Наконец, в начале шестого раздался звонок.
Глебыч, ты где?
Возле фонтана. А ты?
Подваливай к кафе, Димон сказал название и умолк.
Димон, кончай шифроваться. Колись, для чего столько конспирации?
Подходи к кафе, из трубки послышались гудки.
Закипая, я спустился по ступеням и быстрым шагом направился к кафешке. Остановившись в метре от входа, начал озираться по сторонам. И вдруг
Ты Глеб? сзади возник высокий худой мужик.
Глеб.
Тогда держи ключики.
А где Димон?
Он не смог подойти, мужик протянул мне ключи и собрался уходить, но я схватил его за локоть.
Подождите.
Руки убрал!
Я хочу увидеть Димона.
Сказано же тебе, не может Димон подойти.
Почему?
Вопрос не ко мне.
Стойте.
Свободен.
Я побежал за мужиком, но он, резко остановившись, прочеканил:
Лучше вали домой, целее будешь.
Кровь прилила к лицу, в ушах стоял отчётливый стук сердца, я достал телефон, позвонил Димону. Чёрт! Опять недоступен.
Через двадцать минут позвонила Алиса.
Глеб, я его потеряла. Он спустился в метро, доехал до «Автозаводской», а потом затерялся в толпе.
Ты сейчас где?
В метро.
Жди меня у первого вагона.
Дома мы первым делом вывели на улицу Марса и зарулили в сквер.
Почему ты отметаешь полицию, Глеб?
Что мы им скажем?
Правду.
Какую? Согласен, они во что-то капитально вляпались, но у нас нет доказательств.
Предлагаешь бездействовать?
Мне кажется, в ближайшее время что-нибудь произойдёт. Должно произойти.
Хорошее или плохое?
Димон или Люська с нами свяжутся. Вот увидишь.
А вдруг нет?
Ни одной ниточки, воскликнул я, натянув поводок. Даже зацепиться не за что.
Есть Люсин телефон.
И что?
Ты проверял все входящие и исходящие звонки?
Нет, посмотрел только, кто звонил ей ночью.
Когда придём, надо проверить все звонки и эсэмэски.
Я кивнул.
Это мысль.
Как назло в последнее время Люська звонила только самым близким друзьям. Ни неизвестных или подозрительных входящих (как впрочем, и исходящих звонков) замечено не было. Эсэмэски она вообще не отправляла. А получала только от Димона, но ничего интересного в них не оказалосьобычная писанина.
Зато поздно вечером, когда мы сломали голову от всевозможных предположений и догадок, Алиска вдруг вскрикнула:
Глеб, смотри!
Она вертела в руках Люськин телефон и совершенно случайно (скорее на автомате) начала просматривать фотки. Люська любит фоткать всякую ерунду: красивое облако, бабочка на стекле или кошка на лавочке. Теперь же, помимо четырёх десятков кошек, песиков и закатов в папке с фотками обнаружилось три довольно-таки любопытные фотографии.
Нож, какой-то, сказала Алиса.
Ты что! Это не ножкинжал! С ножнами. И по ходу Алис, вроде рукоять кинжала и ножны инкрустированы камнями.
Перенеси фотки на ноут.
На всё про всё у нас ушло не более пяти минут. И вот мы уже сидим перед ноутбуком, с интересом разглядывая фотки с Люськиного телефона.
Вот это да! воскликнула Алиса. Глеб, неужели настоящие драгоценные камни?
Может быть, настоящие. А может, и нет.
Где Люська могла такой кинжал сфоткать?
Смотри, Алис, он лежит на бордовой бархатной ткани.
Футляр?
Не, не футляр. Вроде просто ткань в обычной коробке.
Глеб, а здесь, Алиса ткнула пальцем в монитор. Это ламинат или линолеум.
Точно.
Получается, Люся сфоткала кинжал, когда тот лежал на полу.
Похоже на то.
Ой, там крыса!
Где?
Да вон-вон. Увеличь, Глеб. Видишь?
Ага.
Фу, какая гадость.
В левом верхнем углу была запечатлена толстая крысиная морда. Очевидно, когда Люська фотографировала кинжал, рядом на полу сидела крыса.
Муть какая-то получается. Люська боится крыс, она бы близко к ней не подошла.
Крыса странная, да? Морда жирная, шерсть необычная.
Пока Алиса разглядывала попавшую в кадр часть крысиной морды, я всё своё внимание сосредоточил на кинжале. Красота это, конечно, неописуемая. Если только на фотке не подделка, а действительно настоящий кинжал, рукоять которого инкрустирована драгоценными камнямиэто произведение ювелирного искусства.
