Ренсом РиггзКазни Дьявольского Акра
Посвящается Джоди Ример, истребительнице монстров
Старый фотоснимок, старый друг, старое письмовсе это подчас может напомнить, что мы уже не те, какими были прежде: человека, который жил среди этих людей, ценил, выбирал или писал что-то, больше нет. Сами того не заметив, мы ушли далеко-далеко. Странное стало привычным, а привычноеесли не странным, то по меньшей мере неудобным или нелепым.
Глава первая
Долгое время нет ничего. Только темнота, рокот дальнего грома и неясное чувство, что я куда-то падаю. И больше ничегони личности, ни имени. Памяти тоже нет. Смутно понимаю, что прежде все это было, но потом исчезло, и теперь япочти ничто. Одинокий фотон угасающего света, кружащий в голодной пустоте.
И это тоже скоро кончится.
Боюсь, я потерял душу, но не могу вспомнить как. Все, что я помню, это раскаты медленно ворочающегося грома, а в них, растянутые до неузнаваемости, слоги моего бывшего имени, которого я больше не знаю. Только они и темнота, вот и все. Вечность спустя к грому добавляется еще один звук: это ветер. А затем и дождь. Теперь у меня есть ветер, гром и дождь, и я по-прежнему падаю.
Постепенно кое-что возникаетпо чуть-чуть, по одному ощущению за раз. Я выбираюсь из ямы, ускользаю от пустоты. Мой одинокий фотон обрастает другими светящимися точками.
Я чувствую щекой что-то шершавое. Слышу скрип веревок. Что-то хлопает на ветру. Наверное, я на корабле. В темном, запертом наглухо трюме какого-то судна, угодившего в бурю.
Глаз приоткрывается на миг. Надо мной качаются смутные силуэты. Маятники, вывешенные в ряд. Кто-то перетянул пружину, и часы взбесились. Скрежещут шестерни, еще немногои все пойдет вразнос.
Я моргаю, и маятники превращаются в тела, висящие в петлях. Висельники корчатся, сучат ногами.
Я понимаю, что могу повернуть голову. Размытые образы потихоньку становятся четче.
Под щекойчто-то жесткое и зеленое. Маятники-тела преобразились снова: теперь это ряд растений в скрипучих плетеных кадках, подвешенных на балке, ходят ходуном на ветру. За нимисетка от комаров, хлопающая откидным клапаном.
Я лежу на веранде. Точнее, на зеленой синтетической траве, которой она покрыта.
Эту веранду я знаю.
Я знаю эту фальшивую траву.
Я перевожу взгляд. Газон, истязаемый ливнем, упирается в темную стену пальм, склонившихся чуть ли не до земли под напором ветра.
Я знаю этот газон.
Знаю эти пальмы.
Сколько я уже здесь лежу? Сколько лет?
время опять сходит с ума.
Я пытаюсь пошевелиться, но пока удается только повернуть голову. Я замечаю карточный стол и пару складных стульев. Внезапно ловлю себя на мысли: если я сейчас уговорю себя подняться, то обнаружу на столе пару очков для чтения. Неоконченную партию в «Монополию». Кружку с дымящимся, еще горячим кофе.
Только что здесь был кто-то еще. И он что-то сказалслова еще не отзвучали. Висят в воздухе, возвращаются ко мне отголосками.
А какая птица их охраняла?
Голос мальчика. Мой собственный голос.
Большая хищная птица, которая курила трубку.
А этотскрипучий, с акцентом.
Голос старика.
Ты, наверное, думаешь, что я совсем глупый, произносит мальчик.
Я просто не могу так о тебе думать.
И снова мальчик:
Но почему чудовища на вас охотились?
Я слышу скрежетстарик отодвигает стул и встает. Сейчас он пойдет, чтобы принести кое-что и показать мне. Так он говорит. Какие-то фотографии.
