«Всё расскажу!»убегая, кричал Никол, но кому и как нести донос? Отцу? так он для начала спустит шкуру с задницы, на которой и без того рубцы останутся на всю жизнь. Кому-то из взрослых? но и в этом случае отец узнает, откуда идёт ябеда, и примется учить: «А не ходи в лес, не шастай, где не положено!» Действовать в этом случае следовало аккуратно, не донос нести, а пускать сплетню, мол, не я прознал о лесных работах, а кто-то другой. Сплетню запускать надо через девчонок, те порасскажут матерям, а там уже история пойдёт гулять по всему селению. Кто первый сказалневедомо, но каждый знает, что Мурава с сыном копают что-то в лесу за селением, да не колдовством, а лопатой, а может, и девчонка при них старается. А кто не верит, может дойти до Трофейной свалки и поглядетьтам всё железо перерыто и разбросано.
Однако к вящему огорчению сплетника месть такого рода ползёт неспешно, словно, сань ядовитая. Хотя и ужалит больно.
А пока семья в убогом шалаше жила, не чуя над собой никакого лиха.
Прохладным августовским утром по селению пронеслась весть: «Война».
Никого война не взволновала, случалось такое через два года на третий. Владыка Запада барониссимус Вальдхальм не мог смириться, что совсем рядом с его владениями располагается не могучая держава, а всего-навсего селение, где и войска никакого нет, и острог не выстроен. Казалось, пришёл, забрал под свою руку и забыл, какая у них вольница была. А вот не получалось повоевать селеньице, и всё тут. Сельские обыватели жили, не думая даже о вольностях, так, словно никакого барониссимуса Вальдхальма на свете нет.
Разумеется, стерпеть такое было нельзя, и барониссимус не оставлял попыток захватить непокорное селение, а ещё лучшестереть его с лица земли.
К несчастью, селение, которое даже названия не имело, защищали колдовские адские силы. Посланные войска бывали разбиты, не успев вступить в бой.
Чтобы победить чернокнижников, Вальдхальм ставил во главе войска архиепископов, те торжественно объявляли крестовые походы, приезжие рыцари разоряли страну, а потом возвращались разбитые жителями ничтожного селения, но куда чаще не возвращались вовсе.
Памятуя, что клин лучше всего выбивать клином, барониссимус приглашал магов восточных земель, обещая им богатства своей сокровищницы. Чародеи в златошивных одеждах с резными посохами в руках, являлись, сулили несомненный успех, а потом бежали от дьявольского селения, а чаще катились кувырком, теряя амулеты и рассыпая волшебные снадобья.
Опозорившихся магов, Вальдхальм, не терпевший колдовскую братию, вешал на площади перед дворцом, а потом вновь принимался искать способы сокрушить непокорных.
Трудно сказать, что измыслил он на этот раз, возможно, просто решил заглушить рёвом труб вражеские заклинания. Во всяком случае, трубачей в войске барониссимуса на этот раз было очень много. Селяне вышли на битву как обычно: по одному мужчине с каждого дома. Оружия в руках не было, лишь несколько старцев взяли палки в помощь немощным ногам. Арчен шёл вместе с мужчинами. Конечно, он ещё не был взрослым, но кто ещё может идти от их дома?
Только выйдя из селения, Арчен понял, что живёт довольно высоко в горах. Сначала шёл крутой склон, затем далеко вниз уходил пологий, усыпанный камнями спусктягун, и там неторопливо выстраивалось в боевые порядки войско барониссимуса.
Битому неймётся. Только от дела отвлекают, произнёс Барук, мужик толстый и ленивый. От какого дела отвлекла его война, сказать было трудно. Обычно Барук сидел на завалинке возле своего дома и благодушно взирал на небеса.
Пущай идут, не согласился Зорабеднейший поселянин, отец всеобщего прислужника Хотича. От войны у нас сила прибывает.
Какая в тебе сила? Ты и пёрнуть-то звучно не можешь.
Зато ты за всё селение стараешься. Люди думают, от леса смрад идёт, а он от тебя
Ну-ка, прекратили хай! скомандовал водяник Клаз. Сейчас гнать начнём.
По общему знаку селяне дружно взревели:
Вон отсюда!
