Мимо балконана десяток этажей ниже их уровняпронеслась змея рекламного голо-поезда, и свет окатил Падме, сначала синий, затемярко-алый, сменившийся бордовым. Будто огонь залил их с Энакином. Падме передернуло, она скользнула пальцами по стеклу окна, вызвала пульт управления и уменьшила прозрачность защитного поля. Снаружи их и так не было видно, а теперь и изнутри вид города поблек, потемнел и отодвинулся. Так-то лучше.
Эни? позвала она негромко.
Касаться его было ни в коем случае нельзя. Можно было только зватьнегромко, всегда по имени. Если он далеко, то не услышит, а если близкото узнает голос и вернется.
«Сила, Пад, это страшная на самом деле штука, сказал он ей после того раза, первого и единственного, в самом начале их брака, когда она забыла про запрет и потрясла его за плечо, и на нее через его глаза, ставшие совсем черными, посмотрело нечто совершенно нечеловеческое. Она не то, что больше нас, она вообще не живая в нашем понимании. А мы ее используем, чтобы камешками швыряться и прыгать высоко, и думаем, что ее познали. Конечно, не полностью, как можно, но как гипер. Достаточно».
«А это не так?»спросила она тогда. Ей всегда казалось, что джедаи весьма уверены в своих способностях, в своем их понимании. Муж только усмехнулся в ответ, но и этого хватило. Устойчивости в ее мире после того случая сильно поубавилось.
«Одаренностьсказал он ей в другой раз, не магия, не прикольные способности. Это Как в ваших легендах, знаешь. Когда у героев часть крови чудовища. Вот точно так».
Сейчас она смотрела на него, сидящего в тенях, кажущегося темнее и старше, чем на самом деле, и думала, не иначе как не проснувшись до концачто вот, теперь она знает, как выглядит его половина с черной кровью. Та самая, из легенд.
Что за странные мысли лезут в голову в последнюю ночь войны. Это потому что мир меняется? Наверное ведь потому. Война длилась слишком долго. А завтравсе изменится. И она саматоже. Она перестанет быть сенатором: Сенат уйдет на перевыборы в полном составе, и ее не будет в новом созыве, никакой политики, пока дети маленькие: слишком опасно для них, и какой будет эта новая жизнь?..
Все будет прекрасно, строго сказала себе Падме. Не идеально, но прекрасно. И ничто и никто нам не помешает.
Эни?
Он наконец-то пошевелился и поднял на нее взгляд. Свой собственный, а то она уже начала бояться. И немедленно вскочил, она даже движения не увиделапросто вот, один вдох, и он уже рядом, смотрит обеспокоенно, а ощущение его Силы окутывает ее, будто покрывало.
Когда она родит, она перестанет это чувствовать. Ее черная кровь заемная, ее детей. Даже жаль
Что ты не спишь? спросил он. Уже спокойнее: видимо, диагностика Силой показала, что и с ней и с детьми все в порядке.
Понятия не имею, ответила Падме. Проснулась вот. Вдруг. Я думала, это опять твой кошмар, но
Может, и он, Энакин поморщился.
Ты что-то видел? В медитации?
Огонь, ответил он. Прикрыл глаза и отвернулся от нее к городу, оперся на ограждение балкона. Будто думал, что в глазах остались отблески того огня и не хотел ее пугать.
Может, и остались. Только она не испугается, не того она рода, чтоб пугаться будущего.
Падме встала рядом с ним, положила руку ему на плечо. Пообещала:
Не сбудется.
Он выдохнул смешок. Ничего не ответил.
Он ей не нравился таким. Будто вчера с войны и на войну завтра, а сейчаснереальная мирная передышка, почти сказочная, в которую еще нужно поверить. Завтра будет мир. Мир.
Все будет хорошо.
Не ходи на заседание. Это была почти не просьба. Почти приказ.
Эни, вздохнула Падме.
Я все знаю про твой долг перед Набу и честь сенатора. Не ходи. Просто не ходи.
Этопубличное подписание мира!
И зачем ты там нужна?
Республика должна проголосовать единогласно.
И без тебя нарисуют все, что нужно.
Его цинизм по отношению к демократическим структурам Падме иногда просто утомлял.
Заседание записывается, сухо произнесла она. Наличие представителей систем фиксируется. Там будут все, потому что по протоколу должны, обязаны быть все. И если ты думаешь, я могу выпихнуть вместо себя заместителя или двойника, а сама
Пусть королева голосует.