когда же это было
минуту назад
час
Надо вставать, а то он забеспокоится. Решит, что я его разыгрываю, а он такого не любит. Однажды я шутки ради спрятался от него в лесу, и он до того разошелся, что покраснел как помидор и орал на меня нехорошими словами. Правда, потом он объяснил, что просто испугался за меня, но что его так напугало, не сказал.
Дождь так и хлещет. Эта бурякак зверь, живой и свирепый, он уже разодрал сетку на веранде. Сетка полощется и хлопает на ветру, точно флаг.
со мной что-то не так
Приподнимаюсь на локте, но это все, на что меня хватает. Замечаю на полу какую-то странную черную отметину. Выжженная чертаи она тянется вокруг меня, замыкается в контур вокруг моего тела.
Я снова совершаю над собой усилиепытаюсь сесть. Перед глазами плывут черные пятна.
И вдругоглушительный грохот. Все становится белым, и я на мгновение слепну.
так ярко, так близко, так громко
Похоже на взрыв, но это не взрывэто молния. Бьет совсем рядом, так близко, что между вспышкой и раскатом грома не проходит и секунды.
И вот я уже сижу, а сердце в груди колотится, как сумасшедшее. Я подношу дрожащую руку к глазам.
Какая-то она странная, эта рука. Слишком большая. Пальцы чересчур длинные. И между костяшек растут черные волоски.
где этот мальчик? ведь онэто я? или нет? Не люблю, когда меня разыгрывают
Кожа вокруг запястьякрасная, как будто натертая
наручники, пристегнутые к перилам крыльца, а вокруг бушует буря
Теперь, когда я смог сесть, стало видно крышку стола. И на столе ничего нет.
Ни чашки с кофе, ни очков.
он не вернется.
Но все-таки он возвращается, хоть это и невозможно. Вон он, на опушке леса. Мой дед. Шагает в высокой траве, сражаясь с ветром, бьющим прямо в лицо. Его желтый дождевик мелькает ярким пятном на фоне пальм. Капюшон натянут чуть не до самого носазащищает глаза от жалящих струй дождя.
что он там делает? почему не вернется в дом?..
Он останавливается. Смотрит под ноги. Разглядывает что-то, чего я не вижу: трава слишком высокая.
Я поднимаю руку. Окликаю его по имени.
Он выпрямляется, и только теперь я понимаю: с ним что-то не так. Он слишком худой. И походка слишком ровная для старика, страдающего артритом.
потому что это не он.
Он бежитко мне, в сторону дома. К входу на веранду, где рваная сетка полощется и хлопает ветру.
нет, не ветер ее порвал.
какое же чудовище это сделало?
жуткое, сгорбленное гниющая кожа, черные глаза, извивающиеся языки
Он открывает раздвижные двери и встает на пороге. И я понимаю, что успел вскочить на ноги, сам того не заметив.
Ты кто такой? спрашивает он негромко, но с напряжением в голосе.
И откидывает капюшон.
Передо мной мужчина средних лет. Подбородок острыйи особенно бросается в глаза из-за рыжей, аккуратно подстриженной бороды. Глаза не разглядеть за темными очками.
Стоять на ногах и видеть перед собой другого человекаэто так странно, что я лишь краем сознания отмечаю другую странность: зачем ему солнечные очки в такую грозу?
Но я уже отвечаю ему, машинально:
Якоб.
И только услышав себя, осознаю, что имя прозвучало неправильно.
Я риелтор, произносит он, и я сразу понимаю: врет. Пришел закрыть окна от бури.
Поздновато, замечаю я.
Он переступает порогмедленно, словно пытаясь не вспугнуть настороженного зверька. Створки раздвижных дверей с шипением сходятся у него за спиной. Он окидывает взглядом контур, выжженный на полу, и снова переводит на меня глаза, скрытые за очками.
Значит, это ты, говорит он, и я невольно цепляюсь за край карточного стола, а человек подходит все ближе, стуча тяжелыми черными ботинками. Джейкоб Портман.
