Сколь много мудрых советов посчастливилось мне услышать за весьма непродолжительное время, благостным тоном заключил папа. Причем некоторые явились, можно сказать, прямо из воздуха. Удивительно, не правда ли?
Белокурая и рыжая головы разом кивнули.
Благодарю вас, господа, и более не задерживаю.
Господам не оставалось ничего другого кроме как откланяться и поскорее покинуть зал приемов.
Боюсь, он нас раскусил, высказал свои опасения ангел, едва они отошли на несколько шагов от двери. Ох, что же теперь делать?
Ничего не делать, буркнул демон. Он священник, ему положено слышать всякие потусторонние голоса. Лучше скажи, ты нарочно посоветовал ему не то, что говорил раньше? Зная, что я обязан тебе противоречить?!
Не понимаю, в чем ты меня упрекаешь, очень натурально обиделся ангел. Я подумал и поменял решение. А ты сам недавно хвастался, что Климент прислушивается к твоим советам.
Да, вот только этот советтвой! огрызнулся Кроули. Он понимал, что его обвели вокруг пальца, знал, что должен быть зол на ангела за это, но злиться на него не мог, а потому злился на всё остальное. Например, на позолоченную деревянную статую какого-то святого в нише, попавшуюся на пути. Демон от души пнул ее, она упала, загрохотав и подняв тучу пыли.
Пожалуйста, перестань безобразничать, попросил Азирафель, пытаясь поднять статую. Ого, тяжелая Поможешь?
Кроули подхватил ее за ноги и потащил к постаменту. Своей ношей они перегородили узкий коридор и едва не зашибли слугу, торопившегося в папские покои.
Если Климент останется в городе, Чума убьет его, как и остальных, возня с массивной статуей неожиданно успокоила демона. Он отряхнул пыль с любимого зеленого упелянда и уже безо всякой злобы спросил:Тебе не жаль его?
Азирафель собрался ответить, но тут мимо них опять проскользнул слуга, и на этот раз он не шел, а бежал.
Мне жаль его, жаль Вильгельма, жаль всех в этом городе, вздохнул Азирафель, проводив его взглядом. Если бы я мог Но я не могу. А онангел кивнул на дверь, за которой остался понтифик, он, прежде чем умрет, своей властью сможет спасти многих если не от болезни, то хотя бы от голода и погромов. Неужели ты забыл, что творилось во время Юстиниановой чумы?
Хотел бы забыть Слушай, а если он все-таки передумает и уедет?
Кхм, господа, вы позволите пройти? Добрый день, господин Вайскопф.
Добрый день, мэтр Шолиак.
Мимо них протиснулся немолодой мужчина в скромной котте до лодыжек, с темными вьющимися волосами и короткой курчавой бородкой. Подойдя к двери, ведущей в зал приемов, он решительно толкнул ее и вошел.
Климент продолжает собирать мнения, вполголоса заметил ангел.
Это еще кто? поинтересовался демон.
Ги де Шолиак, личный врач папы. Светлая голова, золотые руки, душа бродягисловом, он из тех, кто грешит исключительно из научного любопытства и редко умирает в своей постели. Его слово в ушах Климента способно перевесить и твое, и мое.
* * *
Ему довелось жить в эпоху, когда медицина черпала идеи из метафизики и астрологии, болезни тела лечились, главным образом, молитвой, кровопусканием и клизмой (последовательность процедур иногда менялась), а врачи, окончившие университеты в европейских столицах, полагали ниже своего достоинства браться за ланцет или нож: хирургия была уделом цирюльников. Считалось, что все, что может быть сказано о здоровье, уже сказала триада великих: Гиппократ, Гален и Авиценна. Искать какую-то новую истину означало прослыть самонадеянным выскочкой.
Ги де Шолиак бесконечно чтил труды знаменитых медиков прошлого. И все-таки посмел идти дальше.
Кроме трех крупнейших университетов того времени за его плечами было тридцать с лишним лет практики, когда он брался за лечение всего: от желудочных колик и переломов ног до зубной боли и катаракты. И никогда не брезговал кровавой работой цирюльников, став одним из первых европейских хирургов и заработав себе громкую и добрую славу почти чудотворца. Бродячая жизнь врача долго носила его по свету, пока не вынесла на одну из заметных вершин, сделав лейб-медиком римских пап в Авиньоне. И папа Климент, пригласивший Шолиака на эту должность, не раз похвалил себя за такой выбор: талантливый и знающий врач излечил его от головной боли и укрепил здоровье кардинала Гуго Рожеродного брата Климента.
