Подсудимая, подметил Гуди, живет в доме на колесах, что может придать делу, я так полагаю, хороший исход. Залог пять тысяч долларов.
Пять тысяч долларов! Перышко пыталась судорожно придумать, где ей достать такие деньги. Фицрой? Нет, забудь. Еще несколько словесных па между девушкой-адвокатом и судьей, заключение под стражу и назначение слушания. Затем прозвучали еще пару непонятных слов, который не входили в ее словарный запас. Наконец, девушка повернулась к ней, протянула карточку и сказала:
Я поговорю с судьей Хигби.
На карточку говорилось, что она юрист и зовут ее Марджори Доусон. Перышко спросила:
А это разве не судья?
Это предъявление обвинения, объяснила Марджори Доусон. Судья Хигби будет вести слушание. Я с вами свяжусь, как только поговорю с ним.
Но хотела сказать Перышко, но ее взяли под локоть и увели.
* * *
После обвинения, Перышку пришлось пройти через процедуру суда, которая прошла тихо и спокойно, словно для работников это была рутина, собственно, как и для обвиняемых, но для нее это рутиной не было, и этот процесс сильно пошатнул ее уверенность в себе. Ее никогда не арестовывали, у нее никогда не было разговоров с подозрительными или злыми полицейскими, ей даже штраф никогда не выписывали. Конечно, она участвовала в нескольких не особо криминальных аферах в Неваде, но в большинстве своем в качестве декорации, и она никогда не удостаивалась особо внимания суда. Но мир этих людей здесь предполагал невероятное количество решений относительно виновных и невиновных, плохих и хороших парней, свободы и заключения, и ей это совсем не нравилось.
Но у нее не было выбора. Ей пришлась пройти через унизительные фотографии и отпечатки пальцев, и написание длинного списка вещей, которые забрали. После всего этого огромная женщина, помощник шерифа, отвела ее в маленькую пустую комнату, где ей пришлось раздеться для обыска, что ее, в общем-то, совсем не беспокоило. Но после обыска у нее забрали одежду и выдали джинсовую рубашку и джинсы, совсем не по размеру.
Для женщин разных размеров нет, пояснил помощник, даже не извиняясь, что сделал бы любой нормальный человек.
Теперь ее вели в камеру. Они шли по длинному коридору, минуя мужские камеры, Перышко заглянула в одну из них и увидела, что это была бытовая зона с длинным деревянным столом и несколькими складными стульями. Там также был телевизор, включенный на канал погоды. Три неудачника в джинсовых рубашках и голубых джинсах как у нее сидели на стульях, уставившись в телевизор. Обе стены бытовой зоны представляли собой решетки для того, чтобы ты всегда был в поле зрения.
«Ну, по крайней мере, они не держат меня здесь», подумала Перышко. Потом она задумалась, а какая им вообще разница, какая сейчас погода?
Они прошли фанатов канала погоды, и в конце коридора они подошли в железной двери. Один из двух сопровождавших ее нажал на кнопку возле двери, и раздался противный звенящий звук. Дверь открылась.
Иди внутрь, сказал помощник.
Ей очень хотелось придумать повод, чтобы завязалась ругань, но на ум ничего не приходило, поэтому она молча зашла внутрь, и дверь за ней закрылась. Женские камеры очень напоминали запоздалую мысль. Большая длинная комната была полностью оборудована решетками, даже внутри стен и на большом окне в конце комнаты. Когда она подошла к окну, всё, что она смогла увидеть, это старые кирпичные стены и вдалеке белый шпиль на фоне серого неба. И все.
Из мебели были две двухъярусные кровати возле стен, на каждой был тонкий матрас, сложенный пополамтолстый матрас просто невозможно сложить пополамплюс еще была простынь, какое-то неуклюжее шерстяное одеяло, подушка, наволочка, все аккуратно сложно на матрасе. Даже был квадратный деревянный стол и два складных стула, как в камере у мужчин, но телевизора здесь не было. Чтобы узнать погоду, ей придется рассчитывать на новости в окне.
Когда противный звонок снова прозвенел, она все еще стояла у окна, облокотившись плечом о решетку, и смотрела на мир за пределами камеры; тени были такими длинными, что казалось, будто они объединились с темнотой ночи. Когда раздался этот жуткий звук, она быстро вернулась в середину камеры и встала около стола. Дверь открылась, и показался уже другой работник.
