Отойдя на несколько шагов от места преступления, Карден и Жике решили, что недостаточно крепко приложили своего горемычного попутчика. Вернувшись, они с десяток раз ударили его по голове деревянным посохом, после чего оттащили тело к плетеной ограде, где и присыпали наспех старой соломой. На следующее утро окоченевшее тело обнаружили местные крестьяне. Как ни странно, бедолага еще дышал. Крестьяне отнесли его в дом и положили отогреваться у печи. Бенуа оказался удивительно живучим. Уже на следующее утро он, облачившись в крестьянские обноски, отправился в расположенный неподалеку городок, к местному прево. И каково же было его изумление, когда, проходя через рыночную площадь, он нос к носу столкнулся со своими недавними «приятелями», едва не отправившими его на тот свет!
Грабители, только что переночевавшие на местном постоялом дворе, изумились не меньше. И тут же бросились бежать на звон ближайшей церквушки, где и попытались укрыться от преследовавших их жителей и сержантов прево. Вот только они совсем забыли, что убежище в святых местах не предоставляется дорожным грабителям, святотатцам и разрушителям имущества. Поэтому напрасно кричали они о своем праве на убежище и о своей схоларской неприкосновенности, в то время как сержанты лупасили их палками и вытаскивали из церкви за волосы. Прево же мигом распознал, что никакие они не схолары: он просто-напросто кинул им свиток из картулярия и велел прочесть его. «Глубокие» познания в латыни двух грабителей рассмешили даже не блиставшего ученостью прево. Недолго думая, он приказал вздернуть их на рыночной площади, к великой радости горожан и душевному успокоению везунчика Бенуа.
Потом, правда, вмешался епископ, и самоуправному прево пришлось вытаскивать висельников из петли, возвращать их в церковь, на место задержания, да к тому же уплатить немалый штраф за осквернение святого места.
И за все время своей работы в Парламенте Арно ни разу не слышал, чтобы король удовлетворил прошение о помиловании дорожных грабителей. Так что эта скользкая если не сказать «мокрая» дорожка грозила утянуть на самое дно, откуда уже не будет возврата. С другой стороны, если отказаться нет никакой гарантии, что Синистр со своей шайкой не перережут им горло во сне или не переловят поодиночке где-нибудь в лесу. А стало быть, придется срочно покидать Эрине и снова блуждать впроголодь меж разоренных деревенек и разрушенных бастид, в поисках неведомо чего. И очень скоро Гастон и Керре снова начнут брюзжать, что-де напрасно они послушали его и поперлись на этот юг, что лучше было бы направиться в Тур или Орлеан, или вообще залечь на дно в Париже. И если Арно по-быстрому не найдет способ разжиться деньгами он очень скоро останется один.
В конце концов пришлось принять предложение Дамастра. «Раздобудем немного серебра на первое время, а там посмотрим. Не навсегда же», думал Арно.
Через пару дней трактирщик свел их с Синистром и его дружками. Дружков было двое: мрачный южанин без двух пальцев на правой руке и добродушный светловолосый лобач с глазами теленка и парой отсутствовавших передних зубов. Встреча происходила на небольшой поляне в глубине леса. Синистр первым же делом обозначил свое место в иерархии. Презрительно скользнув взглядом по Керре, он поинтересовался у Арно, зачем тот таскает с собой ребенка. К счастью, у Керре не было с собой ножа, иначе на поляне остались бы лежать несколько трупов. И скорее всего, невесело подумал Арно, это были бы трупы его товарищей. Вместе с его собственной драгоценной тушкой.
К счастью, в намерения Синистра не входило раздувать конфликт. Снисходительно осклабившись, он перешел непосредственно к делу. План Синистра был таков.
Они вшестером пока остаются жить в лесу, в землянках и шалашах. Каждую ночь, после заката, трактирщик Дамастр встречается с Синистром в условленном месте и сообщает ему о потенциальных «клиентах». После этого Синистр дает команду сообщникам, куда и когда выдвигаться. Сам же он добирается до места отдельно от них, на телеге, запряженной старым гнедым конякой. На вопрос Керре, не жирно ли будет ему одному ехать на телеге, Синистр лишь презрительно скривился: «Это не просто телега, малыш. Лично ты вряд ли бы сдвинул ее с места».
