Иванушка кивнул, глядя как Настасья Микулишна медлит, будто бы выбирая кусты погуще, а потом решительно идёт в ту сторону, куда незадолго до этого отправился Геральт.
Он немного подождал, поворошил уголья и пепел. Переложил прутики с готовым мясом подальше от огня. Подбросил ещё веток. Луна взобралась повыше на небо и слегка уменьшилась в размерах. Оглушительно квакали лягушки, трещали ночные кузнечики. Где-то вдалеке красиво запела какая-то ночная птица.
Это хорошо. Это значитбезопасно.
Но ни один из его спутников не торопился возвращаться к костру. Иванушка встал и осторожно сделал несколько шагов в темноту. «Я только посмотрю, всё ли с нею в порядке, уговаривал он себя. Ведьмак этот наверняка сбежал. Или свежует по-тихому змеиные туши. Чешую. Зубы. Когти. А она ослабевшая сейчас. Хоть и богатырша».
Они нашлись недалеко от лагеря. Сразу оба. Вначале Иванушка услышал приглушённые стоны, а потом увидел в лунном свете два теламужское и женское, которые двигались в размеренном, неторопливом, вечном как сама земля, темпе.
Иванушка постоял, кусая губы и не осмеливаясь пошевелиться, чтобы не треснула под ногой случайная ветка. Кто-то из любовников задел ногой котелок с водой, звякнула ручка, мужчина выругался и стал подниматься, а женщина рассмеялась низким грудным смехом и опять притянула его к себе.
Весь этот длинный, пугающий и такой прекрасный день вдруг навалился на Иванушку неподъёмной усталостью. Уже не думая о том, что кому-то помешает шумом, он побрёл обратно к костру.
«Онамужняя жена. И он наверняка не один. Женщины любят такихсо шрамами и клинками. Встретились, полюбились, на утро разбегутся. Гулями меня стращали как маленького, чтобы следом не шёл», мелькали в голове короткие обидчивые мысли.
Иванушка представил, как утром возвращается в столицук переполошенной дворне, строгому батюшке, к своим книгам, мечтам и портретам будущих невест. Потом подумал о статуе в пещереодинокой, прекрасной и холодной.
И ему вдруг захотелось заплакать.
«Отблески Этерны»
Katunf LavateinВас ещё не убивали
Я не буду больше пить!
Не смейте произносить такие слова в моём доме.
Сказал как отрезал, Джастину ничего не оставалось, кроме как отрезать тоже: ломтик вяленого мяса, словно он, ломтик, мог как-то обратить вспять случившуюся пьянку. Со вздохом поглядев на нож, на Алву и снова на нож, Джастин положил прибор на место и меланхолично вгрызся в мясо.
Вот и правильно, одобрил Рокэ, не оборачиваясь. Глаза у него на затылке, что ли? Да нет, не похоже. Скорее уж герцог увидел его отражение, лениво инспектируя собственный секретер.
Джастин не ответил. Не о чем было говорить уже около часа. Впрочем, хозяин дома прекрасно обходился и без светской беседы, любуясь видом из окна или каминным пламенем. Расчёт это был или что-то ещё, но оно сработало: не в силах вынести неприличного молчания, Джастин заговаривал сам, о первой попавшейся ерунде, и какая же выходила нелепица! Когда все мысли ежечасно сводятся к одной лишь смерти, трудно болтать о погоде, о природе да о политических дрязгах в столице. И просто говорить иногда трудно, особенно когда тебе мешают умереть.
По какой бы причине Алва ни вставал у него на пути, это явно не добродетель. Один Леворукий знает, что ему нужно. В любой другой ситуации Джастин был бы рад распить бутылку-другую в гостях у герцога, но сейчас настороженность не позволяла даже пьянеть.
Или позволяла? Стены немножко плыли. Ломтик мяса не исправил ничегоа ведь мог.
Чего вы от меня хотите? прямо спросил Джастин. Лучше так, чем снова недомолвки.
Ничего особенного, в прошлый раз за этим последовало «всего лишь жизни». Вы никак не напьётесь, а на трезвую голову с вами не договориться.
На чью трезвую голову?
На обе, Рокэ демонстративно отхлебнул вина, пришлось последовать примеру. Воистину, некоторые люди весьма заразительны сами по себе.