Посетитель.
Посетитель? На мгновение Перышко подумала, что это мог быть Фицрой, который пришел сказать, чтобы она забыла обо всем этом кошмаре, что все отменяется, и она вернется домой, что все были просто не в себе, когда решили, что это план действительно сработает. Но нет. Во-первых, Фицрой так не сделал бы; во-вторых, Фицрой не стал бы светиться рядом с Перышком; в-третьих, они не были не в себе, когда придумывали этот план, они собирались идти до конца, и все должно было превосходно сработать. И в итоге она бы получила самый большой, самый белый, самый огромный, самый милый и самый простой домик в резервации, и к черту всех.
Поэтому она спросила:
Какой посетитель?
Ваш адвокат, мэм.
А, Марджори Доусон. Очень вовремя. Перышко не хотела больше ни секунды проводить в этом чертовом месте.
Тогда пошли, сказала она, и они пошли.
Проходя мимо мужской камеры, она мельком увидела себя в телевизоре, когда ее сопровождал конвой. Черт возьми! После шести она уже попала в местные новости.
В конце другого коридора, охранник открыл дверь и сказал:
Сюда, мэм.
Она вошла, и он закрыл за ней дверь. Она осмотрелась. Это снова была женская камера, только уже без решеток и двухъярусных кроватей, но с таким же квадратным столом и двумя складными креслами, на одном из которых сидела Марджори Доусон. Она изучала бумаги, разложенные перед ней на столе. Посмотрев поверх очков, она сказала:
Проходите, Ширли Анна.
Перышко прошла вперед, положила руку на спинку стула и сказала:
Меня зовут Перышко.
Присаживайтесь, Ширли Анна, сказала Марджори Доусон, как будто не слышала ее.
Меня зовут Перышко, повторила она.
Марджори Доусон одарила ее безразличным взглядом, словно она была файлом, который поставили не на то место.
Мы можем это обсудить, если хотите, сказала она. А пока что, присаживайтесь.
Перышко села, скрестила руки на столе и стала ждать. Она не собиралась угождать адвокату.
Разглядывая бумаги, Доусон сказала:
Вы очень глупая молодая девушка, Ширли Анна, но такая везучая.
Перышко все еще ждала.
Доусон посмотрела на нее.
Не хотите знать почему?
Я знаю, что я везучая, ответила Перышко. Хотелось бы знать, почему я глупая.
Доусон показала на документ в папке, и Перышко увидела копию своего письма.
Это не самый удачный вариант шантажа, сказал адвокат. Если вам удастся избежать тюрьмы
Это не было попыткой кого-то шантажировать, перебила ее Перышко.
Доусон покачала головой и помахала пальцем.
Думаю, вы не понимаете всю серьезность ситуации.
Перышко нахмурилась.
Вы вообще, чей адвокат?
Ваш. Как вы уже знаете, я говорила с судьей Хигби, и Не перебивайте меня!
Перышко снова скрестила руки, как Джеронимо.
Говорите, сказала она как Джеронимо. Потом буду говорить я.
Превосходно, Доусон казалась немного раздраженной. Она поправила волосы, хотя они были идеально причесаны, и снова уткнулась в письмо, словно подпитываясь его силой. Вы пытались получить деньги посредством ложных заявлений. Дайте мне закончить! Я говорила с судьей Хигби. И я защищала ваше дело. Да дайте же мне закончить! Я напомнила судье, что вы ранее не привлекались к судебной ответственности, что это ваше первое обвинение и что я подозреваю, что кто-то вас в это втянул. Судья согласился смягчить приговор, если
Она снова посмотрела на Перышко поверх очков, которая даже не пыталась ничего сказать, а терпеливо ждала своей очереди.
Если, продолжила Доусон, вы подпишите отказ от ваших требований в этом письме и покинете округ Клинтон и никогда сюда не вернетесь, судья вас освободит. Я закончила, и она и правда закончила свою речь. Она нашла в папке другой документ и протянула его Перышку, которая даже не шелохнулась.
Покопошившись в своем дипломате, Доусон достала из него большую черную ручку с откручивающимся колпачком. Она открутила его, протянула ручку Перышку, и когда та не взяла ее, Доусон посмотрела на нее и встретилась с ней взглядом.
