Но знал он не только меня.
Малютушка, голубь мой сизокрылый! Доброго тебе здоровьишка, долгих лет жизни! услышала я его ноющий голос.
И тебе по добру, ромей Марк Фурий. По что пожаловал?
Дядька Малюта отвечал спокойно, будто и не был встревожен пришествием всей этой разбойной дружины. Но я-то знаю, что он встревожился, ибо видела снизу, как он наложил ладонь на рукоять меча и сжал её, аж костяшки побелели. Точно вам говорювстревожился!
Как же, Малютушка, вновь подал голос грек, или ты забыл уговор наш? А где воевода Гореславушка? Деньги я ему передал, теперь хотелось бы товар получить.
Воевода Гореслав не вернулся. Я думал, он с тобой, ромей.
Со мной? я прям почуяла, как грек этот засуетился, оглядываясь. Нет, Малютушка, путаешь ты что-то. Воевода ваш был у меня утром, взял деньги и ушёл. Я ждал, ждал, когда вы девку мне пришлётене дождался. Вот, сам пожаловал. Где же она, моя горлица?
У меня внутри всё так и обмерло. Так это они для него меня воровали? Господине мой Сварог, чем же я так провинилась пред тобой, за что наказание мне это? Уж не я ли славила тебя, не я ли пела тебе гимны Бояновы? Неужто слава моя не дошла ушей твоих, неужто стороною минула
Мне захотелось выругаться.
Ты что, дядька Малюта, отдашь меня этому греку? зашипела я змеёю и пребольно ущипнула его за лодыжку. И тут же получила по загривку. Это чтоб молчала, значит, и не дёргалась.
Девка у нас. Вернётся воевода, решим твоё дело, а пока будь гостем, присаживайся к костру, отведай пищи нашей.
И то верно. Гостя перво-наперво надо накормить, напоить, чтоб он, бедный, напрочь забыл, зачем пришёл. У нас отказаться от угощениясмертная обида. Не хочешь естьне ешь, но отведать-то можно. Не со зла же предлагают. Грек отказался.
Некогда мне, Малютушка, дела, знаешь ли. Князюшка киевский в гости звал. Просто отдай девку, да и разойдёмся по-хорошему.
Дядька Малюта покачал головой. Нет, не собирался он меня отдавать бесплатно, во всяком случае. Ну и то ладно.
Так дела не делаются, ромей. Воевода не вернулся
Ах, он окаянный! Неужто бросил вас и сбежал с деньгами? Вот ведь изверг! Погоню отрядили?
А вот за такие слова можно и языка лишиться, вместе с головой. Ни одна дружина не позволит срамить своего воеводу, если только воевода честью меч держит. Мои разбойники воеводу Гореслава любили. Не знаю уж за что, по мне так хуже его никого в целом свете нет, разве ещё грек этот, но они его любили.
Ты говори, ромей, да не заговаривайся, голос дядьки Малюты посуровел. Может на ромейской стороне и принято добрых людей за глаза порочить, а у нас за такое на Божий Суд тянут.
Грек не испугался. Даром что ли он с собой такую свору привёл?
Да хоть как назови его, Малютушка, но раз деньги получилтовар отдай. Такова уж, разлюбезный мой, мировая практика. Или ты не веришь, что деньги я воеводе твоему отдал?
Не знаю как дядька Малюта, но лично я не верила. Зажулил денюжки, жучара! Обсчитал, видать, воеводу. Он и в тот раз, когда я его в дверь ринула, слугу присылал, чтоб подарки забрать. Жадюга он. Подарки я, конечно, не возвернуласвоего я никому не отдам. А что? Полное право имела. Подарки-то уже мои. Так чего он их назад требует?
Не трать слов понапрасну, ромей. Вернётся воеводаузнаем. Дядька Малюта тоже ему не поверил. Умничка. Если ещё и в шею погонит, вообще замечательно будет.
Ай-я-яй, Малютушка. Не веришь мне? Нехорошо Нехорошо обижать честного купца чёрным недоверием. У нас в Константинополе так не поступают.
Любопытствовраг мой. От бабки своей я слышала, что Константинопольгород ромеев. Назван он так в честь великого ромея Константина, позволившего другим ромеям верить в нового бога. Уж не знаю, что тут такого особого, у нас всегда верят в тех богов, к которым душа тянется, никакого позволения не требуется, но ромеи за это разрешение посчитали своего Константина великим. Ну и бог с ними, с ромеями этими, пусть кого хотят великими считают. Я вообще к тому, что бабка опять же сказывала, что есть город Царьград, а это уже город грецкий. Мой грек, когда в тот раз был, говорил, что родом он из Царьграда. А теперь говорит, что из Константинополя. Я чего-то не понимаюоткуда же он всё-таки?
Я не выдержала и опять высунулась из-за борта.
