Вовсе нет. Я уцепилась за руку, протянутую, чтобы помочь мне подняться. Но если ты намерен шагать во время лекции, постарайся, по крайней мере, ходить вместе со мной, вместо того, чтобы пересекать мой путь. Столкновение было неизбежно.
Солнечная улыбка озарила его хмурое лицо, и он нежно обнял меня.
Только такого рода столкновение, я надеюсь. Ну вот, Пибоди, ты вполне согласна со мной в том, что система образования неполноценна. Ты же не хочешь сломить дух мальчика?
Всего лишь чуть-чуть его согнуть, пробормотала я. Но перед Эмерсоном так трудно устоять, когда он улыбается и Не столь важно, что именно он делал; но когда речь идёт о сапфирово-синих глазах Эмерсона, его чёрных и густых волосах, его фигуре, элегантной и мускулистой, как у греческого спортсменадаже без упоминания о ямочке (она же расселина) на подбородке, или энтузиазма, который он привносит в осуществление супружеских прав Нет нужды излишне конкретизировать, но я уверена, что любая здравомыслящая женщина поймёт, почему предмет образования Рамзеса перестал меня интересовать.
Затем Эмерсон вернулся на своё место и поднял газету; я же вернулась к нашей теме, но в значительно смягчённом настроении.
Мой дорогой Эмерсон, сила твоих убежденийто есть, твои аргументыявляются чрезвычайно убедительными. Рамзес может ходить в школу в Каире. Существует новая Академия для молодых джентльменов, о которой ко мне поступали хорошие отзывы; а так как мы будем вести раскопки в Саккаре
Газета, за которой повернулся Эмерсон, с шумом развернулась. Я замолчала, охваченная ужасным предчувствиемхотя, как показали события, всё было не так уж и ужасно.
Эмерсон, мягко произнесла я. Ты подал заявку на фирман, так ведь? И ты, конечно, не повторишь ошибку, совершённую несколько лет назад, когда пренебрёг временем, и вместо получения разрешения на работу в Дахшуре мы оказались в самом скучном, бесполезном месте из всех, что имеются в Нижнем Египте? Эмерсон! Положи эту газету и ответь мне! Ты получил разрешение от Департамента древностей на раскопки в Саккаре в этом сезоне?
Эмерсон опустил газету, и вздрогнул, обнаружив моё лицо всего в нескольких дюймах от своего.
Китченер,сказал он, захватил Бербер.
Невозможно представить, что грядущие поколения окажутся не в состоянии понять жизненную важность изучения истории, иличто британцам будут неведомы одни из самых замечательных страниц создания империи. Но в мире бывает всякое; и в случае подобной катастрофы (о более мягком названии нет и речи), я отвлеку внимание моих читателей, чтобы напомнить им о фактах, которые должны быть известны им так же, как и мне.
В 1884 году, когда я впервые оказалась в Египте, большинство англичан упорно считали Махди всего лишь заурядным религиозным фанатиком-оборванцем, невзирая на то, что его последователи заполонили бóльшую часть Судана. Эта страна, простирающаяся от скалистого Асуанского водопада в джунгли к югу до слияния Голубого и Белого Нила, была завоёвана Египтом в 1821 году. Паши, которые были к тому же не египтянами, а потомками албанского авантюриста, управляли регионом ещё более преступно и бездарно, чем даже в самом Египте. Великодушное вмешательство великих держав (особенно Великобритании) спасло Египет от катастрофы, но положение в Судане продолжало ухудшаться, пока Мохаммед Ахмед Ибн-эль-Саид Абдулла не провозгласил себя Махди, реинкарнацией Пророка, и не сплотил силы, восставшие против египетской тирании хаоса. Его последователи были убеждены в том, что онпотомок шейхов; его враги глумились над ним, считая лишь бедным невежественным строителем лодок. Каково бы ни было его происхождение, он обладал необычайным магнетизмом личности и замечательным даром красноречия. Вооружённое только палками и копьями, его войско, представлявшее собой просто сброд, катилось вперёд, сметая всё на своём пути, и угрожало столице Судана Хартуму.
Противостоял Махди героический генерал Гордон. В начале 1884 года он был направлен в Хартум, чтобы договориться о выводе войск, расквартированных там и в соседнем форте Омдурман. Общественное мнение в основном было против этого решения, ибо отказ от Хартума означал отказ от всего Судана. И тогда, и позже Гордона обвиняли в том, что он и не собирался выполнять эти приказы; какими бы причинами для задержки вывода войск он ни руководствовался, но вывод не состоялся. К осени 1884 года, когда я приехала в Египет, Хартум был осаждён дикими ордами Махди, и вся окружающая страна, до самых границ с Египтом, находилась в руках мятежников.