Эни
На ее месте, ты была бы на Корусанте. Собственно, на ее месте ты и была.
Энакин! разозлилась Падме уже по-настоящему. Неужели ты думаешь, я в подобной ситуации позволила бы Ее величеству пойти туда, где, как ты говоришь, так опасно?! Неужели ты думаешь, я свою честь могу вот так?..
Прости, быстро сказал он. Посмотрел на нее, и Падме осеклась. Его глаза были полны ужаса. Спокойного и ледяного. Будто он видел впереди только катастрофу и больше ничего.
Прости, повторил он. Конечно, ты права. Ты воин, то, что я сказал, оскорбительно.
Падме кивнула. Перевела дух.
Поставь в известность Орден.
Уже, Энакин усмехнулся невесело. Я же не в первый раз это все вижу
И что?
Мне сказали не волноваться. Там и так будут представители Ордена. Целых трое магистров.
Но ты волнуешься.
Ничего не изменилось после того, как мне это сказали. Видение не изменилось Падме, и он схватил ее за руку, так резко, что она едва не отшатнулась просто от неожиданности, потребуй у Ордена моего присутствия. В ложе Набу, желательно. Пожалуйста.
Ты хочешь, чтоб я потребовала тебя в телохранители? Генерала Скайуокера? Не слишком ли нагло с моей стороны? она улыбнулась, но он не улыбнулся в ответ, даже глазами, даже намеком.
Не в телохранители. Я вроде как спас Набу как-то раз. В прелюдии нынешней войны. Будет только честно, если я смогу увидеть ее формальное окончание.
Хм, Падме оторвала от него взгляд, посмотрела на затемненный полем город. На снующие транспорты и вечно яркие окна. Тыпочетный гражданин Набу, так что формально имеешь право присутствовать в ложе, и действительно Хорошо, я так и сделаю. Хорошо.
Его сухие губы прижались к ее виску.
Спасибо.
Ты пожалеешь, сказала Падме уверенно. Это будет очень долгое и очень нудное заседание.
Я буду смотреть только на тебя и не заскучаю.
Она рассмеялась, чувствуя, как легчает на сердце.
Веди себя прилично!
Ее обняли со спины.
Никаких гарантий, любовь моя. Совершенно никаких.
2
Хуже всегождать. Точно зная, что будетно не зная как, не зная когда.
Огонь. То естьбомба. Кто-то ее пронесет. Или что-то. На роботов обслуги никто не обращает внимания, на мобильные системы безопасноститоже Огромный взрыв. Термальный детонатор, скорее всего. Военного образца, не наемнический, зал Сената слишком велик для моделей с черных рынков, а он горел практически весь
Энакин сидел за Падме, спрятавшись за ее телохранителями и служанками, надвинув капюшон на лицо. Он все равно смотрел не глазами, а через Силу. Стараясь «видеть» все, скользить по самой-самой грани и чтобы его самого не засекли ни джедаи-магистры в ложе канцлера, ни неведомый ситх.
Собственно, на ситха ему было пока плевать. Если взорвать бомбу решил онони столкнутся и так, а если нетпусть живет дальше. Интригует. Бейнит наверняка хорошо нагрел руки на войне: то, что он ее развязал с пустого местасказочки для падаванов, такое, что на этой войне вылезло, копилось не один десяток, если не сотен, лет, взорвалось бы и без бейнита, но кто на ней рук не нагрел? Разве что Набу, да и то. Падме, конечно, чиста совершенно, как и их королева, но те, кто на самом деле правит за королевойникаких ведь гарантий. Удобно иметь королеву-дитя, очень удобно Но это все сейчас совсем неважно.
Мастера тоже сканировали зал, он чувствовал их внимание и вжимался в общий эмоциональный фон. Казалось бы, в такой день все должны радоваться, а эмоции заласиять снегами Зиоста, но не тут-то было. Многие, слишком многие собирались получить с войны куда больше денег, и чувствовали смятение и разочарование. Кто-то просто злорадствовал, чисто и черно, кто-то ненавидел представителей проигравшей стороны, кто-то злился на недостаточное уничтожение и унижение восставших планет, кто-то планировал месть Было куда вжиматься. Неудивительно, что бейнит в этом вот скрывался годами. Он ведь наверняка и не самый здесь темный
Внимание Винду едва не зацепило Энакина, и Энакин отшатнулся. Будет очень некстати, если магистры примут его за бейнита и отвлекутся. И не смогут, не успеют среагировать.
