Много чего. Он знал это, чувствовал, как впившиеся в грудь клыки. Негромко зарычав, он отпихнул шкуру и сел. Палатка Кулака. Столько местаа для чего? Для сырого воздуха, который дожидается его героического возвышения, его богами данного блеска. Он натянул одежду, поднял холодные кожаные сапоги и потрясне завелись ли там скорпионы и пауки. Потом натянул сапоги. Надо отлить. Я был когда-то хорошим офицером.
Кулак Блистиг откинул полог и вышел из палатки.
Добряк огляделся.
Капитан Рабанд!
Слушаю, Кулак!
Найди Пореса.
Мастер-сержанта Пореса, сэр?
Да какой бы чин он ни выбрал с утра. Его. Узнаешь по черным глазам. Добряк задумался и добавил: Интересно, кто сломал ему нос. Я бы медаль дал.
Слушаю, сэр. Уже бегу.
Добряк, услышав приближающийся топот сапог, повернулся. К нему шла Кулак Фарадан Сорт, а следом за ней держалась капитан Сканароу. Обе выглядели несчастными. Добряк нахмурился.
И с такими лицами вы намерены показаться перед своими солдатами?
Сканароу виновато отвела взгляд, но Сорт упорно смотрела на него.
Твои собственные солдаты, Добряк, готовы взбунтоваться поверить не могу, что ты приказал
Провести полный личный досмотр? А почему нет? Хотя бы выскребут дерьмо из штанов, генеральную уборку долго откладывали.
Фарадан Сорт пристально смотрела на него.
Это все не притворство?
Дам совет, сказал Добряк. Крепость в огне, черная желудочная чума косит поваров, ужин и крысы есть не хотят. А услышав, что во дворе балаган, жена смазывает петли на двери спальни. И вот я вхожу и начинаю втирать по поводу твоих стоптанных сапог. Что будешь думать, когда я уйду?
Сканароу сказала:
Буду думать, как половчее вас убить, сэр.
Добряк поправил пояс с оружием.
Солнце залило небосклон, милые. Мне пора на утренний моцион.
Хотите нескольких сопровождающих, сэр?
Щедрое предложение, капитан, но со мной ничего не случится. Да, если вдруг вскоре объявится Рабанд с Поресом, повысьте доброго капитана. Думаю, подойдет звание Всемогущего смотрителя Вселенной. Дамы
Глядя ему вслед, Фарадан Сорт вздохнула и потерла лицо.
Да уж, пробормотала она, ублюдок в чем-то прав.
Потому он и ублюдок, сэр.
Сорт посмотрела на нее.
Ставишь под сомнение репутацию Кулака, капитан?
Сканароу выпрямилась.
Никак нет, Кулак. Просто говорю, как есть. Кулак Добрякублюдок, сэр. И был им, будучи капитаном, лейтенантом, капралом и семилетним хулиганом.
Фарадан Сорт посмотрела на Сканароу. Та тяжело пережила смерть Рутана Гуддатак тяжело, что Сорт предположила: их отношения были не просто отношениями боевых товарищей, офицеров. А теперь она обращается «сэр» к той, кто всего несколько дней назад была таким же капитаном. Поговорить с ней об этом? Сказать, что мне это так же неприятно, как было бы ей? А есть смысл? Она ведь держится? Ведет себя как проклятый солдат.
А еще Добряк. Кулак Добряк, спаси нас Худ.
Моцион, сказала она. Нижние боги. А теперь, полагаю, пора встретиться с моими новыми солдатами.
Пехотинцыпростые ребята, сэр. В них нет особой жилки, как у морпехов. Сложностей не будет.
Они отступили в бою, капитан.
Таков был приказ, сэр. И они только поэтому остались живы.
Я начинаю понимать, зачем еще Добряку личный досмотр. Сколько побросали оружия, пошвыряли щитов?
Посланные солдаты собирали брошенное по пути отхода, сэр.
Не в этом дело, сказала Сорт. Они бросили оружие. А это может войти в привычку. Говоришь, сложностей не будет, капитан? Не про то думаешь. Меня беспокоят другие сложности.
Поняла, сэр. Тогда лучше их встряхнуть.
Думаю, скоро я стану очень противной.
Ублюдком?
Только женского рода.
Может быть, сэр, но слово то же самое.
Если бы он мог успокоиться. Если бы справился с запахом и осадком от вчерашнего вина, избавился от головной боли и от кислого привкуса на языке. Если задержать дыхание, лежа как мертвец, признавший поражение. Вот тогда можно ее почувствовать. Ее шевеление глубоко под грубой, потрескавшейся кожей земли. Червь ворочается, и ты действительно чувствуешь ее, о жрец. Это грызущая тебя вина. Твой лихорадочный позор, от которого пылает лицо.
