Когда вы говорите «заложить», это значит, что вы хотите их потом выкупить или просто ходите продать их?
Продать ростовщику, я думаю, сказала Нэнси.
Мистер Арчибальд Фентон раздумывал. Еще два года назад он был Реалистом, разделяя таким образом с большей частью критиков и Придворных Художников убеждение, что фотография является высшей формой искусства. Описать с такой точностью, что даже деревенский дурачок, заглядывая через плечо художника, мог бы сказать «Разрази меня гром, если это не старая свинья с фермы Бассеттов»: несомненно, писательство не может претендовать на большее. Он обнаружил, что может. Оно может вернуть раблезианскую грубоватость английскому роману; даже если при этом (как написал мистеру Фентону человек, присматривавший за слонами в цирке Лэнгли) автор допускает три ошибки в описании наряда слонихи. Мистер Арчибальд Фентон перестал быть реалистом но иногда у него возникали опасения. В конце концов он решил так: слоны не считаются, потому что очень мало людей хоть что-то знают о слонах, но с лошадьми нужно быть повнимательнее.
Нужно ли быть повнимательнее с ростовщиками? Вряд ли за исключением, разумеется, дешевых изданий и публикаций в периодических изданиях Публикации в периодике: да, это решает дело.
А что, если, спросил мистер Фентон, я отнес бы их ростовщику вместо вас?
Ну что вы! сказала старшая сестра Джойс.
Прекрасно, весело отозвался мистер Фентон, я сделаю это сегодня вечером.
Как это мило с вашей стороны. Джойс Нэнси сглотнула. Просто не знаю, как благодарить вас. Она промокнула глаза платочком. Она была прелестна.
Прекрасно. Он ободряюще похлопал ее по плечику. Теперь давайте вернемся к Пятой главе.
Именно в конце Пятой главы (как Нэнси было хорошо известно) Юстейс Фрир относил в заклад запонки.
III
Для мистера Уоттерсона достоверным источником сведений о том, что случилось в большом мире, всегда была «Таймс». Для миссис Уоттерсон достоверным источником сведений о том, на что способны Радикалы, всегда был мистер Уоттерсон. На вокзале в Бате, на следующее утро после свадьбы внука, мистер Уоттерсон предложил купить «Таймс» и взять ее с собой и с миссис Уоттерсон в купе первого класса.
Зачем тебе «Таймс», дорогой? спросила миссис Уоттерсон.
Читать, ответил мистер Уоттерсон тоном человека, считающего такой вопрос излишним.
Но ведь она ждет тебя дома. Жаль покупать еще одну.
Мистер Уоттерсон был женат пятьдесят лет и знал, что его стремление немедленно прочитать «Таймс» было из разряда тех, которые его жена не в состоянии понять.
Дорогая, я могу позволить себе истратить лишние два пенса, мягко возразил он.
Ведь это пустая трата денег. Почему не купить другую газету?
Других газет не бывает, убежденно ответил мистер Уоттерсон.
Чепуха. Их тут в избытке. Посмотри, вот «Монинг пост».
Время от времени мистер Уоттерсон прочитывал «Монинг пост» у себя в клубе, и время от времени мистер Уоттерсон и Издатель «Монинг пост» совпадали во мнениях по тому или иному вопросу, но только если Издатель «Таймс» и мистер Уоттерсон не совпали во мнениях по этому вопросу раньше.
Хорошо, сказал он, я не стану покупать газету.
Ну ведь тебе нужна газета, дорогой. Только мне кажется, глупо
Мне не нужна газета, мне не нужна газета, мне не нужна газета, раздраженно ответил мистер Уоттерсон.
Ну хорошо, дорогой, тебе лучше знать. Ты не купишь мне «Иллюстрейтид Лондон ньюс»?
Свадебное шампанское все еще оказывало действие на мистера Уоттерсона, он купил два экземпляра «Иллюстрейтед Лондон ньюс»для себя и для жены. Миссис Уоттерсон вздохнула и ничего не сказала. Она была замужем пятьдесят лет и знала, что мужчины всегда ведут себя, как дети. Это объясняет Войну, и Политику, и Спорт, и многое другое.
Они вернулись домой вскоре после полудня, и едва мистер Уоттерсон открыл дверь, как кухарка, и Хильда, и Элис оказались в холле. За завтраком у них произошел спор.
Кухарка сказала, что это ей полагается сообщать любые домашние новости, хорошие или плохие, своей Хозяйке.