Что ж, как хотите, герцогесли Джастин и впрямь напьётся, а он, признаться, был бы этому искренне рад, договариваться вы можете хоть с посольством славной Гайифы. Про себя уже выиграв кампанию этого вечера, он немного расслабился и заговорил о доме. Алва слушал, изредка что-то уточняя; через десять минут он перестал пугать, через двадцатьнастораживать, через тридцать с чем-то Джастин чуть не предложил брудершафт, но вовремя одумался. Хороший вечер, и вина отменные, однако лучше вернуться с небес на землю.
Рокэ, вы же не верите! услышал свой голос Джастин, и этот голос, о ужас, был каким-то подозрительно развязным.
Во что, позвольте уточнить?
Ни во что, распространённо объяснил Джастин, для убедительности махнув рукой.
Так уж и совсем ни во что? кажется, Рокэ смеялся, но дождевые капли били по окну гораздо громче. Интересно, продолжайте.
Есть же заповедь про самоубийц. Мол, не остановивший самоубийцу принимает на себя грех его, криво процитировал Джастин, ловя себя на том, что уже два раза подряд сказал это слово. Это известно всем, но я не поверю, что вас останавливает боязнь согрешить.
Вы совершенно правы, меня не останавливает ни «боязнь», ни «согрешить»: первым не страдаю, ко второму отношусь с должным уважением.
Тогда почему?
Вышло как-то надрывно, по-детски, ну и кошки с ним. «Зачем я вам ещё нужен», отчаянно колотилось в висках, но уж этого он точно говорить не будет! Как же, в лицо заявлять Алве, что ему кто-то нужен Так же нелепо, как «боязнь согрешить».
Речь, однако, шла не о страшных, отталкивающих и порой противоречащих друг другу образах герцога, распространённых в народе: Джастин начинал убеждаться и потихоньку верить, что вымысла в них больше, чем воды в Данаре.
Хороший вопрос«почему», задумчиво сказал Рокэ, глядя в окно. Снова почувствовав себя неуютно, Джастин проследил за его взглядом. Капли ползли по стеклу сверху вниз, то сливаясь друг с другом, то брызжа в разные стороны непрошеными слезами. Это верно, что я бы не стал вытаскивать вас из смерти за шиворот, желая без очереди попасть в Рассветные Сады. Сами по себе вы мне тоже не настолько нужны, уж не обижайтесь, хотя из вас вышел хороший собутыльник. Жизни вы нужны больше, будьте любезныуважьте даму! Насколько вы пьяны для таких метафор?
Настолько, мотнул головой Джастин. Если Алва и впрямь решил отгородиться от ответа бессмысленной философией, он сейчас заклюёт носом.
Вы так рвётесь прекратить то, что у вас есть, не зная, что получите взамен, Рокэ не впечатлило его скептическое выражение лица, он всё ещё смотрел на дождь. Это трогательно и слегка обидно, не более того
Какая мне будет разница, если оно действительно прекратится
Последний дождь, теперь Алва смотрел в глаза, а страшно всё ещё не было, последний бокал вина, последний вечер. Вы готовы расстаться с этим прямо сейчас?
Отповедь была готовамелкие радости жизни не заменят её подлинный смысл, дело не в дождях и не в бокалах, настолько не в бокалах, что Джастин едва не выложил всё, что его тревожит, от начала и до конца, не утаивая даже того, в чём не признавался самому себе. Но он промолчал, а Рокэ договорил:
Вас не убивали, Джастин Придд, при этих словахне показалось ли? он слегка повёл плечом и едва заметно поморщился, словно разминая затёкшие мышцы или унимая невесть откуда взявшуюся боль в спине. Дождь прекратился. Вас ещё не убивали.
Rattenfaenger_von_HamelnЗамужество девицы Корбье
Айри, ну, Айри, смотри же! Эдит дёргала ее за рукав, показывая куда-то вперед. Он сейчас огонь выдыхать будет! Ну же, гляди, уже щёки надул!
Ветер играл с разноцветными флажкамилёгкий, нежный, какой бывает лишь весной; он приносил аромат распускающихся деревьев, набиравших силу трав, свежевыпеченных кренделей, карамелек из жжёного сахара, одна из которых как раз была зажата в руке младшей сестры. Коричневый то ли петушок, то ли зайчик на короткой деревянной палочке. И стоявшая рядом Дейдри тоже рот разинула от изумления и все платье обсыпала сахаромзавитки кренделька были сдобрены им от души.