Его богиня подбирается ближе. Несомненно, хочет выбраться. Перед ней все мясо мира, чтобы его жевать. Костичтобы хрустели в ее пасти, тайнычтобы поглощать. Но горы стонут, качаются и сползают в ее глубокие туннели. Моря бурлят. Леса дрожат. Червь Осени близится. «Благослови опадающие листья, благослови серые небеса, благослови горький ветер и спящих зверей». Да, Святая Мать. Я помню молитвы, Восстановление Покрова. «И усталая кровь напоит почву, плоть их тел низвергнется в твой живот. И Темные Ветры Осени жадно набросятся на их отлетевшие души. Их голосами будут стонать пещеры. Мертвые отвернулись от твердой земли, камня и прикосновения неба. Благослови их путешествие, из которого никто не возвращался. Души никому не нужны. Только плоть кормит живых. Только плоть. Благослови наши глаза, Дрек, ведь они открыты. Благослови наши глаза, Дрек, ведь они видят».
Он повернулся на бок. Яд проникает в плоть задолго до того, как душа покидает тело. Дрекжестоко отмеряет время. Оналик неизбежного увядания. Разве он не благословляет ее каждым днем своей прожитой жизни?
Банашар кашлянул и медленно сел. Невидимые костяшки молотили череп изнутри. Он зналчей-то кулак заперт внутри и рвется наружу. Да, прочь из моей головы. И что тут удивительного?
Он растерянно огляделся. «Слишком все цивилизованно», решил он. Правда, небрежность лукаво бормочет о распаде, о какой-то беспечности. Но ни намека на безумие. Ни шепотка ужаса. Обычный порядок насмехался над ним. Безвкусный воздух, бледный мучительный рассвет, просачивающийся через полотно палатки, вырисовывал силуэты насекомых; каждая деталь вопила об обыденной правде.
Но ведь так многие умерли. Всего пять дней назад. Шесть, уже шесть. И я все еще слышу их. Боль, ярость, дикие крики отчаяния. И если я выйду этим утром, то снова увижу их. Морпехов. Тяжей. Роятся перед наступающим противником, но эти шершни столкнулись с чем-то более ужасным, чем они сами, и один за другим были раздавлены, вмяты в землю.
И хундрилы. Нижние боги, бедные «Выжженные слезы».
Слишком все цивилизованно: груды одежды, на полу валяются пыльные пустые кружки, бледная примятая трава, страдающая без прямых солнечных лучей. Вернется ли свет или трава обречена засохнуть и погибнуть? Ни одна травинка не знала. Теперь оставалось только терпеть.
Спокойнее, пробормотал он. Прорвемся. Ты найдешь свободный путь. Снова почувствуешь дыхание ветра. Обещаю.
Ах, Святая Мать, это твои слова утешения? Свет вернется. Сохраняй терпение, его сладкий поцелуй все ближе. Новый день. Успокойся, болезный.
Банашар фыркнул и принялся искать кружку, в которой хоть что-нибудь осталось.
Перед Мертвым Валом стояли пять хундрильских воинов. Вид у них был потерянный, но решительный, если такое возможно, а «Мостожог» не был в этом уверен. Они избегали смотреть ему в глаза, но стояли крепко.
И что, во имя Худа, мне с вами делать?
Он бросил взгляд через плечо. За его спиной стояли две женщиныновые сержанты, а за ними собирались другие солдаты. Обе женщины были похожи на мешки, набитые дурными воспоминаниями. Болезненно серые лица словно забыли обо всех радостях жизни, как будто повидали другую сторону. Ну же, девочки, все не так плохо, хреново только попадать туда.
Командир? спросила Сальцо, кивнув в сторону хундрилов.
Хотят в наши ряды, хмуро ответил Вал. Переводятся из «Выжженных слез» или как-то так. Он снова повернулся к пятерым мужчинам. Могу поспорить, Голл назовет это предательством и явится за вашими головами.
Старший из воинов, с лицом почти черным от вытатуированных слез, как будто сдулся под широкими, покатыми плечами.
Душа Голла Иншикалана мертва. Все его дети погибли в бою. И он видит только прошлое. Хундрильских «Выжженных слез» больше нет. Он показал на своих спутников. Только мы будем сражаться.
А почему не к Охотникам за костями? спросил Вал.
Кулак Добряк прогнал нас.