Дядька Малюта, так он грек или ромей?
И получила очередной подзатыльник. Ага, значит ромей.
А кто это там за бортом прячется? радостно возопил Фурий. Уж не моя ли ненаглядная, звёздочка небесная?
Это он про меня такзвёздочка? Ха, тоже мне звездочёт нашёлся.
Эй, ромей! закричала я. Нечто я молчать буду? Так это я тебя из родительской избы выкинула? Опять полетать вздумал, сокол ты мой ясный?
Я хорошо сказала, потому как наши разбойники засмеялись, даже дядька Малюта хмыкнул в бороду. Только вот ромею слова мои пришлись не по вкусу, ибо он сразу начал грозить мне пальцем.
У-у-у, балаболка! Погоди, попадёшься мне в руки, по-другому запоёшь!
Обещалась лиса в борть забраться, да морда не пролезла! не задержалась я с ответом.
Ромей покривился, но продолжать со мной перепалку не стал. Вместо этого он снова обратился к дядьке Малюте:
Последний раз спрашиваю, Малютушка: отдашь девку? Или мне силой её брать?
Евойные разбойники при этих словах подобрались и шагнули вперёд, вынимая оружье. Ромей быстренько юркнул за их спины, и уже оттуда победоносно выкрикнул:
Подумай, Малютушка! Хорошенько подумай! Стоит ли девка того, чтоб кровь за неё лить?
Вот ведь змеёныш! Чего я стою, а чего нетне ему, жадюге, решать. Не он меня похищал и не он со мною три дня кряду мучился. Пусть сначала возьмёт меня, подержит на цепи, послушает, кто он есть на самом деле, а потом рассуждает.
Дядька Малюта был того же мнения.
Ты, ромей, привык силой всё решать, да только не во всём на силу положиться можно.
Я так поняла, что этими словами он сказал ромею своё гордое мужское «нет»! Ромеевы разбойники тоже так подумали. Они не стали ждать, когда ромей крикнет «взять», и без команды ринулись в сечу. Мои не растерялись и встретили их мечами и боевыми топорами. Время разговоров прошло.
Я замерла
Нет ничего красивого в том, когда мужи меж собой ратятся. Не для женских глаз такое зрелище. Это раньше я представляла себе, когда бабушка басни сказывала, как сходятся богатыри стенка на стенку, как звенят мечи, искры пыхают, пот со лба слетает Может что и слетает, да только не пот!
Сколько же злобы на этих лицах. Это даже не маскизвериный оскал. Я увидела, как упал Метелица. Черноволосый угр похожий на медведя ударил его топороми будто внутри что оборвалось Никогда я не видела смерть так близкоглупую, навязанную. Может, искусница Макошь и выткала каждому свою нить-дорогу, но всякий воин под властью Перуна ходит, и только Перун решает: обрубить эту нить или дальше позволить ей виться. Метелица не вскрикнул, а если и вскрикнул, так за лязгом железа я крика не услышала.
Я схватилась за щёки. Нет, не может такого быть. Что вы делаете, что делаете! Не надо! Ведь пролитую кровь обратно не подымишь. Не затворить раны, не вернуть души в холодные тела. И не кровь вы льётематеринские слёзы! Остановитесь!
Дядька Малюта дёрнул меня за подол, и я повалилась на палубу. Перед глазами по-прежнему стоял Метелица. Нет, не стоялпадал, а угр перешагивал через него, выглядывая следующую жертву. Кто его остановит? Кто остановит?
Звонкая пощёчина встряхнула меня, и я задышала часто и глубоко. Дядька Малюта снимал с меня цепь и заглядывал в глаза, пытаясь отыскать в них хоть каплю разума Отыскал.
Беги, девка, он заговорил быстро, словно боялся опоздать куда-то. Ты уж не держи зла на нас, по дури вышло, по неведенью. Видать, Чернобог попутал, сбил с пути. Не серчай.
Он выхватил из-за голенища нож и сунул мне в дрожащую ладонь.
Прыгай в воду, уйдёшь за спинами. А не уйдёшь, так Сварог всех нас рассудит! и метнулся к сходням.
Не помню, как я прыгала в воду, как плыла, как потом выбралась на берег. Кто-то бросил мне на плечи рогожку, но я скинула её и побрела мимо причалов, отводя лицо от встревоженных взглядов. В горле застрял комок, и я никак не могла сглотнуть его. Я всё ещё видела Метелицу и слышала несущейся в спину крик дядьки Малюты: Беги, девка! Беги!..
Очнулась я в полутёмном закоулке, средь зарывшихся в небо высоких теремов. Я сидела на перевёрнутой колоде, а большой лохматый пёс лизал мне лицо. Грязная когтистая лапа совсем по-дружески лежала на моём колене, а карие глаза смотрели с сочувствием и пониманием. Пёс понимал меня.