Тебе что, не нравится? не унималась Эдит, которую теперь по настоянию Бенджи называли Элизабет.
Косички, что так тщательно заплела ей утром Айрис, растрепались, она то и дело заправляла за ушко выбившуюся прядку. Дитя, совсем еще дитя.
В Клостерталь они прибыли около полудня, побродили по ярмаркевойна, которую им не довелось пережить, только-только улеглась и взглянуть сейчас было не на что. Разве что манила разнообразная снедь: пышные рыхлые булки, посыпанные маковыми зёрнышками, пирожки с кислой капустой, с зайчатиной, с орехами, оставшимися от прошлогодних запасовдевочки смотрели голодными глазами, и Бенджи готов был исполнить любой их каприз. Мелкие монетки звякали в его ладони. А едва Эдит и Дейдри услышали, что будет ещё и представление с фокусниками
«Нам нужно дальше, почему-то стала возражать она. Мы торопимся».
«Отчего же, моя эрэа? Бенджи был покладистым спутником и никогда с ней не спорил, но каким-то непостижимым образом у него всегда выходило настоять на своём. Нам спешить некуда. Говорят, здесь неплохой трактир, здесь и заночуем».
«Ты же сам всё время твердишь, что нам нужно ехать!»она не понимала, куда и зачем они направляются, но вот уже два месяца, с того дня, как шагнула из тёмного нутра пещеры на солнечный свет, послушно следовала за Бенджи.
Казалось, ему в точности известно, что им делать. «Некуда торопиться, моя эрэа, всё так же мягко заверил он. Задержимся, если девочкам хочется поглядеть на праздник».
Айрис совершенно потерялась в суетливой радостной толпе: простодушные бергеры хлопали в ладоши и подбрасывали вверх украшенные лентами шляпы, ликуя при виде нехитрых фокусов. Бородатая женщина, томно закатывавшая глаза и обмахивавшаяся веером на наспех сколоченной сцене, принимала ухаживания напудренного кавалера, жонглёры лихо управлялись с дюжинами раскрашенных шарова Айри чудилось, что в воздухе летают пушечные ядра, и одно из них непременно угодит в неё или девочек. Гибкий парень выделывал коленца, стоя внутри огромного обруча. Труппа странствующих циркачей обогнала их ещё в дороге; лошади бежали быстро, кибитки раскачивались на ухабистой дороге, звонко щёлкал кнут возницы, а ветер раздувал голубенькие занавески на повозках, словно паруса небольших судёнышек.
Уже два месяца её не покидало ощущение, что все обитатели севера снялись с обжитых мест и двинулись в путь, хотя она и знала, что на самом деле всё обстояло совсем не так: возвращались беженцы, и города и деревушки вновь наполнялись жизнью. Где бы им ни приходилось останавливаться, всюду говорили об ужасной войне, что ещё зимой лесным пожаром полыхала по всем Золотым Землям, о безумцах с выпученными побелевшими глазами, кидавшихся друг на друга, о бродячих мертвецах, которых исторг Закат. Они кивали, не желая выдать собственное неведение, и объясняли всем, что покинули разорённый Надорконечно, им верили: когда ты один из многих, так просто спрятаться.
Я буду Дианой, сразу же объявила Дейдри, как только Бенджи, их странный спутник, вывел их из пещер и объявил, что называться прежними именами слишком неосторожно: всех Окделлов, оказавшихся в замке во время землетрясения, признали мёртвыми, а в их исконных землях теперь отчего-то правил дядюшка Эйвон.
Я же сама видела, как его камнями завалило, недоумевала Эдит.
Как и нас всех.
Айри ни тогда, ни сейчас не могла объяснить, каким образом полумрак подземных переходов мог смениться ясным небом и ярким солнцем. До сих пор она не смела задуть свечу, укладываясь спать: стоило прикрыть глазаи матушка вновь молилась перед иконами, на неё падали каменные обломки, вокруг рушились колонны их домашней капеллы, а она всё молилась и молилась. Страшная, изуродованная, изломанная, с залитым кровью лицом Айри садилась в постели, прижимая к груди ледяные руки, пыталась шептать «Создателю всего сущего», но слова не шли с губ. Их выпустил Лабиринт, тот самый, о котором когда-то в детстве тайком от матушки рассказывала старая няняиного объяснения у неё не было.