Доблестный Гордон удерживал Хартум, и английское общественное мнение, во главе с самой королевой, требовало его спасения. Экспедиция была, наконец, послана, но достигла осаждённого города лишь в феврале следующего годаспустя три дня после того, как Хартум пал и отважного Гордона зарубили во дворе своего дома. «Слишком поздно!»таков был мучительный крик Британии! По иронии судьбы, Махди пережил своего великого врага менее, чем на шесть месяцев, но освободившееся место занял один из его лейтенантов, Халифа Абдулла эль-Тааши, правивший ещё более деспотически, чем его хозяин. Уже более десяти лет подвластная ему земля стонала от его жестокости, в то время как британский лев облизывал свои раны и отказывался отомстить за павшего героя.
Причиныполитические, экономические и военныекоторые привели к решению отвоевать Судан, слишком сложны, чтобы обсуждать их здесь. Достаточно сказать, что кампания началась в 1896 году, и к осени следующего года наши войска шли в наступление у четвёртого порога Нила под предводительством храброго Китченера, получившего имя «Сирдара» (главнокомандующего) египетской армии.
Но какое отношение, спросите вы, имеют эти потрясшие весь мир события к зимним планам пары невинных египтологов? Увы, ответ мне был известен слишком хорошо, и я опустилась на стул рядом с письменным столом.
Эмерсон, сказала я. Эмерсон, прошу тебя! Только не говори мне, что ты вознамерился этой зимой проводить раскопки в Судане!
Моя дорогая Пибоди! Эмерсон отбросил газету в сторону и вперил в меня свой пронзительный взгляд. Никто не знает лучше тебя, что я многие годы хотел вести раскопки в Напате или Мероэ. Я бы взялся за это ещё в прошлом году, если бы ты не подняла такой шумили если бы согласилась на время моей работы остаться с Рамзесом в Египте.
И ждать известий о том, что твоя голова торчит на пикетак, как они поступили с Гордоном, пробормотала я.
Ерунда. Мне ничего не угрожало. Кое-кто из моих лучших друзей принадлежал к махдистам. Но это неважно, продолжал он быстро, дабы предотвратить протест, который готов был сорваться с моих губ: не по поводу истинности этого заявления, ибо Эмерсон находил друзей в самых невероятных местах, но в отношении самого плана. Сейчас совершенно иная ситуация, Пибоди. Область вокруг Напаты уже в египетских руках. И с той скоростью, с какой движется Китченер, он возьмёт Хартум к тому времени, когда мы прибудем в Египет, а Мероэместо, которое я выбралнаходится к северу от Хартума. Там будет вполне безопасно.
Но, Эмерсон
Пирамиды, Пибоди. Глубокий голос Эмерсона упал до соблазнительного баритонального рычания. Царские пирамиды, не тронутые ни одним археологом. Фараоны из двадцать пятой династии были нубийцамигордыми, мужественными воинами, пришедшими с юга покорять выродившихся правителей упаднического Египта. Этих героев хоронили на родине, в Гушебывшей Нубии, ныне Судане.
Я знаю, Эмерсон, но
После того, как Египет отдал независимость персам, грекам, римлянам, мусульманам, Гуш остался процветающим могущественным царством, продолжал Эмерсон поэтически (и малость неточно). Египетская культура выжила в этих далёких земляхв том самом месте, как я полагаю, из которого она и возникла первоначально. Подумай об этом, Пибоди! Исследовать не только развитие этой могучей цивилизации, но, возможно, даже её корни
Чувства захлестнули его. Голос затих, глаза потускнели.
Лишь две вещи могли довести Эмерсона до подобного состояния. Одна из нихоказаться там, где до сих пор не было ни одного учёного, стать первооткрывателем новых миров, новых цивилизаций. Стоит ли говорить, что я полностью разделяла это благородное честолюбие? Нет. Моё сердце забилось чаще, и я чувствовала, как разум тонет под страстью его слов. И лишь единственный последний слабый луч здравого смысла заставил меня прошептать:
Но
Но не нужно со мной спорить, Пибоди. Он взял мои руки в своисильные бронзовые руки, которые могли обращаться с киркой и лопатой более энергично, чем кто-либо из рабочих, и в то же время были способны к самым чувствительным, самым трепетным прикосновениям. Его глаза сверлили меня; мне показалось, будто сверкающие лучи синих сапфиров из глазниц пронзили мой помутившийся мозг. Ты со мной, и ты это знаешь. И ты будешь вместе со мной, милая моя Пибодиэтой зимой, в Мероэ!