Вы закончили? спросила Перышко.
Вам действительно лучше подписать его, сказал Доусон.
Вы закончили? повторила вопрос Перышко, Если да, то теперь моя очередь говорить.
Доусон тяжело вздохнула, положила ручку на стол и откинулась на спинку стула.
Даже не знаю, что еще вы можете мне сказать.
А если вы не заткнетесь, так и не узнаете, ответила Перышко.
Это сделало свое дело. Доусон посмотрела на нее с каменным недоверием, и сама скрестила руки как Джеронимо.
Перышко выпрямила руки и сказала:
Вы ведете себя не как мой адвокат, а как адвокат тех парней, она указала на письмо, которое отправляла. Я Перышко Рэдкорн. Моя матьМорда самки Рэдкорн, моя бабушкаГарриет Маленькая нога Рэдкорн, мой дедМедвежья лапа Рэдкорн, который пропал в военно-морском флоте Соединенных Штатов во время Второй Мировой. И все они были потакноби, и я потакноби. Мы все потакноби вплоть до моего прадеда Джосефа Рэдкорна, который свалился с Эмпаер стэйт билдинг.
Доусон моргнула и спросила:
Вы что, шутите?
Он там работал, пока здание строилось, он был на самом верху с еще парочкой могавков. Мама рассказала мне, что семья всегда была уверена, что это они его столкнули, поэтому я тоже так считаю.
Доусон уставилась на нее, обдумывая сказанное.
Вы верите в то, что здесь написано.
Это не просто заявления, это факты, сказала ей Перышко. Она была настолько возмущена обращением этих клоунов, который не могли даже поддержать цивилизованный разговор, что это негодование дало ей столько самоуверенности, сколько дала бы ей невиновность. Она сказала:Я никогда ни у кого не вымогала деньги. Я никогда ничего не просила. Я всего лишь сказала, что хочу вернуться к родным людям. А поскольку я не знаю никого из потакноби, единственным вариантом были киота и ошкава. И вот так они со мной обращаются, со своей дальней кузиной? Как будто я из ирокезов!
Казалось, Доусон теряла все больше и больше уверенности в себе. Она сказала:
Племена уверены, что больше нет никого из потакноби.
Они не правы.
Хорошо Доусон теперь сильно колебалась, она снова уткнулась в свои документы в поисках помощи, но помощи она там так и не нашла.
Если вы и правда мой адвокат, продолжила Перышко, вы вытащите меня отсюда.
Хорошо Завтра
Завтра!
Сегодня мы уже ничего не сможем сделать, сказала Доусон, максимум, вы можете внести залог.
Я уже думала об этом, ответила Перышко. Я могу заложить собственность. Могу заложить свой дом на колесах, он оформлен на меня. И стоит он больше пяти тысяч долларов.
Но это все равно будет только завтра, сказала Доусон. Она выглядела и говорила обеспокоенно. Ширли Анна, если вы
Перышко погрозила ей пальцем.
Меня зовут, она говорила медленно и четко, Перышко. Думаю, вам стоит называть меня мисс Рэдкорн.
Кем бы вы ни были, сказала Доусон, пытаясь выкрутиться, если бы вы подписали документ, вы были бы свободны уже сейчас.
И навсегда.
В общем-то, да. Но при нынешних обстоятельствах, вижу, что вы непреклонны относительно этого момента, поэтому, боюсь, сегодня мы ничего сделать не можем.
А что вы собираетесь делать завтра?
Поговорить с судьей Хигби, попрошу, чтобы он поговорил с вами в кабинете судьи, посмотреть, что можно сделать.
Но тогда мне придется провести ночь здесь.
Да, но сейчас невозможно
Ни в чем толком не обвинена, ничего не сделала, и должна провести ночь здесь.
Завтра
Перышко покраснела. Она очень злилась и не видела ни одной причины скрывать это.
Я здесь уже несколько часов. Мой настоящий адвокат потратил бы это время на то, чтобы вытащить меня отсюда, а не на то, чтобы заставить признаться в вещах, которых я не делала.
Завтра мы
Сегодня вы еще кое-что можете для меня сделать, снова перебила ее Перышко.
Доусон посмотрела на нее с готовностью.
Да, все, чем смогу помочь.