Единственное волшебство, в котором участвовали все сельчане без исключения. Во всяком ином деле каждый был сам за себя и только чужаков гнали сообща. Зато и результат такого колдовства был впечатляющим. Шеренги воинов смело, словно колонну муравьёв, если провести по ним мокрой тряпкой. Солдаты катились по склону, ударяясь о валуны и скалы, многие внизу уже не вставали, убившись до смерти. Городской оркестр в полном составе переломал руки и ноги, лишь медные трубы остались лежать на том рубеже, куда добралось войско.
Враг в панике бежал, в чём никто и не сомневался.
Потом началась работа, обязательная, хотя и недостойная звания чародея. Надо было собрать оружие и иные не волшебные вещи и отнести их на свалку трофеев. То было единственное время, когда дозволялось касаться металла. Трупы убившихся изничтожали магическими способами. Сами нападавшие за своими покойниками отчего-то не приходили.
Арчен таскал на свалку большие и малые медные трубы, которые в руках нападавших издавали непереносимый шум. Ужасно хотелось дунуть в трубу, послушать, как она завоет, но на глазах у старших это никак нельзя было сделать. Зато он сумел подобрать и спрятать за пазуху крошечную дудочку. Хотелось верить, что тот, кто дул в эту дудку, остался жив и сейчас лечит синяки и шишки.
Следующая новость облетела селение со скоростью ветра. На Никола, сына лавочника, навели порчу.
Жители селения болели часто. Беднякипоносом, богатеипролежнями и прострелом. Если хворого скручивало не сильно, то он лечился сам, травками и простенькими заговорами, а когда становилось совсем худо, звали Пуханулекарку, у которой и заговоры и тайные средства были посильнее. Пухана любила повторять: лечу от всего, кроме смерти, но, взглянув на руки Никола, старуха отшатнулась в ужасе и забормотала охранные заклинания. Да и было с чего: обе руки по самые запястья покрывала грубая короста. Местами пересохшая, пергаментная кожа лопнула, и там сочилась сукровица. Страшные были руки, и можно понять испуг Пуханы.
Ты, давай, лечи, поторопил Порш.
Не по мне болячка. Это не хворь, это порча. Да не простая, а со снадобьем, Пухана наклонилась, шумно понюхала изувеченные руки. Точно. Никак белой ртутью твоего парня изурочили.
Вот как? прохрипел Порш. Значит, это чёртова нищебродка расстаралась? А я гадал, зачем ей белая ртуть понадобилась? Что же, с ней я быстро разберусь.
И с сынком её, Арченом, подтявкнул Никол. Он мне на людях белой ртутью угрожал. Всё селение видало.
Заткнись. Сынка тоже не оставлю. Они у меня все наплачутся. И ты, бабка, тоже хватит бормотать. Сглаз будут старики снимать, а ты говори, как язвы лечить.
Не так это просто будет, сразу успокоившись, заговорила Пухана. Полотно возьми льняное, смочи розовым маслом и бинтуй руки. Повязку меняй каждый день, а то, что снял, тут же в огонь бросай. Да смотри, сам берегись, чтобы не отравиться. И нечего морщиться, знаю, что дорого. Ежели тебе такое лечение не по карману, то гони сына в лес, пусть там подыхает.
Мне всё по карману. Но Мурава, со своим выводком, мне за всё заплатит с процентами.
Разговор шёл как бы с глазу на глаз, не считать же за свидетеля болящего Никола, но недаром говориться: что знают трое, знает и свинья. Любимая доченька Пуханы, лапушка Пасенька, хотя и была выставлена на улицу, но, по своей всегдашней привычке, разговор подслушала и тут же помчалась разносить свежую новость по селу.
Обычно по вечерам Мурава с детьми ели чечевичную похлёбку. Не так это трудно: наколдовать горстку чечевицы, луковку, а, если получится, то и морковинку. Главное, чтобы чечевица вышла свежая, иначе вариться похлёбка будет до скончания века. Но и без того похлёбку приходится кушать вечером, когда она укипит в семейном горшочке. Отличная вещь, вечерняя похлёбка, если бы не она, семье пришлось бы сухомятничать, а это уже вовсе никуда не годится. Ещё бы соли самую каплюшечку, не в похлёбку даже, а присолить лепёшку, но соль это такая вещь, её самостоятельно не наколдуешь, а откуда она берётся у лавочника, не знает никто.