Рукоять представляла собой шею и голову мифического дракона с распахнутой пастью. Крестовина кинжала в форме распростёртых крыльев дракона; ножны опоясывал хвост дракона.
И такой артефакт лежит на полу? спросил я сам себя. На обычном линолеуме? Не верю.
К тому же рядом бродят крысы, с отвращением сказала Алиса. Не вяжутся как-то эти вещи между собой.
Что будем делать?
Ответить мне помешал телефонный звонок.
Это ведь Глеб? спросил грубый мужской голос.
Кто вам нужен?
Ты и нужен. Слушай внимательно и мотай на ус: твоя сестра и друг в безопасности ровно до тех пор, пока ты ведёшь себя смирно и покладисто. Никакой полиции, никакого шума и лишних телодвижений. Учтилюбая твоя инициатива будет наказуема.
Что вам нужно, говорите?
Я уже всё сказал. Сиди тихо, не высовывайся и все останутся довольны.
Я хочу поговорить с сестрой.
Нет.
Я должен убедиться, что она в безопасности.
В трубке послышалось сопение.
Ладно, жди.
Алло! Куда вы пропали?
Трубку бросили.
Глеб, кто звонил?
Откуда я знаю, вспылил я. Люська с Димоном у них. Это ловушка, я был прав.
Требуют денег?
В том-то и дело, они ничего не требуют.
Телефон снова ожил.
Алло!
Глеб, это я.
Люська!
Тебя не обманули, с нами хорошо обращаются. Не нервничай иЛюська запнулась, и мне показалось, ей диктуют, что именно она должна говорить. Глеб, ничего не предпринимай. Димка просит тебя забрать Марса к нам. Так будет лучше. И не забывать кормить моего Пинки. Позаботься о Пинки, Глеб.
Поговорил с сестрой? с усмешкой спросил сиплый голос. Убедился?
Если вам нужны деньги, назовите сумму.
Ох ты, какой богатый, мужик засмеялся.
Назовите!
Сами не бедствуем, последовал ответ. Помни, о чём я говорил. Без шуток!
Пошли быстрые гудки.
Люська просила позаботиться о Пинки, сказал я, теребя в руках её телефон. О Пинки, понимаешь?
Нет. Пинкиэто кто?
Он перед тобой.
Телефон?
Да. Она в шутку называет его Пинки.
Почему?
Телефон розового цвета. Pinkрозовый. Люська не могла сказать в открытую, поэтому и просила «кормить» и заботиться о Пинки. Всё дело в телефоне. Алис, голову даю на отсечениеона имела в виду фотографии.
Возможно.
Точно говорю, фотографии! Из-за кинжала заварилась эта каша, я кожей чувствую.
Но что мы можем сделать, что предпринять, если нам ничего неизвестно?
Мы ещё долго просидели с Алиской в тишине. Говорить не хотелось, требовалось всё осмыслить, переварить и осознать. Ситуация вырисовывалась критическая.
Глава третья
Ульяна и Казик
Вечером я решил проверить Люськин ноут, и сразу же наткнулся в избранном на сайты с информацией о кинжалах. Ага, значит, мой расчёт оказался правильнымЛюська вела собственное расследование, интересовалась кинжалами (в частности тем, который сфоткала), и уже успела добавить в избранное несколько тематических сайтов. И что мы здесь имеем? Первый сайт мне ничем не помог, второй тоже оказался бесполезным, а третий Хм, стоило мне открыть страницу, в глаза сразу бросился знакомый кинжал с рукоятью в виде шеи и головы дракона.
Начав читать статью, я вздрогнул от неожиданного звонка. Интересно, кого принесло в одиннадцать вечера?
Открыв дверь, увидел высокую полную женщину с хмурым толстощёким лицом и рыжего парнишку, выглядевшего болезненно бледным и хилым. Оба почему-то стояли на лестничной площадке в носкахобувь держали в руках. На полу громоздились два потёртых чемодана, объёмная хозяйственная сумка и баян.
Вы кого-то ищите? спросил я, переводя взгляд с пацана на грузную тётку.
Соседи ваши куда запропастились? нервно спросила женщина, кивнув на соседнюю дверь.
Кузнецовы? Они уехали.
Далеко?
В Хельсинки, к сыну.
Тётка глубоко вздохнула и запричитала:
Ой, горе-горюшко! Что же теперь нам делать? Казик, сыночка, как же это?!
Пацан шмыгнул носом, посмотрел на меня с опаской, словно боясь, что я могу на него наброситься и искусать, и пробормотал:
Где мы остановимся?
Ой, не знаю, Казик. Надо было бабу Дуню послушать и телеграммку отбить. Иль позвонить сперва. Чуяло моё сердце, сгинем в городе этом. Казик, сыночка!
