Килава повернулась к появившемуся Удинаасу; ее темные звериные глаза сузились, как у кота, готового прыгнуть на добычу.
А я думала, ты уплыл, Удинаас.
Карты никуда не ведут, Килава Онасс, как наверняка убедился лоцман. Что может быть печальнее, чем пошедший ко дну корабль? заговорил Онрак. Друг Удинаас, я рад твоему мудрому решению. Килава говорит о пробуждении яггутов, о голоде Элейнтов и о руке форкрул ассейлов, которая не дрогнет. Руд Элаль и Силкас Руин исчезлиона не чувствует их и опасается худшего.
Мой сын жив.
Килава подошла ближе.
Откуда тебе знать?
Удинаас пожал плечами.
Он получил от матери больше, чем могла представить сама Менандор. Когда она столкнулась с тем малазанским волшебником, когда пыталась собрать все силы; да, в тот день было много смертельных сюрпризов.
Его взгляд упал на черные пятна.
Что случилось с нашей героической победой, Фир? Со спасением, ради которого ты отдал жизнь? «Если бы не моя преданность делу и полная самоотдача, стоять бы мне со склоненной головой перед судом всего света». Но мир судит жестоко.
Мы собираемся покинуть эти края, сказал Онрак.
Удинаас бросил взгляд на Улшуна Прала.
Ты согласен?
Воин в ответ неопределенно помахал рукой. Удинаас хмыкнул. Рука говорит невнятно. Смысл тут в его позесидящий на корточках кочевник. Никто не боится идти открывать новые миры. Странник меня побери, такое простодушие колет прямо в сердце.
Вам не понравится то, что вы найдете. Самый злобный зверь этого мира не устоит против моего рода.
Он взглянул на Онрака.
Как думаешь, что это был за ритуал? Тот, что украл смерть у вашего народа?
Его слова больно ранят, прорычала Килава, но Удинаас говорит правду. Она снова повернулась к Азату. Мы можем защитить врата. Можем остановить их.
И умереть, отрезал Удинаас.
Нет, возразила Килава, поглядев на него. Ты уведешь отсюда моих детей, Удинаас. Уведешь в свой мир. А я останусь.
Килава, мне показалось, ты сказала «мы».
Призови своего сына.
Нет.
Ее глаза вспыхнули.
Найди кого-нибудь другого для своей последней битвы.
Я останусь с ней, сказал Онрак.
Нет, не останешься, зашипела Килава. Ты смертный
А разве тынет, любимая?
Язаклинательница костей. Я принесла Первого Героя, который стал богом. Ее лицо исказилось, хотя глаза оставались стальными. Муж мой, я, конечно, соберу союзников для этой битвы. Но ты ты должен уйти с нашим сыном и с Удинаасом. Она ткнула когтистым пальцем в летерийца. Веди их в свой мир. Найди им место
Место? Килава, они как звери моего мирамест не осталось!
Найди.
Ты слышишь, Фир Сэнгар? Я все-таки не стану тобой. Нет, я стану Халлом Беддиктомдругим обреченным братом. «Иди за мной! Слушай мои посулы! Умри».
Места нет нигде, сказал он, и его горло сдавило горем. Мы никогда ничего не оставляем в покое. Никогда. И пусть имассы заявляют, что освобождают земли, даэто только до тех пор, пока кто-нибудь не положит на них жадный глаз. И начнет вас убивать. Сдирать кожу и скальпы. Отравлять вашу пищу. Насиловать дочерей. И всево имя умиротворения, переселения и прочего бхедеринового дерьма иносказаний, какое им придет в голову. И чем быстрее они вас всех укокошат, тем лучше для них, причем они мигом забудут, что вы вообще существовали. Чувство винысорняк, который мы выдергиваем первым делом, чтобы милый сад цвел и благоухал. Так и есть, и нас не остановитьни за что и никому.
Взгляд Килавы оставался спокойным.
Вас можно остановить. И вас остановят.
Удинаас покачал головой.
Веди их в свой мир, Удинаас. Сражайся за них. Я не собираюсь здесь пасть. А если ты воображаешь, что я не в состоянии защитить своих детей, значит, ты меня не знаешь.
Ты осуждаешь меня, Килава.
Призови своего сына.
Нет.
Тогда ты сам осуждаешь себя, Удинаас.
Будешь ли ты так же хладнокровна, когда моя судьба распространится и на твоих детей?
Когда стало ясно, что ответа не последует, Удинаас вздохнул и, повернувшись, пошел на выход, в холод и снег, в белизну и застывшее время. И к его ужасу, Онрак двинулся следом.