Поразительно, но младших девочек, похоже, ничего особенно не удивляло: они резво носились по зеленевшим полям, а если случалось прятаться от дождя в какой-нибудь заброшенной деревнеподставляли ладошки, ловя падающие с крыш капли, брызгались, смеялись Помогали Бенджи разводить костёр, когда останавливались вдали от селений, гладили крепких крестьянских лошадок, которых Бенджи раздобыл для своих «прекрасных эрэа». И он сам неизменно улыбался, глядя на них. Но стоило Айри заметить, что он наблюдает за Эдит и Дейдри, как он тут же отводил взгляд и делал вид, что занят только своим костром и жарившейся на огне дичью.
«Бенджипроводник, которого нам дал Лабиринт, как-то шепнула ей Дейдри, когда они устраивались на ночлег в одной из таверн. Он нам помогает. Мы бы пропали без него». «С чего ты взяла?»Айрис не желала признавать очевидное: он был совершенно обычнымне высок и не низок, с простецким лицом, каких десятки в любом северном городишке. И в то же время каждое утро, когда она встречала их таинственного спутника, ей казалось, что она видит его впервые.
смотри, Айри, музыканты! Дейдри протягивала ей половинку обкусанного кренделя. Хочешь? Я объелась уже.
Айрис Окделл, а ныне девица Айрин Корбье, отрицательно покачала головой. Такая простенькая фамилия, какую могут носить и лавочники, и ординарыникто не станет расспрашивать. В этом мире больше не было Окделлов. Вернее, был один: в это верили простаки, разглядывавшие неумело намалёванные портреты «государственного преступника» Ричарда Окделла, расклеенные у городских ворот и на дверях трактиров. «Сказывают, это он и короля, и королеву прежних зарезал, доверительно сообщила ей одна из беженок, заметив, что Айри рассматривает приказ о поимке. Сам господин регент велел его сыскать. Такого не то что повеситьна мелкие кусочки изрубить надо!»
Но Айри твёрдо знала, что ее брат давно мёртв. И что она была ему плохой сестрой. Что же до господина регента Она была дурочкой, маленькой влюблённой дурочкой, придумавшей себе сказку и так легко в неё поверившей. У прежней Айрис Окделл, пожалуй, достало бы глупости броситься за помощью к синеглазому герцогу, она даже ухитрилась бы разглядеть любовь в его снисходительном взгляде. Но девице Корбье не было ни малейшего дела до господина регента, как и до дядюшки Эйвона, посмевшего принять Надор. Предавшего, да, предавшего и память покойного отца, и мать А Дикон Если бы она умела возвращать время вспять!
«Вам не стоит ничего опасаться, уверял ее Бенджи. Мы отправимся в Бергмарк, там никто вас не признает».
И она согласилась: ей тоже казалось, что отпущенным из Лабиринта сёстрам государственного преступника Ричарда Окделла самым разумным будет просто исчезнуть. И никогда, никому не открывать свое подлинное имя, теперь запятнанное убийством и изменой. Дикон, милый Дикон, что же ты натворил?
Музыканты наигрывали на флейтах и лютнях простенькую мелодию, кто-то из стоявших рядом уже пустился в пляс. Пора было уходить. Бенджи не прав: им нечего здесь задерживаться. И ехать в эти чужие земли, где все говорили на каком-то чуднОм наречии, которого Айри не понимала, тоже не стоило. Она уже было повернулась к сёстрам, чтобы позвать их с собой, пока какой-нибудь разошедшийся гуляка не прицепился к ней или девочкам, как вдруг что-то переменилось, возгласы стали громчетеперь толпа будто приветствовала кого-то.
Бенджи! Что они такое кричат?
Там, где совсем недавно крутился в своём обруче циркач, появились всадники. Лошади шли шагом, солдат, ехавший впереди, вёз штандарт, но ветер так полоскал полотнище, что герба было не разобрать.
Они приветствуют маршала Севера и командора Бергмарк, моя эрэа, почтительно отозвался Бенджи. Похоже, он не усматривал в появлении вооружённого отряда ни малейшей угрозы для «девиц Корбье».
Я предпочла бы удалиться, почти шёпотом произнесла Айрис.
Если вы уйдёте сейчас, это привлечёт излишнее внимание.
Пожалуй, он был праввряд ли командору Бергмарк интересны три странницы, одетые чуть лучше местных крестьянок, но Айри всё же надвинула капюшон поглубже, скрывая тёмно-русые пряди.