Поднявшись, он снова уверенно обнял меня. Больше я ничего не сказала, да и на самом деле ничего не могла сказать, так как его губы прижались к моим. Но подумала: «Что ж, хорошо, Эмерсон. Я буду с тобойно Рамзес останется в Каирской Академии для молодых джентльменов».
* * *
Я редко ошибаюсь. И случаются эти редкие ошибки, как правило, либо потому, что я недооценила упрямство Эмерсона, либоковарные козни Рамзеса, либосочетание того и другого. Однако, защищая свои способности к предвидению, должна сказать, что причудливый поворот в судьбе нашего путешествия стал результатом не столько наших маленьких семейных разногласий, сколько такого поразительного развития событий, которого не ожидал никто, а тем более я.
Случилось всё это одним сырым осенним вечером вскоре после описанного мной разговора. У меня был ряд оговорок по поводу зимних планов Эмерсона, и, как только эйфория от силы его убеждения утихла, я без стеснения высказала их. Хотя северный Судан считался официально «усмирённым», и египетская оккупация простиралась на юг до Донголы, только идиот мог бы предположить, что сообщение в этой местности являлось абсолютно безопасным. Несчастные жители области страдали от войны, угнетения и голода; многие из них были бездомными, большинство голодало; и любой, кто решился бы появиться среди них без вооружённого сопровождения, практически обращался с просьбой убить его. Эмерсон проигнорировал мои слова. Мы ничем не рискуем среди этих людей. Мы будет работать в оккупированном районе, рядом с войсками. Кроме того, некоторые из его лучших друзей
Безропотно смирившись с его планами (и следует признать, что определённое влияние оказала моя сжигающая страсть к пирамидам), я поспешила завершить приготовления к отъезду. После стольких лет этот процесс превратился в рутину, но дополнительные меры предосторожности и избыточные запасы просто необходимы, раз уж нам придётся рисковать в такой отдалённой местности. От Эмерсона, естественно, не было никакой помощи. Всё своё время он тратил, детально изучая то немногое, что было известно о древних жителях Судана, а также на долгие беседы со своим братом Уолтером. Уолтерблестящий лингвист, специалист по древним наречиям Египта. Перспектива оказаться обладателем безвестных текстов, а тем более на нерасшифрованном мероитическом языке, подняла его энтузиазм на недосягаемую высоту. Вместо того, чтобы отговорить Эмерсона от этого опасного проекта, он чуть ли не благословлял брата.
Уолтер женат на моей лучшей подруге Эвелине, внучке и наследнице герцога Чалфонта. Союз этот чрезвычайно счастлив и благословлён четырьмянет, нет, уже пятьюдетьми. (Мой муж как-то раз грубо заметил, что Эвелина теряет чувство меры. При этом он пренебрёг тем фактомкак, впрочем, и любой мужчиначто его брат несёт по меньшей мере равную ответственность). В тот вечер Эмерсоны-младшие находились вместе с нами. Я вовсю наслаждалась возможностью провести время со своей милой подругой и деверем, которого искренне уважала, а также их пятью (если только не шестью) восхитительными потомками. Существовал и ещё один повод для этого визита. Я отнюдь не оставила надежду убедить Эмерсона, что Рамзеса следует оставить в Англии, когда мы отправимся в рискованное путешествие. Я знала, что могу рассчитывать на Эвелинуна то, что она мягко добавит свои аргументы к моим. По причинам, которые я так и не понимала, она была просто без ума от Рамзеса.
Невозможно дать должное представление о Рамзесе, лишь описывая его характеристики. Нужно наблюдать за ним в действии, чтобы понять, как даже самые замечательные черты умудряются извращаться или доходить до такой крайности, что перестают быть добродетелями и превращаются в свою противоположность.
Рамзесу было десять лет. Он мог говорить по-арабски, как на родном языке, с лёгкостью прочитать три различных отрывка на древнеегипетскомс той же лёгкостью, с какой мог прочесть текст на латыни, иврите, греческом (который так же прост, как английский), распевать невероятное множество непристойных арабских песен и ездить почти на всём, что обладает четырьмя ногами. Этим и исчерпывались все его полезные навыки.
