Через несколько минут они уже поднимались по невысокой песчаной насыпи. Портовые носильщики таскали мимо них плетеные ивовые корзины с дневным уловом. Чего в них только не было! Упитанные сельди-алозы, поблескивающие голубой чешуей, темно-серебристые горбыли, красноперые окуни со злобно выпученными глазами, песочного цвета бычки-бубыри, розовеющая зеркальная форель в крупных черных крапинках. Неподалеку на жестяных поддонах шевелились клубки «стеклянных угрей» и прозрачно-розовые креветки; рядом на неструганых досках внаброс лежали разжиревшие щуки, пятнистые миноги с алчно распахнутыми ртами и остроносые осетры, поблескивающие зеленовато-бронзовым отливом боковых наростов.
Миновав невысокую арку городских ворот, Граций повернулся к своим спутникам:
Итак, мессиры, кому куда?
Мне нужно спешить в аббатство Святого Северина, ответил каноник Адам. Мессир де Севиль, вы ведь знаете, как туда добраться?
Да, конечно. Идите все время прямо по этой улице, с готовностью принялся рассказывать Граций. По правую руку у вас останется квартал Тропейта, пристанище пьяной матросни и разнузданных девок. Потом, справа же, увидите Колонны Покровительницы, а за ними, чуть поодаль аббатство якобинцев. Но вы туда не сворачивайте, а продолжайте идти прямо через весь город это где-то мили полторы пока не упретесь в западную стену. У стены поверните на юг, дойдите до ближайших городских ворот и выйдите из города. Там, за воротами Дижо, начнется Еврейская улица. Идите сначала по ней, а затем сверните немного к северу. Примерно через милю увидите аббатство Святого Северина. Кстати, как раз недалеко от него и будет тот античный амфитеатр, что мы видели с реки.
Благодарю вас, улыбнулся каноник. Столь подробного описания не смог составить бы и сам Его Святейшество Каликст. Прощайте, друзья мои, и да хранит вас Господь во всех ваших благих начинаниях. Адам Лебель перекрестил Грация с Иваром и, задумчиво склонив голову, зашагал в сторону заходящего солнца.
А тебе, насколько я помню, нужно к бенедиктинцам, в Сент-Круа? повернулся Граций к Ивару.
Не устаю поражаться твоей памяти, Граций! присвистнул Ивар. Я ведь лишь вскользь упомянул об этом много дней назад, в горланящем саутгемптонском кабаке, когда мы с тобой уже основательно набрались. Но ты все равно умудрился запомнить!
Менестрель без цепкой памяти что соловей без весны, скромно улыбнулся Граций. Значит, нам по пути. Только у Шато-Ломбриер я тебя оставлю. Дальше просто иди до самых южных ворот, следуя за изгибом реки и увидишь свое аббатство. Если что, спроси у местных ты ведь знаком с их наречием?
Более или менее, ответил Ивар. По мне, так оно не сильно отличается от прочих окситанских говоров, разве что чуть ярче окрашено васконскими тинктурами.
Признаться, меня удивляет не столько обилие языков, известных тебе, сколько несоответствие северного имени твоей восточной внешности, Граций изучающе посмотрел на Ивара, затем продолжил: Ну да ладно: у всех у нас есть свои маленькие секреты. В конце концов, сам дьявол сломит ногу в этих вопросах крови.
Чтобы не продираться сквозь узкие извилистые улочки бедняцкого квартала у церкви Сен-Мишель, они решили пойти через центральную часть города. Перебравшись через грязную илистую речушку Девез, Граций с Иваром выбрались на широкую мощеную камнем улицу, заставленную лавками галантерейщиков и торговцев пряностями. Чуть далее, ближе к Рыночной площади, расположились продавцы тканей, сапожники и скобянщики. Прямо перед рынком Ивар с удивлением увидел крепостную стену, проходившую прямо посреди города и разрезавшую его надвое.
Это самая старая стена, еще от римлян осталась, перехватил Граций немой вопрос Ивара. За ней начинаются кварталы богачей: Ля-Руссель и Святого Элигия. Там окопались в своих «донжонах» самые влиятельные кланы Бордо: семья Колом и семья Солер. Эти кварталы в свое время тоже обнесли стеной, второй по счету. Но город продолжал расти, поэтому не так давно вокруг него возвели третью стену, самую протяженную и надежную.