Мурава перелила похлёбку в миску, откуда будут хлебать все трое, раздала лепёшки: Арчену чуть побольше, Луре поменьше, и в этот момент снаружи раздался тонкий голосок:
Тётя Мурава, выдь на минуту. Чо скажу
Кто сказал, что наушничать да сплетничать нехорошо? Не принеси Пася недобрую весть, обрушилась бы та на семью внезапно, и кто знает, чем бы кончилось дело? А так Арчен доказал, что он мужчина и глава семьи. А что мужчина покуда маленький, то и семья невелика.
Призовут тебя к ответу, внушал Арчен матери, ты ничего не знаешь, нигде не была, ничего не видела. Ртуть в лавке покупал я, яму в лесу копал я, воду в яме отравил тоже я, а ты в лесу вовсе не бывала, а моих делах знать не знаешь, ведать не ведаешь.
Как же я могу на тебя сваливать
Сможешь. Меня так и так накажут, а ты признаешься хоть в чём-то, тебя из селения выгонят, и Лурка без тебя пропадёт. Не обо мне и не о тебе надо думать, а о Луре. Мы с тобой большие, а она маленькая.
Я тоже взрослая, сказала Лура, зачерпнув побольше чечевицы со дна миски.
Глава 4
Совет селения, решавший все важные вопросы и выносивший приговоры преступникам, собрался на том самом склоне, где мальчишки играли в палку. Сделано так не с проста ума. Под открытым небом совет подолгу заседать не станет, тем более что на склоне сидеть не на чем.
Арчена привели на судилище связанным. Хорошо хоть Мураву с Лурой на суд не приволокли, сумел Арчен отплеваться, взявши всё на себя.
Люди, начал лавочник Порш, вот перед вами явный злодей и вредитель смирной жизни, который навёл смертную порчу на моего сына младенца Никола.
Этот младенец постарше меня будет! выкрикнул Арчен.
Заткни пасть и отвечай только, когда тебя спрашивают. А покудова пусть отвечает тётка Пухана. Отвечай, как на духу: чем окормили Никола?
Промеж лавочника и лекарки сыздавна тлело недоброжелательство, и они не собирались его скрывать даже ради такого лакомого дела, как возможность засудить нахала Арчена.
Кто ты такой, подбоченясь, ответила Пухана, чтобы тута допрос вести? Это дело деда Хроста, а не твоё.
Ты, баба, никак с глузду съехала. Дед Хрост от старости себя не помнит, где ему дело разбирать по обычаю и совести. Вот и приходится мне за всё опчество стараться.
Будет тебе. Видим, как ты стараешься и ради кого. Чего спросить-то хотел?
Ты Николу пользовала. Верно ли, что его окормили белой ртутью?
Видали? Чушь городит и не краснеет. Да если бы его ртутью окормили, он бы сейчас в могилке лежал. А у него только руки пострадали.
Что же, ему руки белой ртутью обмазали? спросил Порш, белой ртутью торговавший, но о её свойствах, почитай что, ничего не знавший.
Да-да! закричал Никол. Он грозился меня ртутью отравить. Все мальчишки слыхали.
Из всех мальчишек на судилище был один только Кудря, который уже считался взрослым.
Было такое? спросил лавочник.
Было, негромко ответил Кудря. Угрожатьугрожал, но не отравил, ушёл без драки.
Об этом судить нам. К тому же, замах хуже удара. Теперь пусть ответит тётка Пухана. Верно ли, что на руки Никола попала белая ртуть, отчего и приключилась ужасная болезнь?
Порш ты есть, и разум у тебя паршивый. Прямо так руки белой ртутью обмазать, язвы бы появились до самой кости, а там и смерть не замедлила. Тут отравитель особое снадобье использовал. Варил яд на белой ртути, а рецепт уже с него надо спрашивать.
Что-то ты много в этих чародействах понимаешь. Откуда у тебя такие знания?
Я же тебя не спрашиваю, откуда у тебя в лавке такие зелья. Твой сынуля вполне мог в яд вмазаться, из дому не выходя.
Я на то и лавочник, что у меня в лавке всё есть, а не только соль да сахар. И без спроса и денег никакой посетитель не сможет никакого товара коснуться.
А я на то и лекарка, чтобы знать, отчего какая хворь приключается, и чем её пользовать.
Будет вам собачиться, произнёс толстый Барук. Решайте, что случилось, кто виноват, и как его наказывать. А людям по домам пора. Обед стынет.
У каждого в селении был свой недоброжелатель. Нашёлся такой и у Барука.
Тебе бы только об обеде думать! съязвил Хель, мужик вредный и въедливый. Пускай нам Никол самолично объявит, где он мог такую заразу подцепить.