Далее Синистр пояснил, что задняя часть телеги незаметно для стороннего глаза утяжелена массивными камнями, прикрытыми холстиной и присыпанными соломой. Пока подельники страхуют в кустах, на случай появления нежданных гостей выше и ниже по дороге, сам Синистр встает со своей телегой на открытом участке между ними, после чего сшибает с телеги незакрепленное заднее колесо. Завидев приближающуюся жертву, Синистр с заискивающей улыбкой спешит к нему и просит подсобить в нечаянной беде. Путник, не видя подвоха, соглашается. Синистр просит его ухватиться за задний край телеги и приподнять его, пока сам он будет насаживать колесо. Как только путник хватается за телегу и пытается оторвать ее от земли, Синистр издает особый свистящий звук и одновременно с этим, при помощи хитрого рычага под дном телеги, вышибает второе заднее колесо. Услышав свист, дрессированный коняка резко пятится назад, и многопудовая телега, груженая тяжелыми булыжниками, падает на жертву, ломая ей грудину и намертво припечатывая к земле. Остается лишь перерезать бедолаге горло и неторопливо обыскать тело.
Даже Керре, казалось, забыл свою обиду и восхищенно присвистнул: «И ты сам все это придумал?» Тщеславный Синистр закатил глаза и напыщенно кивнул, хотя что-то подсказывало Арно, что здесь явно не обошлось без изощренной хитрости старого горбуна Дамастра.
Долго ждать подходящую жертву им не пришлось. Через три дня Синистр, вернувшись из леса, сообщил, что завтра на рассвете по дороге пойдет одинокий пилигрим, у которого под рясой явно позвякивают деньжата. Правда, Дамастр предупредил, что клиент этот весьма дородной комплекции и явно не хилого десятка. Поэтому лучше Синистру взять себе для подстраховки кого-то покрепче. Синистр выбрал Арно.
И вот теперь Арно де Серволь, восьмой сын Фулька Реньо, сеньора де Ла-Судьер и прочая, и прочая, бакалавр свободных искусств и несостоявшийся магистр теологии Парижского университета, сидит в придорожных кустах и ждет команды от безграмотного сынка деревенского трактирщика, чтобы бежать добивать неизвестного ему здоровяка. Воистину, неисповедимы пути Господни и непостижимы судьбы Его!
Из-за придорожного мелколесья показалась фигура одинокого пилигрима. Одет как обычный паломник: длинная темная котта с рукавами и капюшоном, остроконечная шляпа с опущенными на лицо широкими полями, кожаная обувь на босу ногу. Под левой рукой болтается переметная сума из воловьей кожи, на перекинутом через плечо посохе покачивается небольшая калабаса.
«Не сказать, что прям уж огромен, но один на один против такого я бы не вышел», отметил про себя Арно.
Путник миновал кусты, где засели Гастон и Керре, и слегка раскачивающейся походкой приближался к телеге. Восходящее солнце било прямо из-за его спины, рисуя вокруг головы пилигрима некое подобие ореола. «Вне всякого сомнения, мученического», криво усмехнулся Арно.
Путник подошел к Синистру. Вот они принялись о чем-то разговаривать. Вот путник кивнул неспешно скинул суму отложил посох схватился за телегу. Время словно замедлялось с каждым мгновением. Арно невольно отвел глаза.
Тишину прохладного июньского утра прорезал негромкий свист. Со стороны дороги послышался грохот и сдавленный крик. Арно повернул взгляд. Пилигрим барахтался под телегой, упираясь в ее борт руками и безуспешно пытаясь высвободиться. Синистр достал длинный нож, но вместо того, чтобы добивать путника, неожиданно издал два коротких свистка. Это был условленный сигнал о помощи. Арно вскочил и со всех ног рванул к телеге, сжимая в руке бракемар.
Через пару мгновений он понял, что никакая помощь Синистру не требовалась. Просто главарь хотел, чтобы путника прирезал лично Арно. Повязка кровью, обычное дело.
Перейдя на шаг, Арно приблизился к телеге. Синистр молча кивнул сначала на пилигрима, потом на Арно. Лысеющая макушка здоровяка, покрытая редкими светло-каштановыми волосами, порозовела от натуги. Вздувшиеся яремные вены извивались как жирные черви. Пилигрим, все еще пытаясь выбраться из-под телеги, хрипел что-то нечленораздельное, что-то про лес. «При чем тут лес?»
Ну же! нетерпеливо крикнул Синистр и снова кивнул на путника.