Позовите охранника, чтобы он отвел меня в камеру, сказала Перышко. Мне нужно расстелить койку.
16
Судья Т. Уоллес Хигби понял, что все это глупость. Все годы обучения в юридической школе и частной практики он верил, что главноеэто закон, каков он есть. Но за последние двенадцать лет, с тех пор, как ему исполнилось пятьдесят семь, и он был избран в коллегию, он понял, что вся его практика и опыт сводились к одномуего задачей было распознать, а затем наказать глупость.
Джо Доукс угнал машину, пригнал ее к дому своей девушки, оставил ее заведенной, пока он зашел в дом и громко с ней ругался, что заставило соседей вызвать полицию, которые приехали утихомирить парочку, а в итоге поймали угонщика. А судья Т. Уоллес Хигби дал ему от двух до пяти в Даннеморе. За что? За угон? Нет, за глупость.
Бобби Доукс, профи в нелегальных делах, однажды в четыре утра понял, что его мучает жажда, и ему захотелось пива. Но ближайший магазин был закрыт, поэтому он просто взломал служебную дверь, выпил несколько банок пива, уснул прямо в торговом зале, а утром его обнаружили. Судья Хигби дал ему от четырех до восьми за глупость.
Джейн Доукс украла соседскую чековую книжку, расплатилась эти чеками в супермаркете и аптеке и даже не подумала о том, чтобы вернуть ее на место. А два дня спустя соседка обнаружила пропажу, и Джейн поймали с поличным. От двух до пяти за глупость.
Возможно, говорил сам себе судья Хигби время от времени, где-то в больших городах, например, в Нью-Йорке или Лондоне есть криминальные гении, из-за которых судьи качают головами, восхищаясь их тонкой и проворной работой, когда выносят приговор. Но здесь, в этом маленьком мирке, единственное преступление, которое совершается снова и снова, это глупость.
Поэтому Марджори Доусон стала такой полезной. Не самая выдающаяся персона, но тем не менее, она была умнее, хоть и ненамного, своих клиентов, которых она защищала перед судьей Хигби. Она знала весь процесс слушания, знала право, знала, как вести дела своих клиентов, чтобы они не сделали себе еще больше проблем, проявляя еще большую глупость. И при всем этом она никогда не жаловалась и была согласна со своей жалкой зарплатой государственного адвоката. Она никогда не создавала проблем. И никогда сама не проявляла откровенной глупости.
Так почему же тогда она появилась этим утром в кабинете судьи Хигби и сказала, что Фарраф потребовала слушания? Потребовала? Слушания? Ширли Анна Фарраф, танцовщица из Лас-Вегаса, попыталась провернуть старый трюк на владельцах казино Серебряная пропасть, показав себя как назойливого человека, от которого нужно откупиться частью прибыли. Это было первое оскорбление. Владельцы казино не хотели быть слишком суровыно и чрезмерного внимания тожепоэтому судья Хигби согласился помиловать эту глупость, как только обвиняемая согласится проявлять свою глупость в каком-нибудь другом округе, под другой юрисдикцией.
Так в чем же сейчас проблема?
Скажи мне, Марджори, сказал судья и опустил свои огромные густые седые брови, глядя в сторону Марджори, которая сидела напротив за столом, теснясь между другими работниками суда, скажи мне, в чем проблема?
Она настаивает на том, сказала адвокат, что все, что было написано в письме, чистая правда.
Марджори, Марджори, вздохнул судья, они все настаивают на том, что их фантазиячистая правда. Спустя какое-то время они начинают и сами верить в том, что у них и вправду аппендицит, и что их срочно нужно везти в больницу, причем со скоростью сто миль в час на незастрахованном автомобиле с просроченным водительским удостоверением в два часа ночи.
Марджори кивнула.
Да, я помню этот случай, сказала она. Но Ваша честь, это другой случай. Боюсь, она говорит правду.
Ты ей веришь?
Я никому не верю, судья, ответила Марджори, это не входит в мои обязанности. Моя работа заключается в том, чтобы добиться для них лучшей сделки, дать им понять, что это и есть самый лучший исход и заставить их с этим согласиться.
И?
Эта девушка не согласна с моим предложением.
Ты хочешь сказать, что она не подпишет отказ от прав? уточнил судья.
Именно, Ваша честь, подтвердила его догадки адвокат.