Явившийся на вызов лейб-медик наметанным глазом отметил, что высокодуховный пациент сегодня бледнее обычного, но не торопился с вопросами. Почтительно поклонившись, он молча ждал изложения причины, по которой понадобились его услуги.
Климент пересказал ему единодушное решение городского врачебного сообщества.
А что скажете вы, мэтр Шолиак?
Оставить пределы городав высшей степени разумный и дельный совет, ваше святейшество.
А вы сами готовы последовать ему?
Желание жить, свойственное любому божьему созданию, призывает меня к бегству, долг велит остаться, а разум советует подчиниться ему.
Достойный и остроумный ответ. Вот только поможет ли он, когда чума покажет всю свою силу Климент в задумчивости подошел к одному из полукруглых окон, выходивших на площадь, и остановился, глядя вниз, на полускрытую туманом площадь. Вы заметили, что многолюдный и шумный Авиньон пустеет? Многие покинули его, не дожидаясь совета врачей. Что ж, никто не сочтет позором отступление перед лицом многочисленного и сильного врага. Но когда Господь насылает на нас испытания, он же в бесконечной милости своей дает силы и средства для их преодоления. Вот поэтому я хочу спросить у вас, мэтр, и ожидаю честного ответа: вы знаете, как справиться с «черной смертью»? Чем можно одолеть болезнь?
Если подходящее средство и существует, мне оно неизвестно. Надеюсь, пока неизвестно, быстро поправился Шолиак. Тем не менее можно кое-что предпринять, чтобы не заразиться. Дворец достаточно просторен, ваше святейшество. Затворитесь в одном из покоев, оставьте только необходимых слуг. Чума любит путешествия и обществолишите ее этих удовольствий. Настоятельно прошу вас распорядиться, чтобы все в городе последовали вашему примеру. Всеобщее затворничество не изгонит болезнь, но затруднит и замедлит ее распространение.
Несмотря на почтительные обороты, это было высказано тоном скорее приказа, чем просьбы. В ином месте и с иным властителем Шолиак рисковал бы получить резкую отповедь за попытку диктовать условия, но Авиньон был местом, где просвещенное слово имело вес, а знания давали их обладателям право на известную дерзость. Поэтому Климент с самым внимательным и серьезным видом выслушал этот совет и ответил, что непременно позаботится об этом.
И пусть ваши покои постоянно окуриваются душистыми травами, добавил врач. Их аромат не даст распространиться гнилостному поветрию болезни.
Я выполню все ваши предписания самым тщательным образом, Климент собственноручно, как бы в доказательство добросовестности, зажег от обычной свечи, стоявшей на столе, другую, ароматическую. Но я пригласил вас, мэтр Шолиак, для консультации по еще одному, крайне деликатному вопросу, папа покосился на дверь, отошел от нее к противоположной глухой стене и поманил за собой медика.
Понимаете ли, в чем дело сегодня мне слышались голоса.
Голоса? переспросил удивленный Шолиак.
Да, два голоса, нетерпеливо пояснил понтифик. Два знакомых голоса! Они принадлежали двум моим приближенным. Но их не было рядом в тот момент, нигде в пределах слышимости! Голоса звучали в моей голове. Скажите, это может быть последствием той головной боли, от которой вы меня излечили? И не является ли это проявлением сумасшествия? Напоминаю, всё строго между нами.
Безусловно. Не стану скрывать: голоса, равно как и другие звуки, не слышимые никому больше, в самом деле могут служить признаком помрачения рассудка. Но в случае с вашим святейшеством, учитывая ваш сан, я бы предположил, скорее, знак свыше.
Климент испытующе взглянул в бородатое лицо, опасаясь увидеть насмешку, но Шолиак был совершенно серьезен.
Вы хотите сказать, Господь таким образом отвечает на мои молитвы? осторожно уточнил он.
А почему бы и нет? Насколько мне известно, таких случаев немало.
Благодарю вас, мэтр, ваш ответ совершенно успокоил и удовлетворил меня.