Другой воин прорычал:
Он назвал нас дикарями. И трусами.
Трусами? Вал нахмурился еще сильнее. Вы были в том бою?
Мы были.
И хотите сражаться? И где тут трусость?
Старший ответил:
Он хотел опозорить нас перед нашим народом, но мы уничтожены. Мы стоим на коленях в тени Колтейна, сломленные неудачей.
Ты хочешь сказать, что остальные просто растают?
Воин пожал плечами.
За спиной Вала раздался голос алхимика Баведикта:
Командир, у нас ведь потери. А эти воиныветераны. И они выжили.
Вал снова обернулся и пристально посмотрел на летерийца.
Как и мы все, ответил он.
Баведикт кивнул.
Вал со вздохом снова повернулся к воинам. Кивнул старшему:
Как тебя зовут?
Беррах. А это мои сыновья. Слег, Гент, Пахврал и Райез.
Твои сыновья. Что ж удивляться, что тебе было неуютно в лагере Голла.
Теперь вы наши всадники, разведчики, а если понадобитсяконница.
«Мостожоги»?
Вал кивнул.
«Мостожоги».
Мы не трусы, прошипел младший, видимо Райез, с неожиданной яростью.
Будь вы трусы, сказал Вал, я отправил бы вас восвояси. Беррах, ты теперь капитан нашей кавалерии; есть лишние лошади?
Больше нет, командир.
Ладно, не важно. Мои сержанты вас пристроят. Разойдись.
В ответ пять воинов обнажили сабли и изобразили нечто вроде салюта; Вал никогда прежде такого не видел: лезвия клинков наискосок замерли у каждого перед открытым горлом.
Баведикт за спиной Вала хмыкнул.
А если я скажу «режь», они что, так и сделают? Нижние боги
Достаточно, солдаты, сказал он. Мы, «Мостожоги», не боготворим Колтейна. Просто еще один малазанский командир. Хороший, сомнений нет, и прямо сейчас он стоит в тени Дассема Ультора. И у них большая компания. И, может, скоро и Голл тоже там будет.
Беррах нахмурился.
Мы не чтим их память, сэр?
Вал оскалилсяна улыбку было непохоже.
Чти кого угодно, капитан, в свободное время; только свободного времени у тебя больше нет, потому что ты теперь «Мостожог», а мы, «Мостожоги», чтим только одно.
Что же, сэр?
Смерть врагов, капитан.
Что-то блеснуло на лицах воинов. Как один, они убрали клинки в ножны. Беррах, казалось, не решался что-то сказать, но в конце концов спросил:
Командир Вал, а как «Мостожоги» салютуют?
Друг другувообще никак. А другим всяким прочимвот так.
Беррах выпучил глаза на непристойный жест Вала, а потом улыбнулся.
Когда Вал повернулся, чтобы позвать сержантов, он увидел, что женщины уже непохожи на раздутые серые мешки, какими были только что. Ужас исчез с их лиц, и теперь очевидной стала усталостьно вовсе не страшная. Сальцо и Бутыли снова выглядели почти красавицами.
«Мостожогов» постоянно топчут. А мы просто снова встаем. Без бахвальства, просто встаем.
Алхимик, обратился Вал к Баведикту, покажи мне свое изобретение.
Ну наконец-то, отозвался летериец. Правда, забавно?
Что именно?
Как горстка хундрильских воинов вас всех встряхнула.
Сержанты были раздавлены
Командир, вы выглядели хуже их.
Ох, Худ меня побери, кажется, тут и не возразишь.
Ладно, скажи, что за новая «ругань»?
Так вот, сэр, вы рассказывали о «барабане»
Я? Когда?
Вы были пьяны. Тем не менее я задумался
Когда двое вновь прибывших шли по расположению взвода, вокруг поднимались лица с сердитыми глазами. Никому не нравилось, что какие-то придурки прервали их личные страдания. Сейчас не время. Бадан Грук помедлил, а потом все-таки поднялся.
Восемнадцатый, да?
Сержант, генабакец, оглядел остальных солдат.
Который тут остался от десятого?
Бадан Грук похолодел. Он буквально чувствовал, что весь лагерь смотрит на него. И понимал почему. Всем известно, что Бадан не кременьтак что, он сразу сдастся? Если бы у меня что-то оставалось, сдался бы.
Не знаю, в каких траншеях вы были, а мы приняли первый удар. И просто гребаное чудо, что кто-то из нас остался жив. От десятого только два морпеха; и, как я понимаю, вы самиты, сержант, и твой капралздесь, потому что остались вдвоем из всего взвода, а всех солдат потеряли.