Друг
Прости, Онрак, я не скажу ничего полезногоничего, что могло бы поднять настроение.
И все же, пророкотал воин, ты считаешь, что знаешь ответ.
Это вряд ли.
И тем не менее.
Смотрите, с какой решимостью я иду. Вести вас всех, конечно. Вернулся крутой Халл Беддикт, чтобы повторить все свои преступления.
Все еще ищешь героев, Фир Сэнгар? Лучше брось.
Ты поведешь нас, Удинаас.
Похоже на то.
Онрак вздохнул.
За устьем пещеры валом валил снег.
Он нашел выход. Он избежал огня. Но даже сила Азата не в состоянии справиться с Акраст Корвалейном, так что он был повержен, его разум разбит, а куски тонули в море чужой крови. Воспрянет ли он? Тишь не знала наверняка и рисковать не хотела. Кроме того, скрытая в нем сила оставалась опасной, оставалась угрозой для их планов. Она могла быть использована против них, а этого допустить нельзя. Нет, лучше обратить это оружие, взять его в свои руки и применить против врагов, которые, я знаю, скоро встретятся на моем пути.
Прежде, однако, ей придется вернуться сюда. И сделать то, что нужно. Я бы сделала это сейчас, если бы не риск. Если он проснется, если завладеет моей рукой нет, еще рано. Мы пока не готовы.
Тишь стояла над телом, вглядываясь в угловатые черты, клыки, легкий румянецпризнак лихорадки. А потом обратилась к предкам:
Возьмите его. Свяжите. Скуйте волшебством: он должен оставаться без сознания. Если очнетсяэто слишком опасно. Я скоро вернусь. Свяжите его.
Цепи костей заскользили словно змеи, вонзаясь в жесткую почву, оплетая руки и ноги лежащего, обвиваясь вокруг шеи и туловища, распиная на холме.
Тишь видела, как дрожат цепи.
Да, понимаю. Его сила слишком великавот почему он должен оставаться без сознания. Но я могу сделать кое-что еще.
Она подошла и наклонилась. Пальцами правой руки, крепкими, как лезвия, пробила дыру в боку лежащего. Тишь сама ахнула и чуть не откатилась прочь: не слишком ли? Не разбудила ли?
Из раны потекла кровь.
Но Икарий не пошевелился.
Тишь протяжно и нервно вздохнула.
Пусть кровь сочится, сказала она предкам. Кормитесь от его силы.
Выпрямившись, она обвела взглядом горизонт. Древние земли Элана. С ними покончено, остались лишь валуны, которые когда-то прижимали бока палаток, да норы и землянки из еще более древних времен; и от громадных животных, обитавших когда-то на здешних равнинах, и диких, и одомашненных, не осталось ни стада. Тишь заметила, как восхитительно идеален новый порядок вещей. Без преступников не может быть преступлений. Нет преступленийнет жертв.
Ветер выл, и никто не вставал на его пути, чтобы дать ответ.
Идеальное свершение, несущее привкус Рая.
Рай возродится. Из пустой равниныцелый мир. Из обещаниябудущее.
Скоро.
Тишь пошла, оставив за спиной холм и тело Икария, прикованное к земле костяными цепями. Она вернется сюда, сияя от торжества. Или в крайней нужде. Если второеразбудит его. Ну а если первоеобхватит его голову ладонями и одним резким поворотом сломает мерзостную шею.
И неважно, какое решение ее ждет, в тот день предки будут петь от радости.
На горе мусора посреди двора горел трон крепости. Серый и черный дым столбом поднимался до края крепостного вала, а там ветер раздирал его и нес клочья, как знамена, над опустошенной долиной.
Полуголые дети бегали по крепостным стенам; их крики пробивались через грохот и ворчание у главных ворот, где каменщики исправляли вчерашние повреждения. Сменялись часовые, и Первый Кулак прислушивался к командам, звучащим за его спиной. Смаргивая с глаз пот и пыль, он с некоторой осторожностью нагнулся над разбитым зубцом стены и внимательно осмотрел прекрасно организованный вражеский лагерь, раскинувшийся в долине.
На верхней платформе квадратной башни справа от него мальчишка лет девяти-десяти сражался с тем, что было когда-то сигнальным воздушным змеем: старался удержать его над головой, пока с неожиданным порывом ветра потрепанный шелковый дракон не взвился внезапно в воздух, кувыркаясь и крутясь. Ганос Паран уставился на змея. Длинный хвост дракона поблескивал серебром в полуденном солнце. Этот хвост, припомнил Паран, сверкал в небе над крепостью в день захвата.