Хильда сказала:
Давай я скажу, у меня лучше выйдет.
Ну ладно, говори ты, согласилась кухарка.
Элис сказала:
Это меня полиция расспрашивала, во что она была одета, что я приготовила ей, потому что я ее горничная, как вам известно.
Кухарка сказала:
Всему свое время, Элис. Я ничего не говорю, когда приходит полиция, но когда приходит Хозяйка
Хильда сказала:
Ну ладно, ведь я должна быть в холле, чтобы взять багаж и все прочее, правда?
Кухарка сказала:
Я не против.
Элис сказала, слегка шмыгнув носом:
Одна я на самом деле заботилась о бедненькой мисс Дженни, потому что я ее горничная, как вам известно.
Кухарка сказала:
Элис! Как ты можешь сидеть здесь и говорить такие вещи, зная, как мы все относимся к мисс Дженни, она самая милая, самая чистая молодая леди, и Бог знает, что
Хильда сказала:
Ну ладно, ведь я должна быть в холле, чтобы взять багаж и все прочее, правда?
А Элис в то же время сказала:
Я хотела позвонить в полицию, только вы мне не дали, а я ее горничная.
А кухарка, естественно, сказала:
Хорошо, если мы все будем говорить вместе, вот как сейчас, никто не разберет, кто пропал. Вот все, что я про это думаю.
Ну ладно, ведь я должна быть в холле, сказала Хильда, вот и все, а вы обе можете делать что хотите.
Так они и поступили; поэтому, как только дверь отворилась, кухарка, и Хильда, и Элис оказались в холле, выкрикивая: «Мисс Дженни, мэм!»
Мисс Дженни? спросила миссис Уоттерсон. Что с ней?
Она не вернулась домой, мэм.
Не вернулась? переспросил мистер Уоттерсон, приближаясь к «Таймс». Он взял газету как бы без умысла и открыл все еще с видом человека, слушающего разговор, на передовой статье.
Кухарка, и Хильда, и Элис говорили, перебивая друг друга, но ничего не могли сообщить, кроме того, что мисс Дженни сказала, что выйдет на ленч, а потом не вернулась вовсе. Потому что, как и мистер Уоттерсон, они не читали газет.
Хьюберт, обратилась к мужу миссис Уоттерсон, ты слышишь?
Но мистер Уоттерсон не слышал. Название «Обурн-Лодж» бросилось ему в глаза с газетной страницы, и он стал читать о смерти Джейн Латур
Хьюберт!
Да, дорогая, я понял.
Он пошел к себе в кабинет.
Что ты собираешься делать?
Звонить в полицию.
Он захлопнул за собой дверь. Элис торжествующе взглянула на кухарку. «Что, читалось во взгляде Элис, я же тебе говорила?»
IV
Арчибальд Фентон, как обычно, обедал в клубе. После обеда он оказался втянут в один из тех бесконечных споров, которые так легко и так часто затевал в прошлом. Теперь они приводили его в замешательство. Человеку с репутацией Фентона, особенно если он иногда все еще выступал в качестве критика, приходилось быть очень осмотрительным. Будучи романистом, он умел и даже предпочитал быть великодушным; мог сделать так, что собеседники говорили потом: «Что я ценю в Фентоне, так это то, что он всегда восторженно говорит о других романистах». Публикуя от случая к случаю критические статьи в ежемесячниках, он заботился единственно о том, чтобы не сказать в частной беседе то, что лучше было бы приберечь для публики. Вот, например, заговорили о Блэре Стердже. Очень некстати. Книга Стерджа выходила в следующем месяце, а Фентон еще не решил, что собирается сказать о ней. Это зависит от неких неизвестных величин, среди которых, разумеется, уровень книги. Он мог воспользоваться фразой, которая на днях пришла ему в голову: «перо высококвалифицированной гувернантки, которая только что открыла для себя секс», если, конечно, предположить, что новая книга в достаточной мере похожа на предыдущую. Но с другой стороны, Стердж и Рамзботам закадычные друзья, что сильно затрудняет
Он медлил. Он медлил так успешно, что прежде чем спор закончился, пришло время чаепития. Его собеседники заказали чай. Фентон чувствовал, что ему, как человеку, вновь принесшему запах хмеля в английский роман, подобает с усердием приняться за высокую кружку пива. Он никогда особенно не любил пива, оно повергало его в уныние. Все-таки Лондон мерзкое место. Где он сегодня ужинает? Он заглянул в записную книжку и понял, что нигде. Черт!