Они и так ничего не смогут, однозначно говорило предвидение. Вот если бы на их месте был сам Йода, то были бы варианты. Но Йода не мог принимать капитуляцию, Орден должен был продемонстрировать подчиненное Сенату положение и прислал пусть и секторальных генералов и магистров, но никто из них не был живой легендой и не мог затмить Палпатина. Протокол и обычаи были соблюдены. Ура, возрадуемся же.
В Сенат они с Падме прибыли одними из последних: разрешение на присутствие Энакина в ложе Набу пришло из Ордена в последний возможный момент.
Если что, сказал Энакин, пока они ждали, уже готовые к выходу, я переоденусь твоей служанкой. Никто ничего не заподозрит!
Падме рассмеялась, а ему как никогда остро захотелось просто усыпить ее. Оставить дома. Просто оставить ее дома, пусть она озлилась бы после, пусть
Но с соратниками, а они договорились быть соратниками во всем, во всей жизни вместе, так не поступают. И такое не прощают никогда.
Ну что ж. Один удачный вариант он все же увидел. Вот когда их транспорт вошел под тень Сенатского купола, тогда и увидел, будто до этого солнце мешало. В этом варианте от него самого оставалась головешка, но Падме и дети выживалии он сделает все, чтобы все случилось именно так.
Заседание действительно оказалось скучным. Оказалось бы, если бы Энакин его слушал, а не смотрел на зал и не ждал.
Выступления, выступления, славословия армии, джедаям, великому народу Республикикто из говорящих этот народ хоть видел-то не по головизору и не во время избирательной компании?.. Спокойно, Энакин, контроль. Они скоро все равно все умрут, какая разница, что они говорят? Вот именно, совершенно никакой.
Контроль.
Речь Палпатина. Банальная по сути, банальная по форме. Странно для него, такая возможность показать себя в самом лучшем свете, а звучало все так будто он жутчайше устал, и на зал и мнение этого зала ему плевать. Хотя может и плевать, он все равно вылетает с поста канцлера, сколько у него сроков уже? Три? Неважно. Все неважно. От заседания осталось всего ничего. Самые главные полчаса. Официальное заявление представителей побежденных о сдаче.
Сейчас? Да. Да, сейчас.
Время замедлилось. Энакин сбросил плащ, мягко оттолкнул кресло Падме назад и вклинился между ней и бортом ложи. Как раз тогда, когда представитель побежденных вышел вперед, широко улыбнулся и сказал: «Будьте вы все прокляты».
Энакин не увидел взрыване успел. Тела побежденных превратились в плазму еще до того, как слова отзвучалипочти беззвучно, или это ему так показалось. Огромное солнце зажглось в центре залаони пронесли бомбы в себе, сквозь все контроли, как именно?.. Удивление пронеслось сквозь его сознание и исчезло. Страх тоже исчез.
Теперь смертьоднозначная, ясная, была перед ним, и он знал, что нужно делать. Это было такое облегчение, он чуть не рассмеялся. Всего лишь три военного типа бомбы, пусть живые, как прекрасно, просто плазма, просто Все так просто.
Просто протянуть плазме руки навстречу и отпустить Силу, всю свою Силу отпустить на волю, всю Тьму свою отпустить, пусть насытится. Тьмы в нем так много, энергию этот щит пожрет практически всюоставшееся сожжет его самого до головешки, но это неважно, за него плазма не пройдет, жар уйдет вверх, пробьет крышу, да, пусть плазма пробьет крышу, свернуть ее кольцом, вывернуть вверх, перенаправить
Те, кто дальше от центра, уцелеют. Наверное. Но подлетевшие к центру, чтобы посмотреть, как будут корчиться побежденныеот тех не останется ничего. Уже. Уже не осталось. И расплавленные их ложи прольются дождем вниз зала. Прямо сейчас.
Огонь коснулся ладоней, Энакин улыбнулся ему. Он не чувствовал, как сгорают его руки, он был наполовину в Силе, там, где нет ни боли, ни времени. Наверное, его глаза горели ярче даже плазмы. Только увидеть это было некому.