О чем тогда сигналили обороняющиеся?
Беда. Помогите.
Паран глядел, как воздушный змей поднимается все выше, пока не потонул в несомом ветром дыме.
Услышав знакомое проклятие, Паран повернулся и увидел Высшего мага войска, который продирался через кучку детей на верхней площадке лестницы, морщась, как будто протискивался через прокаженных. Рыбий хребет, зажатый в его зубах, сердито прыгал вверх-вниз, пока маг шагал к Первому Кулаку.
Могу поклясться: их больше, чем было вчера. Как такое возможно? Они же не выпрыгивают из чьего-то бедра сразу подросшие?
Выползают из пещер, сказал Ганос Паран, снова взглянув на вражеские ряды.
Ното Бойл хмыкнул.
И кстати. Кто бы подумал, что пещерапригодное место для жилья? Грязь, сырость, паразиты. Начнется эпидемия, помяните мое слово, Первый Кулак, а войску и без того уже досталось.
Дай команду: пусть кулак Буд соберет бригаду зачистки, сказал Паран. Какие взводы залезли в склад рома?
Седьмой, десятый и третийиз второй роты.
Саперы капитана Речушки.
Ното Бойл вытащил изо рта хребет и пригляделся к розовому пятнышку. Потом перегнулся через стену и сплюнул что-то красное.
Так точно, сэр. Ее.
Паран улыбнулся.
Вот и ладно.
Так точно, будет им урок. Только если они растревожат новых паразитов
Это дети, маг, а не крысы. Осиротевшие дети.
В самом деле? От этих бледнокожих у меня мурашки. Он снова взял в рот хребет, который закачался вверх-вниз. Скажите еще раз, чем тут лучше Арэна.
Ното Бойл, как Первый Кулак, я отвечаю лишь перед императрицей.
Маг фыркнул.
Вот только она мертва.
Стало быть, я не отвечаю ни перед кем, даже перед тобой.
В том-то и проблема, сэр. Ното Бойл кивнул в сторону вражеского лагеря, мотнув рыбьим хребтом. Суетятся. Будет новая атака?
Паран пожал плечами.
Они еще не пришли в себя.
Знаете, если они попробуют разоблачить наш блеф
А кто сказал, что я блефую, Бойл?
Маг что-то укусил, от чего поморщился.
Я хочу сказать, сэр, никто не станет спорить, что у вас талант и прочее, но если вон тем двум командирам надоест бросать на нас Водянистых и Покаянных если они поднимутся и пойдут сюда сами, то Я только об этом, сэр.
Кажется, я недавно отдал тебе приказ.
Ното нахмурился.
Кулак Буд, так точно. Пещеры. Он собрался уходить, но помедлил и обернулся. Знаете, а они видят. Как вы стоите здесь день за днем. Насмехаетесь над ними.
Интересно задумчиво пробормотал Паран, снова обратив взор на вражеский лагерь.
Сэр?
Осада Крепи. Семя луны висело над городом. Месяцы, годы. И его повелитель никогда не показывался на глаза до того дня, как Тайшренн решил, что готов сразиться с ним. Но что, если бы он показался? Если бы каждый проклятый день выходил напоказ? Чтобы Однорукий и остальные могли остановиться, взглянуть вверх и увидеть, что он стоит там? Серебряные волосы вьются на ветру, Драгнипур черным зловещим пятном расплывается за спиной.
Ното Бойл помусолил зубочистку.
А если бы он показывался, сэр?
Страх, Высший маг, требует времени. Настоящий страх, от которого тает мужество, от которого слабеют ноги. Он покачал головой и взглянул на Ното Бойла. Впрочем, это ведь не в его стиле. Знаешь, а я скучаю по нему. Он хмыкнул. Только представь.
По кому, по Тайшренну?
Ното, ты вообще понимаешь хоть что-нибудь из того, что я говорю?
Стараюсь не понимать, сэр. Без обид. Вы говорили о страхе.
Не растопчите ни одного ребенка внизу.
Как получится, Первый Кулак. И потом, их слишком много.
Ното!
Мыармия, а не детский приют, я только об этом. Осажденная армия. Малочисленная, окруженная, растерянная, кроме тех случаев, когда помирает от ужаса. Он снова вынул изо рта рыбий хребет, выдохнул со свистом через зубы. Пещеры полны детейчто с ними со всеми делали? Где их родители?