Он перевернул несколько страниц и увидел перед собой незаполненную неделю. Кроме вторника, когда он должен ужинать у Моуберли. О Боже, он совсем забыл!
Это случилось на коктейле. Ну хорошо, а что делать на коктейле? Сколько сотен книг он прочелладно, просмотрело подобных приемах, на которых И Боже мой, всего один поцелуй а куда еще можно положить руку? И это современная девушка, штудирующая искусство А ведь он до этого момента преклонялся перед ней.
Проклятая Синтия Моуберли!
Он попробовал придумать одну-две реплики для невысокого полного человека, пишущего рецензию на роман, в котором молодая девушка дает мужчине пощечину всего-навсего из-за того, что он поцеловал ее Придумал несколько. Великолепно-презрительные, иронические
Похоже, жизнь слишком многогранна, чтобы приравнивать ее к самому что ни на есть реалистическому роману. Пощечина в тридцатые годы двадцатого века! Кто бы мог подумать?
Нет, он не может ужинать у Моуберли. Это несомненно.
Он снова ощутил внутри то, что недавно было кружкой пива, и снова подумал, что Лондон мерзкий город. Почему бы не покинуть его и не поехать в загородный дом? И не заняться всерьез книгой? Писателям дозволено принимать внезапные решения, это всегда прекрасно выглядит в сообщении издателю. Он напишет миссис Моуберли. Он уедет из Лондона сегодня же вечером.
И тут мистер Фентон вспомнил про часы. Ну что ж, ничего страшного, он занесет их ростовщику сегодня по пути домой и отошлет деньги мисс Фейрбродер и велит ей взять двухнедельный отпуск. Он вытащил бумажник. К счастью, у него было при себе достаточно денег, ведь банки к этому времени уже не работают. Две пятифунтовые банкноты и вдобавок три фунта десять шиллингов. И, разумеется, если он отошлет Нэнси чек, у него останутся деньги за часы.
Он вышел, собираясь найти ростовщика, весьма довольный собой как человеком с внезапно меняющимся настроением, человеком, способным, когда нужно, принимать решения. Он вернулся домой в Блумсбери, позвонил экономке в загородный дом и написал три письма.
Фанни в Богнор-Реджис он написал:
Дорогая Фанни, надеюсь, вы все добрались благополучно. Глава Пятая застопорилась, и я собираюсь поехать в загородный дом на две недели, чтобы ее дописать.
Арчи.
Он перечитал письмо и добавил: «С любовью ко всем вам».
Фанни прочла письмо и сказала себе: «Хотела бы я знать, что это означает». А затем вслух: «Нет-нет, дорогая, не надо есть сразу варенье и джем».
Миссис Эндрю Моуберли на Сеймур-стрит он написал:
Дорогая миссис Моуберли, сможете ли вы когда-нибудь простить меня? Да, я позволяю себе надеяться, что сможете, потому что вы тоже обладаете артистическим темпераментом и знаете, в каких рабов он нас превращает. Я должен уехать за город, подальше от всех, и единоборствовать с новой книгой. Сейчас или никогда. Вы, как мало кто из женщин, представляете, каково это. Разве я не прав, когда ставлю работу на первое место, даже выше учтивости по отношению к той, чья доброта ко мне безмерна? У меня ощущение, что я прав и что вы поймете, почему, с огромным сожалением, прошу вас разрешить мне не присутствовать за вашим чудным гостеприимным столом во вторник.
Искренне ваш
Арчибальд Фентон.
Он перечитал письмо и остался недоволен сочетанием «гостеприимный стол». Но будь он проклят, если станет переписывать.
Миссис Моуберли прочла письмо и передала дочери. Синтия прочла и сказала: «Пока он единоборствует не со мной, а с книгой, я ничего не имею против».
Мистер Фентон принялся за третье письмо. Мисс Нэнси Фейрбродер в Элм-Парк-Мэншнс он написал:
Дорогая мисс Фейрбродер, я должен уехать за город и поработать над этой главой в одиночестве. Это в самом деле ключевая глава всей книги. Прилагаю чек на пятнадцать фунтов десять шиллинговто есть двенадцать фунтов десять шиллингов за часы вашей сестры плюс ваше недельное жалованье. Я предлагаю вам взять двухнедельный отпуск на половинном жалованье (поскольку у вас не было времени организовать отдых), и, возможно, в этих обстоятельствах вы не будете против того, чтобы следовать инструкциям, которые я буду посылать вам, скажем, дважды в неделю. Мне пришлось потрудиться, чтобы добыть эти двенадцать фунтов десять шиллингов, и сомневаюсь, чтобы кто другой сумел получить за них больше десятки, поэтому, я думаю, Джойс будет вам признательна. Передайте ей от меня, чтобы была осторожнее в будущем! И присмотрите за мисс Нэнси Фейбродер в мое отсутствие, не дайте ей попасть в переделку!