Всегда к вашим услугам, ответил довольный Шолиак. Он был готов наговорить мнительному пациенту целую гору комплиментов и успокоительных слов, потому что от его доброго расположения зависело отказать ли врачу в одной щекотливой просьбе или нет. Надеясь, что подходящая минута наступила, Шолиак, взвешивая каждое слово, проговорил:
Ваше святейшество, если позволите, я хотел бы вернуться к обсуждению способов одолеть смертельную болезнь, что ныне угрожает всем нам. Великий Гиппократ утверждал, что исток болезни следует искать в нарушении баланса жидкостей в теле человека. Следовательно, чума, как наиболее тяжелая из всех известных ныне недугов, этот баланс уничтожает. Внешние ее следыпочернение кожи, нарывы-бубоны, хорошо заметны. Но необходимо понять, какие разрушения болезнь творит внутри тела Словом, я прошу вашего разрешения на вскрытие умерших. И я должен иметь возможность выбирать тела.
Понтифик нахмурился и несколько минут не отрывал взгляд от пустой площади за окном.
Вы подвергнете себя большой опасности, наконец заговорил он. Моя подпись и личная печать подтвердят ваше право на некропсию, но они не защитят вас от гнева родственников покойника, которого вашей волей вместо могилы повлекут на разделочный стол. У меня нет отряда наемников для вашей охраны, мэтр Шолиак.
Думаю, мне удастся найти сговорчивых родственников. Выбор, к сожалению, весьма велик, криво усмехнулся врач.
Глава 9. «Восславим царствие Чумы!»
Авиньон тонул в колокольном звоне. Монастырь кармелиток; обитель францисканцев; церкви Сен-Агриколь, Сен-Дидье, Сен-Пьервезде тревожно, надрывно стонали колокола. Поверх их печальных голосов заунывно и гулко отбивал удары большой колокол Нотр-Дам-де-Дом.
Звон проникал в покои богача и каморку нищего, его слышали купцы и мастеровые, монахи и блудницы, богословы и трактирщики. И каждый содрогался, понимая, что колокол звонит по нему.
Кроули посторонился, пропуская погребальные дроги. Они тянулись вереницей на ближайшее кладбище. Начав хозяйничать у реки, чума за неделю опустошила прибрежные кварталы, где ютилась беднота, перекинулась на улицы красильщиков, медников, хлебников. Что ни день, закрывалась очередная лавка, мастерская, кузня, и вскоре ее владельцы со всем семейством отправлялись в последнее, недлинное путешествие.
Снега все не было. Облака, похожие на грязную мыльную пену, по-прежнему закрывали солнце, и от этого зимний город с его голыми деревьями, бледно-жёлтым камнем стен, темными окнами пустых домов, и серой, как несвежая простыня, рекой, сам напоминал тяжелобольного.
Говорят, колокольный звон отгоняет нечистую силу. Кроули вдоволь навидался священников, продолжавших верить в это, даже когда черти уже тащили их души в Ад. Впрочем, сейчас демон охотно поддался бы людскому суеверию, чтобы убраться из Авиньона куда подальше, но приказ есть приказ. К счастью, Вельзевул не торопила его с выполнением задания, потому что Климент VI хоть и остался в городе, но теперь чуть ли не сутками пропадал в молельне, соединенной с его покоями. Вытащить его оттуда могли лишь новости исключительной важности, на поиски которых демон собирался отправиться.
Сегодня он облачился в алое и рыжее. Выбирая оттенки, отметил про себя, что еще ни разу, начиная с торжественного въезда Первого Всадника, не надел черноецвет, преобладающий ныне на авиньонских улицах. И не надену, твердо решил Кроули, этого от меня старуха не дождется.
Он вышел в город вполне довольный собой, и первые несколько кварталов прошел беспечным легким шагом, зная, что развевающиеся длинные одежды смотрятся на нем живым пламенем.
А потом повстречал обернутые в холстину трупы на повозках и бредущих рядом людей, почерневших от горя и отчаяния.
Демонам не ведом стыд. Ну, может быть, совсем чуть-чуть И он сразу превращается во что-то другое, например, в ярость. Никто и никогда не осмеливался поднять руку на Всадников, но у Кроули вдруг страшно зачесались кулаки, такого с ним не случалось уже очень давно.