Дрогнула ложа под ногами. Нарушена система антигравитации зала? Некстати, совсем некстати, значит, ему нельзя сейчас умирать, ему нужно подхватить падающую ложуи все вокруг, какие он сможет удержать, оттащить их до захватов, до выходов, как невовремя
Прошла секунда объективного времени. Плазма коснулась его щеки.
Прости, не сейчас, чуть-чуть погодя, подожди меня две секунды, и ты сможешь меня поцеловать. Я не отвечу, конечно, я верен моей жене, ты ведь понимаешь?
Восприятие начало сбоить. В цветах огня ему почудилось движениечерный силуэт. Там никого уже не могло быть. Совсем никого и ничего, даже пепла.
Ложа наконец-то встала в захват, он почувствовал за спиной движениеи гнев, и ярость. Много-много гнева. Сопротивление. Направление желания его хотели спасти.
Стоит хоть кому-то его коснуться, и он упустит щит, и плазма сожжет всех.
Падме, слова сейчас давались плохо. Слишком медленно, неестественно, будто говорил не он сампотому что он сам был черным кольцом, выжимающим плазму из зала в дыру в потолке, и управляться с человеческим телом казалось странным и сложным. Беги. Быстрее.
Она была так светла, там, позади него. Сияющий белый свет. Уходи же скорее. Скорее. И не смей касаться меня.
Я и так скоро упущу концентрацию. Когда боль все-таки пробьется сквозь отстранение медитации. Совсем скоро.
Когда Падме все-таки исчезла, ушла, когда ее увели, он наконец-то понял, что вокруг огня куда меньше, чем должно быть. Что-то в самом центре огня тоже пожирало его. Чернота, так похожая на его собственную.
А вот и бейнит. Ну надо же.
Когда огонь исчез, исчерпав себя, оставив его самого с обгорелыми руками и лицом, но неожиданно, непредвиденно живогокак больно было дышать, но он дышал, все же дышал в разгромленном зале с частично оплавленными стенами и потолком, с ложами, вбитыми в стены и валяющимися в самом низу зала, они с бейнитом остались живые одни.
В самом центре зала, на оплавленной платформе стоял совсем невредимый с виду канцлер Палпатин.
Энакин даже не удивился.
Энакин Скайуокер, произнес канцлер. Микрофоны не работали, разумеется, но голос бейнита звучал на весь зал. Или Энакину так казалось. Проекция, шепнула память. Ты тоже так умеешь, вспомни.
Ему бы не забыть, как дышать, а не что-то настолько неважное.
Я поражен, сказал канцлер. И подплыл поближе. Когда ты умудрился пасть на Темную сторону, да так, что я не заметил, мальчик мой?
Энакин рассмеялсякашляя, и с присвистом. Смеяться было больно, но удержатьсяникак.
Зачем вы сделали из людей бомбы? спросил он, послав голос в канцлера. Ему было интересно. Ну и мало ли, вдруг хоть что-то записывающее в ложе все еще работает? Камеры-то все сдохли, висели по самому центру, какая жалость
Ну что ты, мальчик мой, Палпатин добродушно улыбался. Руки у него были в копоти и пепле, как и одежда. В пепле магистров-джедаевтоже. Они наверняка его закрывали из последних сил. Сколько могли. Ненависть побежденных весьма изобретательна и самостоятельна. Я только помог. Совсем немного.
Чтобы продолжить войну, констатировал Энакин. Чтобы привести Республику к окончательной победе над врагом. Возглавить, на волне воодушевления
Почти так, согласно кивнул Палпатин. Ты стал неплохо разбираться в политике.
А, ну да. Вы же бейнит, поправился Энакин. Не Республику привести, уже Империю.
Руки болели уже нестерпимо. Как и ребра. И говорить становилось все тяжелее. Ноневажно. У него только один шанс. Единственный. Палпатин считает его павшимэто хорошо. И Палпатин считает, что сил у него осталось только стоятьи он почти прав. И это тоже хорошо Энакин покачнулся, но выпрямился.
Канцлер был уже совсем близко. Смотрел сострадающе.
Мне так жаль, мой мальчик, сказал он, но ты же понимаешь, я не могу оставлять в живых свидетеля.
Ничего личного, хмыкнул Энакин. Лопнула спекшаяся кожа и потекла кровь, он слизнул ее с губ. Пить хотелось ужасно.
Мне в самом деле очень жаль, вздохнул Палпатин. Поднял руки и из его пальцев в Энакина вылетели белые молнии. Как из турболазеров головного корабля.