Ното!
Их надо вернуть обратно, я только об этом, сэр.
А ты не заметилсегодня первый день, когда они наконец ведут себя как обычные дети. О чем это говорит?
Мнени о чем, сэр.
Кулак Рита Буд. Немедленно.
Есть, сэр. Уже бегу.
Ганос Паран снова обратился к осаждающей армии; аккуратные ряды палаток казались костями мозаики на волнистом полу; фигурки, крохотные как блохи, шевелились у катапульт и больших фургонов. Смрадный воздух битвы, похоже, никогда не покинет долину. Похоже, они готовы снова двинуться на нас. Предпринять еще одну вылазку? Маток так и сверлит меня жадным взглядом. Рвется на них. Паран поскреб лицо. И снова, поразившись ощущению бороды, поморщился. Ну что ж, никто не любит перемен. А яособенно.
На глаза попался шелковый дракон, вынырнувший из дымной тучи. Паран нашел взглядом мальчика на башнетот с трудом держался на ногах. Тощий, из тех, что с юга. Покаянный. Когда станет совсем плохо, парень, отпусти.
В далеком лагере началась суета. Сверкали пики, скованные рабы шагали к упряжкам больших фургонов; появились Старшие Водянистые в окружении гонцов. К небу медленно поднималась пыль, поднятая катапультами, которые рабы толкали вперед.
Да, они и в самом деле еще не пришли в себя.
Я знавал одного воина, который, очнувшись после ранения в голову, решил, что он собака, а что есть собака, как не бездумная преданность? И вот, женщина, я стою здесь, и мои глаза полны слез по этому воину, по моему другу, который умер, считая себя собакой. Слишком преданный, чтобы отправить его домой, слишком полный веры, чтобы уйти самому. Вот павшие мира. Во сне я вижу тысячи их, кусающих свои раны. Так что не говори мне о свободе. Он был совершенно прав. Мы живем в цепях. Верования сковывают, клятвы душат; клетка смертной жизнивот наш удел. Кого винить? Я обвиняю богов. И кляну их с пылающим сердцем.
Что касается меня, когда она скажет «пора», я возьмусь за меч. Ты говоришь, что я слишком немногословен, но против моря потребностей слова бесполезны, как песок. И теперь, женщина, снова расскажи, как тебе скучно, как тянутся дни и ночи за пределами города, охваченного скорбью. Я стою перед тобой, глаза полны слез от горя по мертвому другу, и все, что я получаю от тебя, осада молчания.
Она ответила:
Жалкий способ залезть ко мне в постель, Карса Орлонг. Ладно, иди. Только не сломай меня.
Я ломаю только то, что хочу сломать.
И что, если дни наших отношений сочтены?
Дни сочтены, ответил он и вдруг улыбнулся. Но не ночи.
С наступлением темноты далекие городские колокола печально зазвонили, и на залитых голубым светом улицах завыли псы.
Она притаилась в тени во внутреннем покое дворца повелителя города, наблюдая, как он отходит от очага, отряхивая с рук пепел. Невозможно было не признать кровное родство; и то бремя, которое носил отец, теперь угнездилось на неожиданно широких плечах сына. Невозможно понять таких созданий. Их готовность к мученичеству. Их ношу, по которой они оценивают, чего стоят. Верность долгу.
Он уселся на трон с высокой спинкой, вытянул ноги; в свете пробуждающегося очага заблестели заклепки на кожаных сапогах по колено. Откинув голову на спинку трона и закрыв глаза, он заговорил:
Худ знает, как ты пробралась сюдапредставляю, как встрепенулась Силана, но если ты не собираешься меня убивать, то вон на столе осталось вино. Угощайся.
Нахмурившись, она вышла из тени. Зала сразу показалась маленькой, словно стены собрались ее сдавить. По своей воле поменять небо на тяжелый камень и черные доскинет, этого ей никак не понять.
Кроме вина ничего нет? Голос прозвучал надтреснуто, напомнив, как давно она им не пользовалась.
Его продолговатые глаза открылись, и он посмотрел с неподдельным любопытством.
А что предпочитаешь?
Эль.
Прости. Тебе пришлось бы спуститься на кухню.
Тогда кобылье молоко.
Его брови полезли вверх.
Тогда вниз, к воротам дворца, там налево и пройти полтысячи лиг. И то не наверняка, учти.
Пожав плечами, она придвинулась к очагу.
Дар старается.
Дар? Не понимаю.
Она показала на огонь.