Я потянулась к нему.
Ты хороший. Ты очень хороший.
Пёс вильнул хвостом, а я обхватила его за шею и заплакала.
4
Тесно сомкнутые шеренги ромейского строя надвигались неумолимо, подобно огненному шквалу лесного пожаратакие же красные и горячие. Солнца не было, только сумрак, разлившийся по воздуху и по земле, и по червлёным щитам моей дружины. Серый сумрак. Мрачный. И лица мрачные, будто неживыеМалюта, Смеян, Добромуж, Метелица Но этого быть не могло, ибо бой тот я хорошо помню. Не было в тот день мрака. Солнце только-только взошло над седловиной Карпатских гор, и принялось живо разгонять скопившийся в долине туман. Да и Метелицы в тот раз с нами не было, но почему-то сейчас он стоял рядом со мной, а красная линия щитов надвигалась
Малюта что-то кричал, потрясая кулаками. Крика я не слышал, но видел, как шевелятся его губымедленно, копотливо. Я потянулся к нему, но тело с трудом пробивалось сквозь вязкий воздух, а ноги тонули в траве как в болотной трясине. И не было силы вздохнуть, потому что сумрак сжимал грудь так, словно и не сумрак это, а кузнечные тиски.
Из темноты выскочила конница обров. К утробному грохоту копыт примешались дикие визги всадников, застучали стрелы по щитам. Ромейский строй на мгновенье замер, метнул пилумы и уже освобождённый от ноши зашелестел вырываемыми из ножен мечами. За дальним перевалом завыли волки, над головой закаркали вороны. Небеса разверзлись, в глазах полоснула молния. Загудели корны, с гор посыпались камни
И сквозь весь этот грохот я наконец-то услышал крик Малюты:
Дыши-и-и-и!
Деда, поди сюда
Сначала я увидел вихрастую голову на фоне звёздного неба, и мне почудилось, что это Стрибог послал за мной своего внука, дабы помочь подняться в Сваргу. Потом возникла вторая голова, и уже другой голос по-стариковски прошамкал:
Ты на поясе шарил? А может за пазухой чего есть?
Не, деда, ни на поясе, ни за пазухой. Даже ножа нет.
Жаль. По одёже видно, не простой смерд. Ладно, сымай с него сапоги и пойдём. Светает скоро.
Нет, это не Стрибожьи внуки, это падальщики. Те, кто обкрадывают пьяных да утопленников. Я хотел сказать, чтоб шли прочь, но изо рта вырвался лишь слабый стон.
Деда, он живой! испуганно вскрикнул вихрастый.
Знамо дело живой. Грудь-то вздымается. Сымай с него сапоги!
Деда, он и не пьяный. Вином от него не садит.
Старик нагнулся ниже, потянул носом. Потом приложил шершавую ладонь мне ко лбу, к щеке, нащупал живчик на шее и долго ловил пальцами слабые токи крови. Я хотел оттолкнуть его руку, уж больно крепко сдавил старик горло, но сил пошевелиться не было.
И то верно Он, случаем, не из давешних, не из тех, кто сечу учинил за причалами? Князь велел таких славливать да к нему на правеж вести Слышь, Поганко, ну-ко пособи мне
Вдвоём они приподняли меня за плечи и прислонили к перевёрнутому рыбацкому челну. Старик принялся деловито шарить по одёже, а мальчишка заглядывал мне в глаза. Что уж он там хотел сыскатьне ведаю.
Крови на ём нет, и ран свежих тоже, шелестел старик. Может он не из ихних. Хотя шрамов не счесть. Смотри, какие рубцы на грудине.
Гридень, сразу видать! уважительно кивнул мальчишка. Может, воевода какой, али сотник. Сапоги-то на ём богатые.
Вот на правеже князь и разберется, кто он есть, сотник али воевода. Сапоги хоть и богатые да поистёрлись, много за них не получим. А если он из тех самых, то ещё и денежку дадут. Ну-кась, подкати тележку, грузить будем.
Каждое движение отзывалось в голове мучительной болью и заставляло тело сжиматься. Пока они везли меня по узким улочкам Подола, желудок мой беспрестанно бунтовал, извергая вонючую зелёную жижу, и всё это растекалось по шее и по груди. Я едва не захлебнулся собственной рвотой, покуда старик не догадался перевернуть меня на бок. Хватило ума, повезло, иначе живым до княжьего суда я бы не доехал. Ну и на том спасибо.
Тележка остановилась перед высоким тыном двора городового тысяцкогобывал я здесь как-тои дед опасливо постучал в калитку. Знамо дело, что опасливо. Чёрному человеку стучаться в дом нарочитого мужа под утро, когда самый сон, тревожить его громким стукомбеду себе искать. Ещё было бы чего ради, а то из-за полудохлого чужака, который неведомо с какого боку припёка. Тут сам Дажьбог пастись велел, иначе недолго и по шее получить. В лучшем случае!