Незаметно к звону колоколов и скрипу тележных колес добавились новые звуки: топот многочисленных ног, громкие возгласы, смех. Смех? Кроули обернулся. Из-за угла ближайшего дома, чуть не перевернув дроги, вывернула ватага молодых мужчин, одетых так же богато и ярко, как и он.
Смотрите, это же ну, фаворит его святейшества, послышался громкий возглас. Клянусь пупком святого Себастьяна, я забыл ваше имя, сударь!
Компанию весельчаков возглавлял завсегдатай званых обедов папы Климента, юный баловень судьбы, единственный наследник местного графа или герцога, Кроули не считал нужным вникать в такие мелочи. Буйного молодчика звали Рене де впрочем, его фамилией демон тоже не интересовался. А на «фаворита» и глумливые смешки ответил самодовольной улыбочкой, добавив вслух:
Мое почтение, господа. Прекрасный день, не правда ли?
Идемте с нами! Рене бесцеремонно схватил его за рукав. Идемте пить и веселиться, пока мы живы!
Он пошатывался, от него разило вином. А ещестрахом и тем особенным, исступленным вожделением, когда жаждут не столько заполучить кого-то или что-то, сколько осквернить и уничтожить приобретенное. Остальная компания тоже нетвердо держалась на ногах, окруженная плотным облаком спиртного духа и грешных желаний.
Безудержные кутежи, лихорадочное веселье сделалось обратной стороной отчаяния и ужаса, охватившего город. Если завтра не наступит, значит, надо успеть сегодня взять от жизни всеи они брали, опустошая винные подвалы, осыпая золотом блудниц, обжираясь до рвоты. Что ж, подумал Кроули, Хастур был прав: грешников в зачумленном городехоть лопатой греби. Вот эти, например, почти готовы, осталось их слегка подкоптить на огне какого-нибудь подходящего порока. Спасением душ пусть занимается ангел, а лично он намерен отправить всю компанию в пекло самой короткой дорогой. Демон ухмыльнулся, приобнял молодого глупца за плечо и заявил во всеуслышание, что чума боится веселых и пьяных, а потому будь проклят тот, кто загрустит и протрезвеет.
Ох, взял бы я бы эту чуму движением рук и бедер Рене показал, что бы с ней сделал. Приятели одобрительно заржали.
Вот и нужный порок, смекнул Кроули, старая, как мир, похоть. И, словно сам Сатана сегодня помогал ему, впереди, на перекрестке улиц, показались две женские фигуры.
Одна была одета богато, другая попроще и держалась на шаг позади: очевидно, состоятельная дама в сопровождении служанки шла в церковь монастыря кармелиток, расположенного неподалеку.
Дама куталась в длинный широкий плащ, но желтые глаза видели ее так ясно, словно она была без одежды. Видели и в одно мгновение уже знали о ней всё.
Друзья мои, взгляните-ка, кто идет там, впереди, Кроули повернул Рене в нужном направлении, поскольку тот с пьяным упорством желал идти в другую сторону. Это та самая госпожа де Нов, красавица Лаура, которой посвящает сонеты синьор Петрарка! Давайте разглядим ее поближе!
Второго приглашения гулякам не требовалось: в предвкушении нового развлечения они самым скорым шагом, на который были способны их заплетающиеся ноги, поспешили за женщинами.
У Петрарки губа не дура, скажу я вам: мадам де Нов свежа, что твоя майская роза, и стройна, как кипарис, распалял их на ходу Кроули. Он любит ее уже двадцать лет, и она по-прежнему прекрасна. Двадцать лет ежегодно посвящает ей сонеты, но ни разу не перемолвился с ней ни единым словом!
Компания позади забурлила голосами:
Гы-ы, любить вприглядку чужую женудело нехитрое!
Рогоносец де Нов!
И что же, за двадцать лет между ними ничего не было?
Ну, сам синьор Петрарка за это время прижил двух незаконнорождённых детей, подзуживал демон.
Ах-ха-ха, силён!
На одну смотрит, к другой прижимаетсядвойное удовольствие!
Женщины оглянулись на шум, и стало ясно, что желтоглазый наперсник папы не солгал: широкий плащ не скрывал гордую осанку дамы, а ее лицо в обрамлении темного глубокого капюшона сияло последним, самыми нежным и чарующим отблеском молодости.