Откуда вы приехали? спросил я.
Из Саратовской области мы. Деревня «Захрюкино», знаешь поди?
Впервые слышу.
Ну! тётка сморщила лицо. Деревня у нас хорошая. Алкашей почти нет, у каждого свое хозяйство
Мам, парень легонько толкнул тётку в бок. Про гостиницу спроси.
Боже ж мой, Казик, какая гостиница?! Иль не знаешь, какие в ихних гостиницах-то цены загребущие. Вспомни, дядька Тимофей-то в прошлом годе рассказывал, как в гостинице последние рублики-то просадил. Не по карману нам гостиница будет, нам бы этотётка посмотрела на меня и спросила: Где тут у вас дом колхозника?
Я пожал плечами.
Впервые о таком слышу. Вы меня извините, но мне надо идти.
Тётка пробормотала что-то невнятное, а я, закрыв дверь и дойдя до Люськиной спальни, остановился. Блин, ну куда они сейчас отправятся со своими чемоданами и сумкой, к тому же на ночь глядя? На вокзал? Жалкие они какие-то, потерянные. Нет, не смогу заснуть, зная, что эти двое из своего «Захрюкино» ночью одни в огромном городе.
Открыв дверь, я сказал:
Вы можете переночевать у меня, а утром Утром вернётесь домой.
Нельзя нам домой возвращаться, тихо ответил Казик.
Почему?
Дело у нас важное в Москве. Мы тут на две недели задержаться должны.
Заходите.
Ой, спасибочки тебе, добрая ты душа. Казик, сыночка, что стоишь, как истукан, заходи, пока пускают. Тётка подхватила чемоданы и сумку, будто те были легче пушинки, и ввалилась в прихожую. Будем знакомы, я Ульяна, а это мой сынКазимир.
Можно просто Казик, пискнул Казик.
ЯГлеб. Ульяна, а как вас по-отчеству?
Да брось тысвои люди, чего отчества-то городить? Ульяна яи всё тут. Уф, Казик, ты обувкой-то не тряси, вишь какая чистота кругом. Полож ботинки в уголок. И баян на пол полож, только аккуратно.
А почему вы в носках? спросил я.
Ну как же можно, засмущалась Ульяна. Мы хоть и в деревне живём, а всё ж люди образованные, грамотные. У вас подъезд-то как музей чистенький. На полу такие белые плитки лежат, сверкаютаж глаз слепит. Стены сияют, а этот, лифт-то, прям целая комната с зеркалом. А мы ж с Казиком не свиньи какие-нибудь, понятие имеемраз в чистый дом зашли, так обувку у порога снять надо.
Это атас, подумал я, и сразу же кивнул гостям на ванную комнату.
От нашей квартиры Ульяна осталась в полном восторге.
Хоромы в чистом виде. Как люди живут, Казик, сыночка, иди, посмотри на балкону. Ой, какая у вас балкона большая. Ой-ой-ой, мать честнаявысотища! Голова кругом пошла. Казик, выйди с балконы, выйди я сказала, голова закружится, свалишься вниз.
Идите пить чай, позвал я.
А где ж родители, Глеб?
В отъезде, уклончиво ответил я.
Стало быть, ты один пока дома?
Один.
Глебушка, ты уж не серчай на нас, ты уж войди в положение, разреши две недельки у тебя пожить. Акромя тебя и Кузнецовых мы в городе-то никого не знаем. Не губи нас с Казиком. Очень просим! Я прошу, и Казик просит. Казик! Ульяна повысила голос и строго посмотрела на жевавшего бутерброд сына. Хватить жрать, проси Глеба.
У нас в Москве важное дело, повторил Казик. А жить негде.
Наверное, в тот вечер у меня было сентиментальное настроение, поэтому я дал Ульяне с Казиком добро. Пусть живут, от меня не убудет.
Чуть погодя я узнал, что Ульяне пятьдесят два года, она всю жизнь проработала дояркой и имеет несколько почётных грамот. Казику четырнадцать (надо же, мне казалось, ему лет одиннадцать), он поздний ребенок и, по словам Ульяны, обладает гениальными способностями.
Кузнецовы ваши родственники?
Дальние, махнула рукой Ульяна. Наташа Кузнецова, дочь Варвары Кузьминичны, вышла замуж за Володьку Гурьянова, приемного сына Петра Ивановича, двоюродного брата Маринки Иванеевой. А Маринка моему мужу кумой приходится.
Легче застрелиться, чем понять, что она сейчас сказала.
А в Москве впервые?