На стук долго не отвечали. Дворовые холопы давно выучились отличать по звуку, кто стоит за воротамиважный человек или простолюдини потому отпирать не торопились. Старик с внучком терпеливо ждали, и когда калитка, наконец, приоткрылась, вежливо поклонились привратнику в ноги.
Чего надобно? выглядывая в узкую щель, прорычал тот.
Так это господин хороший, замямлил старик, теребя пальцами поясок. По княжьему указу привезли разбойника на правеж
Княжий указ дело хлопотное, пойдёшь против, так как бы самого на суд не потянули. Привратник немного покочевряжился, но сменил гнев на милость. Бросив на меня короткий злобный взгляд, кивнул:
Ждите, и вздохнул. Сейчас схожу за ключом от поруба.
Поруб находился возле торговой площади, так что мне снова пришлось трястись на колдобинах киевских улочек. Только на этот раз с двух сторон от тележки шагали двое городовых стражей при оружье, будто я и в самом деле преступник. Заря уже занялась, и народу на улицах хватало. Мужчины смотрели на меня с пониманием, женщины с состраданием, дети с любопытством. Мне не нравились эти взгляды, по самой душе они елозили.
Не терплю себя в беспомощном состоянии. Тут любой обидеть может, даже такой, как этот Поганко. Почему-то некоторые считают, что если человек слаб или болен, то его обязательно обидеть надо. Радость им это доставляет что ли? Я таких людей не понимаю и не привечаю, и всякий раз, когда судьба нас сводит, стараюсь на доходчивом примере показать всю глубину их неправды. Примеры, конечно, грубые, ибо словом я владею плохо, и потому ограничиваюсь ухватом за ворот и мордой в землю. Не до всех доходит, но кое-кто понимает и встаёт на путь исправления Или жалеть начинают, головами качать. Вот как им объяснить, что жалость их не просто обижает, но ранит больно, в самое сердце? Я же воин. Явождь! Хотите ударитьударьте, только не жалейте, прошу!
Униженный и озлобленный, я взвился на ноги, вырвал меч из ножен и, ослеплённый яростью, принялся наносить удары. Первый удар старику! Это он не дал мне спокойно умереть на берегу Днепра и собственной выгоды ради потянул на двор тысяцкого. Хх-а! и голова старика вместе с железной каской раскололась надвое. Мальчонка пытался прикрыться красным щитом, но я лишь рассмеялся. Хх-а! и щит лопнул подобно болотному пузырю. Удар должен быть на выдохе, тогда он получается сильнее и ничто не может быть ему преградой. Я развернулся на пятках в сторону седловины, чтобы лицом к лицу встретить конницу обров, но Малюта и Добромуж повисли у меня на руках, а Метелица наступил ногой на грудь, крепко вжимая в землю
Пусти! Пусти-и-и!
Меня бил озноб. Мокрая рубаха прилипла к коже, горячий воздух обжигал горло, но тело дрожало от холода. Где-то вдалеке, на другом краю земли, горела лучина, а возле меня было темно. Или нетсумрак. Всё тот же сумрак, в тусклом мареве которого выделялась фигура невысокого сухощавого мужа с размытым лицом.
Пусти
Сухощавый придвинулся ближе.
Смотри-ка тыожил, прохрипел он. Ну надо ж! А мы думали не выдюжит. Эй, Воробышек, с тебя жбан квасу. Ожил!
Воробышком оказался огромный детина с размахом плеч не про каждую дверь. Он вырос из сумрака подобно священной горе Алатырь и несколько долгих ударов сердца смотрел на меня, удивлённо потирая скулу. Крепкий малый. Такого бы в дружину, чтоб шёл впереди клина, пробивал дорогу во вражьем строюбеды бы не ведали. Вот только имя Назвать его Воробышком язык не поворачивался. Видывал я эту птахуперьев комок да две лапки, так сразу и не разглядишь. А детинушка, что стоял предо мною, на птичку вовсе не походил, скорее на каменную глыбу. Такую с воробьём сравнивать смех один. Ну да не я ему имя давал, не мне и потешаться.
И то верноожил, голос у Воробышка оказался подстать плечам, такой же широкий, с выразительным медным гулом. Я такой гул слышал в Грецколани. Грецкие монахи вешают в своих храмах большие медные чаны, кои называют колоколами, и бьют в них во время праздников. Гром получаетсябудто Перун молнией ударилно не злой тот гром, а добрый и душевный. Монахи для того тот гром издают, чтобы бог лучше слышал, как воздают они ему славу и поют песни. Вот бы и нам такие чаны завести в своих храмах и молебных рощах, дабы богов наших радовать сим добрым громом.