Ни сном, ни духом! заныл Никол. Нигде не был, никуда не совался, а вот он подошёл ко мне и говорит: «Наплачешься ты у меня!»и палкой по рукам ударил.
В толпе угрожающе загудели, а Арчен крикнул:
Врёшь! От первого до последнего словавсё брехня!
Раз так, возгласил Хель, послушаем твою брехню. Говори, как, по-твоему, дело было.
Чего слушать злодея? закричал Порш. Казнить его беспощадно, пока он и на нас порчу не навёл!
На всю громаду, поди, не наведёт. Пусть говорит!
Мне нет и не было никакого дела до Никола, начал Арчен. Я занимался своим колдовством и для этого ушёл подальше от людей. Я не думал, что кто-нибудь сунется за мной в лес. Угодно, наказывайте меня за то, что я был в чаще, но больше я ни в чём не виновен. А вот Никол соследил меня в лесу и полез в чужое колдовство, за что и поплатился.
Неправда! взвыл Никол, дважды битая задница которого почуяла новую порку.
Врёшь! в тон Николу взревел Порш. Мой сын никогда не окажется в лесу!
А вот Арчен по собственному его признанию в лесу был, Хель уверенно захватил ведение дела и никому не давал заболтать его. Это уже преступление. И что ты делал в лесу?
Я вырыл там яму.
Как?
Лопатой. Нашёл лопату на Трофейной свалке и этой лопатой вырыл яму.
Я затрудняюсь сказать, это ещё одно преступление или целых два.
Никто не перебивал Хеля, все видели, что он быстро и напористо ведёт судебный процесс к самому суровому приговору.
Зачем тебе понадобилась эта противоправная яма?
Там набралась болотная вода, я высыпал туда порошок белой ртути, по толпе прошёл стон, а чтобы яд не растёкся по окрестностям, поставил защитный барьер: вбил осиновые колья с особым заговором.
Зачем это тебе?
Не ваше дело. Моё колдовствомоя тайна.
Все слышали: преступник отказывается от дачи показаний. Кто-нибудь ведёт счёт преступлениям? а то я уже сбился. В чём ещё ты хочешь признаться?
Он готовил там зелье, чтобы отравить моего сына! не удержался Порш.
Если бы я захотел, я бы просто дал ему лопатой по башке.
Все слышали, какие планы сметил убивец?!
То есть, ты собирался ворваться в селение с лопатой в руках?
Нет, конечно. Я уже говорил, Никол выследил меня в лесу, а когда я ушёл, оставив яму без присмотра, он разломал магический круг, заразив ядом лес на сто шагов в любую сторону. А потом принялся мыть руки в отравленной воде.
Я же не знал, что она ядовитая! заголосил Никол.
Как видим, Никол сам признался, что тоже был в лесу, постановил справедливый Хель. Ему было неважно, сколько человек засудить, главноепокрасоваться перед обществом.
Подсудимый Арчен, если то, что ты рассказал, правда, почему ты не остановил Никола, позволив ему полоскаться в отравленной воде?
Я его остановил. Схватил палку и ударил ему по заднице.
Врёшь!.. заорали одновременно отец с сыном.
Пущай Никол штаны спустит и покажет, есть ли там следы от палки, встряла Пухана. Плётка и палка разные рубцы оставляют, всякий различит.
Вот ещё!.. вступился за поротого сына Порш.
Раз так, то и лечи его сам, а я не буду.
Никол, по-хорошему говорю: стягивай штаны, велел Хель, равно не терпевший ни Порша, ни Пуханы, но нежно любивший мирскую славу.
Никол, окончательно потерявший остатки разума, покорно спустил штаны, явив собранию битую задницу.
Чёрные, вздувшиеся рубцы от ударов палкой перекрывали следы отцовской плётки. Такие побои повстречать можно редко, но главное, в селении совершенно невозможно так избить человека. Даже если истязуемый не издаёт ни звука, его боль достигнет тех, кто прячется в домах, и тайное станет явным. Значит, оба, и Арчен, и Никол были в запретном лесу, а чем они там занимались, уже не суть дело важно.
Всё, Николка, громыхнул Порш. Быть тебе с трижды драной жопой! И за то, что в лес бегал, и особо за то, что с гадёнышем справиться не сумел!
Погодь малость, Пухана, конечно, не могла промолчать, дай прежним рубцам поджить, а то одноконечно дитя изувечишь.