Ну что ты! Ульяна даже оскорбилась моему вопросу. Ты вот думаешь, раз в деревне живут, значит, света белого не видят. Не-не-не, у нас культура на уровне. В каждом доме телевизор есть. Прикидываешь, да? Холодильники, стиралки там, всё чин-чином. А я, чтоб ты знал, в Москву-то уже четвёртый раз приезжаю. Вона как! В семьдесят втором году меня мама в ушную больницу привозилана консультацию к ушнику. Мы тогда в доме колхозника заночевали. Второй раз я в Москву в начале девяностых приезжала, когда золовка новоселье устраивала. А третий раз лет десять назад на золовкин юбилей.
Почему сейчас к ней не поехали?
Так поругались же насмерть, я к ним теперь ни ногой. Казик, сыночка, устал, да? Спать хочешь?
Нет.
Как нет? Весь день на ногах.
Я разместил их в гостиной: в распоряжение Ульяне отдал двуспальный диван, Казику раздвинул широкое кресло. И если он, едва только лёг, сразу уснул, то Ульяна отдыхать не собиралась.
Я не устала, сказала она, пройдя на кухню. Давай посуду помою, Глеб.
Не надо, я уже загрузил посудомоечную машину.
Это как же?
Пришлось объяснить и показать.
Японский городовой! Сама посуду моет. Ты погляди. Вот что значит город! Столица-матушка наша. Куда ни гляньвезде красотища. Мы с Казиком когда в метро спустились, прямо онемели оба. Музей! В чистом видемузей. Всё в мраморе, колонны высоченные, стены, потолок в картинах. Ну ведь музей же, Глеб. Жаль только, поезда часто пускают, грохочут как оглашенные, сосредоточиться мешают. И людей много: бегут, как бешенные. Во народ, кругом такая красота, а им хоть бы хны. Мы с Казиком на каждой остановке выходили.
Зачем?
Знамо зачемфотографироваться. Двести пятьдесят раз сфотографировались. Покажем фотографии у себя в «Захрюкино» обзавидуются. Ой, ну как у вас просторнодворец. В чистом виде дворец! У золовки-то квартирка поганенькая. Ага. И подьезд серый, стены исписаны, лесенка грязнюча, а у васшик.
Когда Ульяна начала клевать носом, я уговорил её пойти и лечь спать.
Да, да, кивала она, непрестанно зевая. Пора. Уморилася за день. Спокойной ночи, Глеб.
В комнате я углубился в чтение статьи.
***
Утро началось с зычного голоса Ульяны. Сначала мне показалось, она ругает Казака, но прислушавшись, я услышал следующее:
Четыреста восемьдесят одни умножить на двести сорок восемь.
Раздался тихий голос Казика.
Чётче говори. Чётче, идиота кусок! Семьсот девяносто два умножить на триста восемь.
Казик заговорил. Ульяна заорала:
Чётче, сказала, болван неотесанный! Что ты бормочешь себе под нос? Вырабатывай голос, чтоб дрожало всё кругом, когда ты говоришь! Чтоб земля дрожала. Кретин тихоголосый!
Я усмехнулся. Помнится, вчера Ульяна называла Казика исключительно сыночкой, теперь же, без свидетелей, позволяет себе более резкие выражения.
Чётче, ирод!
Я встал, оделся и вышел из комнаты. Моё появление в гостиной воспринялось, как праздник.
Глебушка, заулыбалась Ульяна. Проснулся уже?
Ты так орала, подумал я, что не проснуться мог только покойник. Казик, к моему удивлению, стоял на голове. При виде меня, он закряхтел, встал на ноги, и его лицо густо залилось краской.
Казик, сынуля, пропела Ульяна. Или, умойся, лапочка.
Казик выбежал из гостиной.
Глеб, а завтрак уже готов. Ты извини, я уж тут похозяйничала маленько, картошечки пожарила. Только без сальца. Сальца у вас в холодильнике не нашла. Закончилось поди.
У нас его и не было, усмехнулся я, представив лицо Дианы от фразы «жареная картошка с салом». Она бы с ума сошла. Диана постоянно на диетах, постоянно мучается: хочет есть и никогда не позволяет себе лишнего. Практически любая вкусная еда под запретом. Сладкое, мучное, жирное, саленноеэто табу. Диана ест, как птичка, боится испортить фигуру. Такой у неё бзик.
Правда иногда она срывается. Такие дни, точнее ночи, случаются нечастораз пять в год. Диана просыпается среди ночи со зверским аппетитом, в каком-то полугипнотическом состоянии идёт на кухню, открывает холодильник и начинает есть. Ест всё, что вредно: сладкое, мучное, жирное. Наедается до отвала, возвращается в спальню и засыпает. А утром говорит, что не помнит, как ночью выходила из комнаты. Не знаю, может, правда не помнит, а может, и лукавит. Она ведь актриса.