Арно склонился и занес меч. Налитые кровью серые глаза пилигрима смотрели куда-то вверх, на небо. «Господь не предаст Дюбуа» словно сквозь туман донеслись до Арно разорванные слова.
«Не предаст» Стремительно выпрямившись, Арно с размаху всадил свой меч меж ребер ухмылявшегося Синистра.
***
Беритесь за тот край, живо! крикнул Арно подбежавшим к нему Гастону и Керре. На себя, тащите на себя!
Вчетвером они кое-как сдвинули набок тяжеленную махину. Пилигрим лежал на пыльной дороге, тяжело дыша и растирая грудь. Затем перевел замутненный взгляд на Арно и по-детски добродушно улыбнулся.
И все же приятно ощущать себя десницей Господа, усмехнулся Арно, обращаясь к багровому от натуги пилигриму: Ты не ушибся, брат Бидо? Знакомьтесь, мессиры: ecce homo мой давний приятель Бидо Дюбуа, он же Большой Бидо, он же Бретонская Колода, он же Кара Господня.
С другого конца дороги опасливо приближались два подельника Синистра, держа наготове ножи. Арно повернулся к ним и примирительно поднял ладони рук:
Не надо шуму, мессиры! К чему нам тыкать друг в друга железками? Да, признаю, мне пришлось упокоить вашего хозяина
Он не был нашим хозяином, хмуро обронил беспалый.
Неужели? наигранно удивился Арно. Но обращался-то с вами как хозяин. Ну да это уже неважно. Покойный явно не был Лазарем из Вифании, а я не Иисус из Назарета. Заметив непонимание в глазах беспалого, Арно пояснил:
Я про то, что воскресить его мне не удастся при всем желании. Коего, по чести сказать, я начисто лишен.
Ты ответишь за это! скрипнул зубами беспалый.
Всем нам предстоит держать ответ перед Господом нашим, елейно-набожным голосом вывел Арно, возводя очи горе. Да, мессиры, мне пришлось взять на душу тяжкий грех смертоубийства. Но разве покойный был праведным человеком? Нет, он не был праведным человеком. Ведомый жаждой наживы и презрев любовь к ближнему, он зачем-то возжелал отрезать голову моему старому другу Бидо, кивнул Арно в сторону поднимавшегося с земли здоровяка. А я сильно не люблю, когда моим друзьям отрезают головы. Ибо какие они после этого друзья, без голов: ни выпить с ними по-дружески, ни поговорить.
Беспалый и белобрысый молчали. Арно продолжил:
Не знаю, как вам, а мне крайне не по душе эта идея резать добрых христиан. Это же плебейство, мессиры! Разве для этого рожали нас в муках наши славные матушки? Резать людей это не только неэстетично, это еще и небезопасно. Хотя первое слово можете забыть, оно вам вряд ли пригодится. Так вот, не пройдет и пары лет, как конные сержанты привяжут вас к лошадиным хвостам, протащат по земле до виселицы и вздернут на ней как паршивую собаку. Это в лучшем случае, в худшем же предварительно сварят заживо.
Беспалый продолжал насупленно молчать, белобрысый лобач беззвучно поддакивал. Арно вложил в ножны свой видавший виды бракемар:
У меня есть идея получше. Мы с этими почтенными мессирами, Арно обвел взглядом Гастона, Керре и возвышавшегося над ними Бидо, собираемся направиться на юго-восток, в богатые земли ломбардцев. Если пожелаете, можете присоединиться к нам. Что скажете?
Беспалый лишь презрительно сплюнул в ответ. Его щербатый приятель очевидно колебался.
Что скажешь, Грожан? обратился к нему Арно. Или мне лучше называть тебя твоим настоящими именем Мартен?
Откуда ты узнал? телячьи глаза щербатого парня округлились от удивления.
Я догадался, улыбнулся Арно.
Но как?
Это было несложно. Ты как-то рассказывал, что твой отец-виноградарь до того устал от дочерей, которых намастрячил без числа, что когда родился ты, первый мальчик, он на радостях выпил столько молодого вина, что едва не отдал Богу душу.
Ну да, подтвердил щербатый. Но я никому не говорил, что меня зовут Мартеном, даже Дрозду, кивнул он в сторону беспалого.