Ваш А.Ф.
Он перечитал письмо и добавил:
P.S. Я не заложил, а продал часы, потому что вы хотели именно этого.
Нэнси прочла письмо и сказала: «Слава Богу, он убрался с дороги. Теперь я действительно могу что-то сделать».
ГЛАВА ДЕВЯТАЯПРИБЫТИЕ НАОМИ ФЕНТОН
I
Дженни раньше никогда не ночевала под открытым небом, но имела об этом довольно полное представление. Леди Барбара бежала от заключения ненавистного брака, переодевшись в мужской костюм, и много ночей провела в стогах сена; то же самое Нэд Треджеллис, который бежал от заключения в тюрьму, переодевшись в женское платье. Оба они восторженно отзывались о своем опыте. «Клянусь небом, говаривал юный Треджеллис, я просто заболеваю, когда мне снова приходится ночевать в четырех стенах»; а леди Барбара (при совершенно других обстоятельствах) заявляла: «Когда я не могу провести ночь под небесным балдахином, клянусь, я не ложусь спать вовсе». В таком случае хорошо бы им было пожениться, но, к сожалению, они были из разных книг. Дженни до двух не давал заснуть козодой, а в четыре ее разбудила навозная муха, так что она не ощутила особого восторга. Задолго до того, как фермер надумал встать, она уже спустилась со своего стога, чувствуя себя невыспавшейся, и сказала себе, что к таким вещам, очевидно, придется привыкать.
И все-таки она это сделала. Она спала под открытым небомодна-одинешенька. Много ли девушек могут сказать это о себе? И вот она снова на берегу своей речки, она начинает новый день. Несмотря на то что все тело щекотала и колола сенная труха, она ощущала уверенность в себе, и это ее поддерживало. Она совершила потрясающий поступок.
Выкупаться? Ей не избавиться от этих травинок, если она не выкупается. Тут есть маленькая бухточка, где берега круто спадают вниз к песчаному дну. Никто не встает так рано, поблизости никого нет. Стоит ли? Она огляделась вокруг. Никого не было. Она слезла вниз, сняла рюкзак, ботинки и платье, приготовила полотенце. Теперь она была в пижаме, в пижамах часто ходят. Она умылась. Пора. Она влезла на берег и еще раз огляделась. Все спокойно. Снова вниз. Раз, два, триух!.. Она лежала на спине, вода катилась вокруг нее и поверх нее, солнце светило сквозь ольховые ветви, птицы пеликлянусь небом, я просто заболеваю, когда мне снова приходится купаться в фарфоровой ванне.
Она лежала так, радуясь тому, что это она, настоящая Дженни, которая сумела ускользнуть от мисс Уинделл и от всего мира. Но было прохладно. Она позволила воде накрыть ее с головой, села, глотая ртом воздух и вылезла. Быстро вытерлась и оделась. Уселась на солнышке, весело грызя шоколад. Теперь ей было хорошо и внутри, и снаружи, и она была готова ко всему. Гусар, разве не весело? Разве я не стала другой? Вскоре она уже шагала вперед, подумывая о завтраке.
До обычного времени завтрака оставался еще час, когда она встретила Художника.
«Ой! сказала себе Дженни. Тут кто-то пишет этюд».
Она собиралась пройти мимо, быть может, поздороваться, но он заговорил с ней, и его голос оказался приятнее, чем у Бродяги.
Он сказал, не поворачиваясь к ней:
Вы, случайно, не натурщица?
Боюсь, что нет, ответила Дженни и на минутку остановилась.
Ох, какая жалость.
Вам нужна натурщица? спросила Дженни, ей вдруг пришла в голову мысль.
Ну, в общем, да.
Зачем? То есть для чего? Она должна в ближайшее время каким-то образом заработать.
Для водяной нимфы или русалки. Вы не против стать водяной нимфой или русалкой? Другими словами, наядой?
Что на них надето?
Ничего, ответил Художник.