреты графини на монетах не чеканили, повсюду не рисовали, да и про неё саму песен не складывали особо, не считая того, что «Песнь о Синеглазке» больше была своим текстом посвящена как раз ей и Тоду, нежели их дочери, выведенной Эвеларом в название для красоты.
Кто такая к нам на ночь глядя? прохрипел старик, поднявшись с заваленного бревна, служащего многим рядом с ним скамейкой.
Его одежда была гораздо светлее, чем у остальных, так что он резко выделялся на фоне окружающих, правда лидером этого табора он при этом не являлся. Плетёная обувь шаркала по траве, пока он приблизился, чтобы рассмотреть в ночи собеседницу получше.
Да не бойся так дедуля, не упыри мы с ней, ответила Марго, сверкая своими крупными, подобно двум ярким лунам, жёлтыми глазами и поправляя свои вьющиеся тёмные волосы прочь от лица, чтобы получше рассмотреть присутствующих, Кто главный тут у вас? поинтересовалась она властным тоном.
Тамаш главный, сипел ей в ответ пожилой мужчина, Чего такая взбалмошная? Али торгуешь чем?
Может быть, дедуля, и торгую. Коня вот могу загнать, нужен? показала она рукой на беднягу в упряже.
Да какой же это конь, возмутился тот, Это кобыла.
Да кобыла, как кобыла, а была бы конём, не продала бы, протараторила Марго, Главного зови, говорю, дедуля, тебе-то лошадь на кой на старости лет. Ты лучше на гуслях сыграй, сказку расскажи.
А не велика ли мадам, чтобы сказок желать? усмехнулся старик, обнажая частично беззубый рот, Сказок знаю не мало, садись послушать, если хочешь, да не до них сейчас.
Так, кто из вас Тамаш-то? вопросила женщина погромче, Неужто мне так самой до старости с вашим дедушкой вести задушевную?
Я Тамаш, черноокий и круглолицый мужчина возник справа, загораживая костёр от её сверкающего лунного взора, так что его в тот же миг стало похуже видно.
Однако даже в сумраке Марго отчётливо видела эти пышные густые брови, курчавые угольные волосы и красивые усы, завораживающие при движении его губ во время разговора. Она сделала приветственный поклончесть, которой старика она не удостаивала, однако речь вести поскромнее, уважительнее и вежливее при этом не стала.
Ты Тамаш? Ну, тогда принимай гостей! кивнула она заодно в сторону тёмной повозки, откуда виднелась голова девчонки с распущенными светленькими волосами.
Так вот, кому сказки петь, хе, сиплым голосом проговорил дед с улыбкой.
И? поглядел на них Тамаш, переводя взгляд крупных карих глаз, словно наливных винных бочек, с одной на другую несколько раз, Кто будете? Чего от нас хотите? поинтересовался он у женщины.
Ищу лучшей жизни для неё, чем бездомное скитание, проговорила Маргарита, пытаясь выглядеть как можно более жалостливо, Возьмёте на пару лет обучаться? Лошадь в придачу, телегу в придачу, оплата вперёд, я так уйду. Я друид, мне в лесу хорошо. Сама справлюсь, ребёнка вот на время некому отдать.
Хорошая она девочка, но так дела не делаются, заметил Тамаш, отводя глаза, Точно твоя? Вы не очень похожи. А искать её не кинутся? А нас не порежут, если найдут? Темните вы, мадам-друид, не доверял он незнакомке.
Кто ж вас найдёт-то, вздохнула Марго, Я волком металась, неделями след брала. Сейчас границу с Кхорном пересечёте, и поминай, как звали. Растворитесь в торговых путях да среди других кочевых таборов.
С чего вдруг решила, что в Кхорн идём? Может, мы в Унтару али вовсе по «бычьей голове» кочуем, произнёс он, имея в виду крайнюю область земли Лотц эдаким пиком на карте обрамляющей Унтару, что контур этого кусочка графства отчасти напоминал бычью или коровью голову в профиль, когда два рога как бы сливались силуэтом в один.
А мне и не очень надо знать, куда вы путь держите, хитро сощурилась женщина, Я её найду, когда время придёт. Уж будь уверен, Тамаш, глава табора. Бери, не пожалеешь. Может, замуж за кого выдашь, только отвечать будешь сам передо мной за её сохранность невинность, а пока
Нет, женщина, бросил он, невежливо прервав её условия, и развернулся, Так здесь дела не делаются, жестикулировал он пальцами вверх, стоя к ней спиной и направляясь к костру.