Ты также упомянул как-то раз, что нигде не был, кроме своей родной деревеньки и Тура. А вчера ночью, когда вы с Дроздом о чем-то разговаривали у костра, ты в задумчивости чертил веткой на земле букву «М». При этом ты не знаешь грамоты. Значит, «М», скорее всего первая буква твоего имени, которой ты привык расписываться или просто где-то выучил по случаю.
Гм Но с чего ты взял, что я Мартен, а не Марсель, Марцелин, Морис, Матье или какие там еще бывают имена?
Очень просто, мой дорогой друг. «Молодое вино» значит, дело было не раньше начала ноября, в канун дня Святого Мартина. Возможно, прямо на сам праздник. Отец твой был виноградарем, а Святой Мартин покровитель виноделов. Потом, Тур. Зачем тебе было ходить в Тур, так далеко от дома, если не в базилику, к гробу Мартина Милосердного? Итак, если связать все это, почти наверняка получается, что твое имя Мартен.
Действительно, просто, с легким разочарованием выдохнул щербатый.
Но только после того, как я всё объяснил, улыбнулся своей обворожительной улыбкой Арно. Когда хотел, он умел быть обворожительным. Ну так что ты решил, Мартен? Пойдешь с нами или останешься здесь, дожидаться своей очереди на виселицу?
Извини, Дрозд, помолчав пару секунд, вымолвил Мартен, но мне и вправду не очень по душе то занятие, что мы себе нашли. А этот велеречивый пройдоха, быть может, придумает что-то получше. Ты пойдешь с нами?
Ответом ему было упрямое молчание беспалого и очередной презрительный плевок на землю.
***
Утро понедельника выдалось таким, каким и должно быть утро свадебного дня. На небе ни облачка, прозрачный воздух дышит росяной свежестью, легкий ветерок покачивает ветви яблонь в небольшом садике у дома.
Ариане не терпелось поскорее надеть новое платье, что двумя днями ранее привезла из города мать. Но до этого еще предстояло наносить из речки воды в сад, набрать в лесу хвороста и помочь матери на кухне с угощениями для гостей. Хорошо еще, что они не держали скотину. Да и где б ее держать? Домишко их был совсем крохотный: комната с земляным полом и небольшая кухонка за стеной. Мать сама, в одиночку, построила его когда-то на отшибе Кастаньеды. Она же посадила вокруг дома яблони, померанцы и крыжовник.
Мать Арианы зарабатывала на жизнь тем, что лечила людей из окрестных деревень и приселков. Иногда к ней приезжали даже из города. У кого она всему этому научилась, Ариана не знала. Может, у бабушки. Хотя ни про каких бабушек мать никогда не рассказывала. Когда-то давно, в детстве, Ариана подслушала разговор дядюшки Эстрабу с соседкой Менгиной. Кривоглазая и вечно брюзжащая Менгина говорила что-то про «добрых христиан», какого-то Гийома Белибаста и зеленеющий лавр. Когда Ариана немного подросла, она спросила однажды у матери, кто такие эти «добрые христиане» и почему лавр должен зазеленеть через семьсот лет, если он без того все время зеленый. В ответ мать с такой силой вдарила ей по губам, что у Арианы зазвенело в голове. С тех пор у ней пропала всякая охота задавать вопросы о непонятных и далеких от нее вещах.
Но сегодня Ариана не смогла удержаться. Ведь она уже совсем взрослая, не станет же мать снова бить ее по губам?
Матушка, после долгих колебаний решилась Ариана. Только не сердись, пожалуйста.
Чего тебе? мать оторвалась от стряпни и обернулась.
У нас ведь вместо отца невесты будет дядюшка Эстрабу, да?
Что ты спрашиваешь всякие глупости? Ты же знаешь, что да.
А сам он где? краснея, пролепетала Ариана.
Кто? не поняла вопроса мать.
Ну отец невесты.
Ах, вон ты о чем, мать снова отвернулась, вытирая руки о передник. Я не знаю.
А кто он был? Он умер?
Я не знаю. Надеюсь, что нет.
Он был бригандом?
Бригандом? С чего ты взяла? Нет, он был кем-то вроде церковника.
Церковника? округлила глаза Ариана. Он был из из «добрых христиан»?
Не произноси больше этих слов, если не хочешь оказаться на костре! мать с грохотом бросила глиняную миску на стол. Затем, смягчившись, добавила: Нет, из обычных церковников. По крайней мере, одет он был как они.