Мое имя. Правильное, настоящее имя. Что-то выныривает с бульканьем из канавы, из темноты
жуткая пасть, раскрывшаяся среди клубящихся туч, громовым голосом произносит мое имя
девушка с черными как смоль волосами такая красивая рядом со мной, и я слышу ее крик
Думаю, ты знал одного моего приятеля, говорит человек в темных очках. Улыбка его сочится ядом. Он часто менял имена, но ты его знал как доктора Голана.
жуткая пасть в облаках
женщина, корчащаяся в траве
Образы врываются в мой разумрезко, без предупреждения. С трудом волоча ноги, отступаю, пока не чувствую, что уперся лопатками в стеклянную дверь. Человек в темных очках продолжает надвигаться и что-то достает из кармана. Какую-то черную коробочку с металлическими зубцами.
Повернись спиной, приказывает он.
Внезапно я понимаю, что все очень серьезно и надо защищаться. Я притворяюсь послушным и поднимаю руки, как будто показывая, что сдаюсь. Но как только он подходит достаточно близко, я с силой обрушиваю кулаки на его лицо.
Человек кричит. Темные очки отлетают в сторону, и я вижу его глазасовершенно белые, как пара сваренных вкрутую яиц. Глаза убийцы. Я слышу громкий треск, и между зубцами черной коробочки, которую он держит в руке, проскакивает голубая искра.
Он бросается на меня.
Разряд тазера жалит меня сквозь рубашку и отбрасывает назад. Я влетаю спиной в стеклянную дверь. Почему-то она не разбивается.
Белоглазый уже сидит на мне верхом. Тазер посвистывает, перезаряжаясь для нового удара. Я пытаюсь сбросить с себя этого ужасного человека, но я сам еще не перезарядился до конца. Я все еще слишком слаб. Плечо и голова разрываются от боли.
Внезапно он дергается всем телом, испускает вопль и обмякает, а я чувствую, как по моей шее течет что-то теплое.
Это кровь. (Что, моя?)
Белоглазый хватается за что-то и начинает заваливаться набок. У этой штуки бронзовая рукоять, и она сантиметров на пятнадцать торчит из его шеи.
Позади него возникает странное темное пятно, живая тень. Она выбрасывает руку, хватает тяжелую дедушкину пепельницу и бьет белоглазого по голове. Тот испускает стон и падает. Из тени выступает девушка.
У девушки (я знал ее в Прошлом!) длинные черные волосы, спутанные и мокрые от дождя. Длинный черный плащ, весь в грязи. И бездонные черные глаза, расширенные от ужаса. Она всматривается мне в лицо, и в ее глазах вспыхивает узнавание.
Еще не все фрагменты мозаики встали на место, мысли по-прежнему мечутся между явью и бредом, но я понимаю, что происходит чудо. Чудо, что мы живы. Чудо, что мы здесь, а не в том, другом месте.
Боже мой.
Там было так ужасно, что у меня нет слов.
Девушка совсем рядом. Она стоит рядом со мной на коленях. Наклоняется, обнимает. Я хватаюсь за нее как за спасательный круг. Какая она холодная! Чувствую, как она дрожит. Мы цепляемся друг за дружку, а она все твердит мое имя. Снова и снова. И каждый раз, как она повторяет: «Джейкоб!»я чувствую, что Настоящее становится еще немного плотнее, еще чуточку реальнее.
Джейкоб, Джейкоб! Ты меня помнишь?
Человек на полу снова стонет. Ему вторит алюминиевый каркас веранды. И свирепый ветер, который мы как будто принесли с собой из того, другого места, тоже стонет, как раненый зверь.
И я начинаю вспоминать.
Нур, говорю я. Нур. ТыНур.
В тот же миг я вспоминаю все. Мы выжили. Выбрались из петли Ви, прежде чем та успела схлопнуться. И теперь мы во Флориде, на дедушкиной веранде, на старой синтетической траве, которую я помню с детства. В настоящем.