Он обожал свою очаровательную, ласковую тётю, и я надеялась, что она поможет мне убедить его остаться в их доме на зиму. Ещё один побудительный мотивдвоюродные братья и сёстры; Рамзес обожал их ничуть не меньше, хотя я не уверена, что это чувство было взаимным.
Отправляясь в Лондон, на сей раз я не так уж сильно волновалась, что должна оставить Рамзеса, потому что шёл сильный дождь, и я предположила, что Эвелина заставит детей остаться дома. И всё-таки я строго запретила Рамзесу проводить любые химические опыты, продолжать раскопки в винном погребе, заниматься метанием ножей в доме, показывать маленькой Амелии мумифицированных мышей, или же разучивать с кузенами любые арабские песни. Существовало ещё множество других запретов, о которых я уже и не вспомню, но я была абсолютно уверена, что предусмотрела всё. Поэтому я могла заниматься своими делами со спокойной душой, чего не могла сказать о теле; угольный дым, нависавший над Лондоном, в сочетании с дождём превращался в чёрную сажу, оседавшую на одежду и кожу, да и улицы были по щиколотку в грязи. Когда я вышла из поезда, то с радостью увидела, что меня ждёт экипаж. Я распорядилась, чтобы большинство моих покупок доставили домой, и тем не менее, была нагружена пакетами, а мои юбки промокли до колен.
Огни Амарна-Хауса тепло и гостеприимно сияли сквозь сгущавшиеся сумерки. С радостным нетерпением я предвкушала встречу с теми, кого любила больше всего на свете, а также не со столь любимыми, но, тем не менее, приятными удобствами: горячей ванной, сменой одежды, и чашкой напитка, что веселит, но не опьяняет. Мокрые ноги заледенели, юбки цеплялись за всё подряди я подумала, что стоило бы позволить себе даже и опьяняющий напиток (но, конечно, опьянение вызывается лишь потреблением чрезмерного количества, чего за мной не водится). В конце концов, нет ничего лучше для предупреждения простуды, чем хорошая порция виски с содовой.
Меня встречал Гарджери, наш непревзойдённый дворецкий. Как только он помог мне освободиться от промокшей верхней одежды, то тут же заботливо спросил:
Могу ли я предположить, мадам, что вы захотите что-нибудь выпить во избежание простуды? Я сразу же пошлю лакея наверх, если вам угодно.
Великолепная мысль, Гарджери, ответила я. Искренне благодарна вам за это предложение.
Я дошла почти до дверей своей комнаты, прежде чем поняла, что в доме царила необычная тишина. Ни голосов, оживлённо обсуждающих изыскания моего мужа, ни детского смеха, ни
Роза! воскликнула я, распахнув дверь. Роза, где А, вот и вы.
Ваша ванна готова, мадам, сказала Роза из открытой двери ванной, где она стояла, расплываясь в облаках пара, как некий добрый гений. Лицо её казалось малость раскрасневшимся. Конечно, причиной приятного румянца на щеках мог быть и жар в ванной, но я подозревала, что здесь кроется нечто иное.
Спасибо, Роза. Но я хотела спросить
Подать малиновое платье, мадам? Она поспешила ко мне и принялась дёргать за кнопки на моей одежде.
Да. Но где Моя дорогая Роза, вы меня трясёте, как терьеркрысу. Чуть меньше энтузиазма, если можно
Да, мадам. Но вода в ванне остынет. Освободив меня от платья, она начала атаковать мои юбки.
Ладно, Роза. Чем занят Рамзес?
Мне потребовалось некоторое время, чтобы узнать правду о ней. Роза бездетна. Несомненно, этот факт объясняет её своеобразную привязанность к Рамзесу, которого она знает с младенческих лет. Действительно, он осыпает её подаркамибукетами из моих призовых роз, колючими гроздьями полевых цветов, небольшими пушистыми животными, отвратительными перчатками, шарфами, сумочками, выбранными им самим и оплаченными из карманных денег. Но даже если бы подарки были идеальными (а в большинстве своём это совсем не так), они вряд ли смогли бы компенсировать то время, которое Розе требуется на уборку после Рамзеса. Я давно отказалась от попыток понять эту абсурдную черту характера в целом вполне разумной женщины.