И чем занимаются те влиятельные семьи, о которых ты сказал?
Колом и Солер? Да чем занимаются В основном воюют друг с другом. Чаще втихую, хотя порой и до открытой поножовщины доходит. Вообще, если в двух словах, всю недавнюю историю Бордо можно описать так: Коломы грызутся с Солерами за власть в мэрии, а мэрия и жюраты грызутся с королевским прево за привилегии. А город в целом ловко играет на противоречиях между английской и французской короной, выбивая себе все больше и больше льгот и вольностей. И чем больше война разоряет окрестности, тем сильнее богатеет за своими крепкими стенами Бордо.
Я не очень понимаю, Граций: а как вообще вышло так, что Бордо, и Аквитания в целом, стали английской землей? не отрывая глаз от возвышавшихся вдалеке остроконечных шпилей собора Сент-Андре, спросил Ивар у своего попутчика. Они же так далеки от Виндзорского замка гораздо дальше, чем от Луврского дворца?
Ты ошибаешься: это не английская земля, это наследное владение английского короля Эдуарда III Плантагенета. В этом принципиальная разница. Но в целом да, история весьма занятная и поучительная. Хоть и довольно древняя уже.
Что есть древность, как не зерцало грядущего? заметил Ивар.
Это ты где прочел? У Философа? Хотя в любом случае ты прав. Ну хорошо, попробую изложить покороче. Началось все с визиготов
Ничего себе «покороче»! рассмеялся Ивар.
Ладно, пропустим готов, начнем с франков. Итак, франки пришли из-за Рейна и вытеснили визиготов за Пиренеи. В том числе и из Аквитании. Было это в начале шестого века от Рождества Христова. Однако исконными жителями этих земель были не визиготы, а баски, они же васконы, они же гасконцы на языке северян. Народ вольнолюбивый и нрава необузданного. Как пишет о них Каликстин: гасконцы остры на язык, распутники, пьяницы, чревоугодники, но вместе с тем привычны к боям и гостеприимны к беднякам. И чтобы удерживать мятежных гасконцев в повиновении, над землями этими от Луары до Пиренеев был поставлен франкский dux. Потом Хлодвиг умер, королевство франков погрязло в династических распрях, а герцоги Аквитанские все сильнее начали отдаляться от своих франкских сюзеренов.
При этом продолжая оставаться их формальными вассалами? уточнил Ивар.
Разумеется, кивнул Граций. Нельзя просто так взять и объявить себя независимым сюзереном, ровней королям и императорам, чья власть не от людей, но ниспослана милостью Божьей, Dei gratia. Однако пропустим семь бурных веков, пропустим нашествие сарацинов из Африки, их разгром при Пуатье и многое другое. И перенесемся в год 1137 от Рождества Христова, когда герцогством Аквитанским правил Гильом X, известный своей богатырской силой и неуемным аппетитом. И вот в самом расцвете сил этот гигант, за раз съедавший больше, чем восьмеро его придворных вместе взятых, отправляется паломником в Сантьяго-де-Компостела, по пути заболевает и внезапно умирает. И наследницей всей огромной Аквитании, на земли которой не перестают зариться загребущие глаза соседей, становится старшая дочь Гильома, пятнадцатилетняя Алиенора. Ибо единственный наследник мужского пола, маленький Эгрет, умер семью годами ранее. И вот уже спутники скоропостижно скончавшегося герцога во весь опор мчатся сообщить о его смерти королю франков Людовику VI. А также возвестить последнюю волю покойного: чтобы дочь его Алиенора вышла за наследника франкской короны. Что как нельзя лучше соответствует намерениям франкского короля и его главного советника аббата Сугерия: ибо отдавать на сторону такой лакомый кусок, как Аквитания, было бы в высшей степени неразумно. А ну как он уплывет к кастильцам или, не приведи Господь, к англичанам?
Но не было ли дерзостью со стороны умирающего Гильома Аквитанского таким «навязчивым» образом сватать свою дочь за наследника французского короля? спросил Ивар.