Высказавшись, Бадан замолчал, пытаясь понять, какой эффект произвели его слова. Никакого. И что это значит? Ничего хорошего. Он наполовину обернулся и махнул рукой.
Вот, эти из взвода Аккурата. Но сержант Аккурат мертв. И Охотник, и Неллер, и Мулван Трус, и капрал Целуй пропала. Вам остались Мертвоголов и Молния.
С капралом за спиной сержант подошел ближе.
Встать, морпехи, скомандовал он. Ясержант Суровый Глаз, а этокапрал Ребро. Десятого больше нет. Теперь вы в восемнадцатом.
Чего? спросила Молния. Взвод из четверых?
Капрал ответил:
Еще возьмем двоих из седьмого и двухиз пятого, девятой роты.
К Бадану Груку, прихрамывая, подошла Драчунья.
Сержант, Уголек вернулась.
Бадан вздохнул и отвернулся.
Хорошо. Пусть она и разбирается.
Он проявил волю. Больше никто не будет смотреть на него, ожидая а чего ожидая? Худ его знает. Просто собирают остатки. Чтобы сплести коврик. Он вернулся к догорающему костру и сел спиной к остальным.
Все, нагляделся. Даже морпехи идут на это не ради заработка. Нельзя зарабатывать на жизнь умирая. Так что перекраивайте новые взводы как угодно. Но в самом деле, сколько осталось морпехов? Пятьдесят? Шестьдесят? Нет, лучше влить нас в пехоту, как прокисшую старую кровь. Видит Худ, меня уже тошнит от этих лиц и от того, что я не вижу тех, кого нет и больше никогда не будет. Мелкий. Шелковый Шнурок. Худышка, Охотниквсе
Уголек беседовала с Суровым Глазомнегромко, спокойно; и через несколько мгновений подошла и присела рядом с Баданом.
Всадник от «Выжженных слез». Целуй еще поправляется. Нога переломана вдрызг.
Увел их?
Кто?
Да сержант этот.
Так точно, только не то чтобы «увел», а «забрал», Бадан. Нас не так много, чтобы расползаться.
Бадан подобрал ветку и пошевелил угли.
И что она собирается делать, Уголек?
Кто, Целуй?
Адъюнкт.
Откуда мне знать? Я с ней не разговаривала. И вообще никто, насколько я знаю по крайней мере, похоже, всем сейчас командуют Кулаки.
Бадан бросил ветку и потер лицо.
Нам надо возвращаться, сказал он.
Не выйдет, ответила Уголек.
Он бросил на нее взгляд.
Мы не можем просто взять и пойти дальше.
Спокойнее, Бадан. Мы сохранили больше солдат, чем могло быть. Мы не так потрепаны, как могли быть. Рутан Гудд, Быстрый Бен и то, что случилось с авангардом Все это их задержало. Не говоря о Скрипаче, который заставил нас окапыватьсябез этих траншей тяжи не смогли бы
Умереть?
Держаться. Достаточное время, чтобы летерийцы сдержали натиск. Достаточно, чтобы мы, остальные, совершили отход.
Отход, точно, хорошее слово.
Она наклонилась ближе.
Слушай меня, прошипела Уголек. Мы не погибли. Никто из нас, кто еще здесь
Ты говоришь очевидные вещи.
Нет, ты не понимаешь. Нас задавили, Бадан, но мы все равно сумели выкарабкаться. Да, может, это Госпожа впала в безумие, может, все другие встали на пути обрушившихся на нас клинков. Может, дело в том, как они были оглушены к тому времени как я слышала, Лостары Йил почти не было видно в туче кровавых брызги кровь была не ее. Тут они и остановились. Застыли в нерешительности. Так или иначе, правда проста: когда мы начали отступать
Они нас оставили.
Суть в том, что могло быть гораздо хуже, Бадан. Посмотри на хундрилов. Шесть тысяч вступили в бой, а осталось меньше тысячи. Я слышала, что некоторые выжившие пришли в лагерь. Чтобы присоединиться к «Мостожогам» Мертвого Вала. И говорят, что Военный вождь Голл сломался. Ты знаешь, что бывает, если командир ломается? Остальных просто стирают в порошок.
Может, настал и наш черед.
Сомневаюсь. Вспомни, она была ранена, а Денул на нее не действует. Ей нужно найти собственный путь излечения. Но ты все еще не понимаешь. Не развались на части, Бадан. Не замыкайся в себе. Твой взвод потерял Худышку, но больше никого.