Нисколько. С его стороны это был скорее щедрый дар. Ведь нужно понимать, что такое был франкский король в начале XII-го века. Да, формально его вассалами являлись многие могущественные герцоги, графы и виконты. Но чем владел он сам как король? Небольшой домен Иль-де-Франс вокруг Парижа, соседние земли Орлеана и недавно оттяпанный клочок вокруг Буржа вот и все. Это намного меньше богатой Аквитании, вместе с прилагающимися Пуату, Ангулемом, Лимузеном, Периге, Овернью, Гасконью, Беарном и прочая, неожиданно упавшими в руки в виде приданного. Поэтому сделка была, как минимум, взаимовыгодная.
Но родовитость и заслуги? возразил Ивар.
И здесь юному жениху, будущему королю Людовику VII, похвастаться было нечем. Во-первых, в нем не было императорской крови. Каких-то полтора века назад его предка, герцога Гуго Капета, избрали королем на совете франкской знати, как primus inter pares. За эти полтора века капетингам всеми правдами и неправдами удалось монархию выборную превратить в наследственную. При этом они настолько были увлечены удержанием трона, что ни на что другое сил уже не оставалось. А тем временем их могущественные вассалы творили историю. Как тот же Готфрид Бульонский, освободивший Гроб Господень и основавший Иерусалимское королевство. А еще ранее, в год 1066 от Рождества Христова, другой могущественный вассал франкского короля, герцог Нормандии Вильгельм Бастард и вовсе захватил Англию, чей трон якобы принадлежал ему по праву. И случилось так, что вассал короля сам стал королем оставаясь при этом вассалом по герцогству Нормандия. Разумеется, столь стремительного возвышения своего вчерашнего вассала франкский король потерпеть не мог. И уже через десять лет разразилась первая война между франкским королевством и нормандской Англией. Тогда же и было посеяно первое зерно многолетнего англо-франкского раздора. А теперь перейдем ко второму, давшему куда более разрушительные всходы.
Граций поднял руку и указал на возвышавшиеся неподалеку шпили собора Сент-Андре, игравшие медно-розовыми отблесками в последних лучах заката.
Вот здесь все и началось тогда, двести одиннадцать лет назад. В год 1137 от Рождества Христова в этом соборе собралось столько великолепных рыцарей, сколько славный город Бордо не видел никогда и вряд ли уже когда-то увидит. Всего красноречия Цицерона и памяти Сенеки не хватит, чтобы описать всю пышность торжеств, все краски роскоши и все многообразие подарков, поднесенных новобрачным. Пятнадцатилетняя Алиенора была не просто красива она была ослепительна и царственно величава. Казалось, весь мир вращается вокруг нее одной. И всем свом звонким великолепием аквитанская невеста резко контрастировала с парижским женихом. Будущий король Людовик VII, чуть старше Алиеноры, походил не столько на монарха, сколько на монаха. Ведь его целенаправленно подготавливали к жизни духовной, пока плутовка Фортуна в самый последний момент не спутала все карты.
Ты имеешь в виду нелепую смерть его старшего брата?
Да. Вот уж кому судьба буквально подложила свинью. В пятнадцать цветущих лет будущий наследник престола скачет наперегонки с приятелями в королевский дворец на острове Сите и на всем скаку спотыкается о какого-то бестолкового порося, невесть откуда взявшегося под ногами его коня. В результате юноша падает на землю и разбивается насмерть. После сего прискорбного происшествия нашего богомольного Людовика вытаскивают из монашеской кельи, отрывая от любимых штудий, и делают наследником французской короны.
И что же было после той свадьбы в Бордо?
Торжества продолжились в Пуатье, который в ту пору был главным городом Аквитанского герцогства. И тут вдруг из Парижа приходит весть о смерти короля Людовика Толстого. И случается так, через две недели после своей свадьбы герцогиня Алиенора Аквитанская становится королевой Франции. Но это сейчас звучит так громко в те же времена король Франции был не более чем скромным арбитром своих могущественных вассалов, пытающимся играть на их распрях. Да и Париж был лишен теперешнего блеска: тогда в нем не было даже Университета, хоть скандальный Абеляр и заложил уже фундамент будущей магистерской корпорации
И что случилось дальше? нетерпеливо спросил Ивар.
Дальше? Дальше случилось то, что уже не единожды случалось ранее и многажды случится впредь. Горе тому мужу, над коим жена его возымеет слишком великую силу. Ибо сказал Господь: нехорошо человеку быть одному, сотворим ему помощника, соответственного ему. Когда же один из столпов брачного строения не соответственен другому не устоит такой дом. Людовик рос среди монахов, пыльных пергаментов, заунывных заутрень и всенощных. Алиенора же с детства привыкла к игривым песням трубадуров, аккордам виол, веселым звукам тамбуринов, флейт и кифар. А еще больше к тонкой поэтической игре, к словесным ристалищам, к остроумному балагурству, порой на грани дозволенного. Людовик был скорее человеком размышления, нежели действия, в чем-то нерешительным, в чем-то медлительным. Супруга же его была подобна вулканическому котлу: горячему, шумному и своенравному. Который и сам подчас не предполагает, куда в следующее мгновение выплеснет свой теллурический жар. И в первые годы своего правления король Людовик несомненно, любивший свою Алиенору находился под сильным ее влиянием. Но прошло шесть лет брака и вот король, глядя на сожженную им церковь в Витри, похоронившую под обугленными сводами сотни невинных жизней, спрашивает себя: как же я дошел до всего этого? Отдалил от себя мать, не ужившуюся с непочтительной невесткой, с ее дерзким языком и неприличными, по меркам северян, манерами. Отвадил от двора мудрого советника Сугерия. Понапрасну погубил своих верных рыцарей, пытаясь отвоевать для жены Тулузское графство. Перессорил Шампань с Вермандуа, разругался с Папой, наложившим печать молчания на колокола французских церквей. И все это из-за нее и ради нее. И что взамен? Хрустальный золоченый кубок и милостивое расположение, даже не притворяющееся любовью?
И тогда Людовик развелся с Алиенорой? предположил Ивар.
Что ты! Развод, тем более короля, по столь нелепым основаниям кто бы пошел на такое? Однако венценосные супруги, изначально слишком разные, все сильнее начали отдаляться друг от друга. А потом был крестовый поход в Святую Землю, ради освобождения Эдессы от сельджуков. И были десять дней в Антиохии десять дней, изменивших историю. В Сирии Алиенору встречал ее дядя Раймунд Антиохийский: давний друг ее детства, с которым они когда-то вместе резвились в тени аллей Шато Ломбриер. Граций указал рукой на серевшую в летних сумерках мрачную громадину замка. Вот этого самого Шато Ломбриер, во время óно окруженного тенистыми фруктовыми садами.
Выглядит он несколько эклектично, заметил Ивар.
Да, за два века многое переменилось, и не всегда в лучшую сторону. Но вернемся в Антиохию. Что там было между Алиенорой и ее дядей Раймундом, который по возрасту лишь немногим превосходил ее никто не знает. Да, злые языки церковных хронистов сделали из Алиеноры едва и не вторую Мессалину, без устали менявшую бесчисленных фаворитов, от принцев крови до худородных оруженосцев. Оно и понятно: у нас принято обвинять в распутстве женщин, чье поведение и манеры выбиваются из рамок привычного. Как бы то ни было, в Антиохии крестоносцы раскололись на два лагеря. Одни, во главе с Раймундом, призывали идти освобождать Эдессу как северный бастион обороны Иерусалима. Король же первым делом намеревался направиться в Вечный Город. Алиенора приняла сторону Раймунда. Французский король упрямо настаивал на своем. Тогда Алиенора заявила: если король пойдет в Иерусалим, она со своими вассалами а это бóльшая часть французских рыцарей останется в Антиохии. На что король пригрозил воспользоваться своими супружескими правами и силой увезти жену из Антиохии. И в ответ на эту угрозу с уст Алиеноры сорвались роковые слова: «Сир, вам не мешало бы проверить действительность этих ваших супружеских прав: ведь в глазах Церкви брак наш не имеет силы из-за слишком близкой степени родства».