По-моему, я все еще в шоке.
Мы сидели на полу, крепко обнявшись, пока бившая нас обоих дрожь не начала стихать. Буря все так же ярилась. Человек в желтом дождевике лежал неподвижнотолько его грудь вздымалась и опадала, но как будто все реже. Синтетическая трава под его головой промокла и потемнела от крови. Из шеи по-прежнему торчала бронзовая рукоять ножа, которым ударила его Нур.
Это дедушкин нож для писем, сказал я. И вообще, это его дом. Он тут жил.
Твой дедушка? Она отодвинулась, но совсем чуть-чуть, только чтобы взглянуть мне в лицо. Тот, что жил во Флориде?
Я кивнул. Стены задрожали от очередного раската грома. Нур оглядывалась вокруг, качая головой и не веря собственным глазам. «Не может быть», читалось в ее лице. И я прекрасно понимал, что она сейчас чувствует.
Но как?.. пробормотала она.
Я ткнул пальцем в силуэт, выжженный на полу.
Вот тут я очнулся. Понятия не имею, сколько был в отключке. И какой сейчас день.
Нур потерла глаза.
У меня тоже в голове все путается.
А что последнее ты помнишь?
Нур нахмурилась, пытаясь собраться с мыслями.
Мы пришли в мою старую квартиру. Потом мы куда-то ехали Она говорила медленно, будто пыталась сложить картину из обрывков ускользающего сна. Потом мы оказались в петле да, мы же нашли петлю Ви! А потом бежали от бури нет, от торнадо
От двух торнадо, если я ничего не путаю.
А потом мы нашли ее саму! Правда ведь? Мы ее нашли! Она схватила меня за руки и крепко сжала. А потом
Ее руки разжались, лицо застыло. Губы приоткрылись, но с них не слетело больше ни слова. Пережитые ужасы возвращались, обрушиваясь на нее страшным грузом. И на меня.
Мурнау с ножом в руке склоняется над телом Ви, распростертым на траве. Торжествующе вскидывает руку и бежит навстречу бушующему вихрю.
В груди стало жарко и тесно. Нур уткнулась лицом в колени и начала раскачиваться.
О боже, стонала она. О боже, боже, боже!
Казалось, сейчас она растворится в воздухе, или вспыхнет огнем, или вберет в себя весь свет, до какого дотянется. Но она лишь резко подняла голову и посмотрела на меня:
Почему мы все еще живы?
Я непроизвольно вздрогнул всем телом.
А кто сказал, что мы живы? Может, мы уже мертвы.
Вообще-то мы должны были погибнуть в схлопывающейся петле, как и рассчитывал Каул. Сама Нур была единственным осязаемым свидетельством того, что я все еще жив, а не падаю в туннель околосмертных воспоминаний, не наблюдаю последние, прощальные вспышки умирающего мозга.
Но нет! Я отогнал эту мысль. Нет. Мы здесь, и мы живы.
Это Ви. Она успела каким-то образом нас вытащить, предположил я. И перебросить сюда.
Должно быть, у нее в петле был аварийный выход, кивнула Нур, сжимая и разжимая кулаки. Что-то вроде катапульты. Это единственное объяснение.
Видимо, так и было. Катапульта, настроенная на дом моего дедаее наставника и старшего друга. Того, кто учил ее и работал с ней в паре. Да, это возможно. Но все равно оставалось загадкой, как она это сделала, потому что здесь, на другом конце переброски, петли не было.
Если она вытащила нас, продолжала Нур, то, может, ей и самой удалось выбраться. В ее голосе зазвучала надежда, но какая-то безумная, балансирующая на лезвии ножа. Может, она тоже здесь. И, может, она еще
«Еще жива», хотела она сказать, но не смогла заставить себя это выговорить.
Он забрал ее сердце, тихо сказал я. Без сердца жить невозможно. Ну, разве только пару секунд
Нур взмахнула рукой, чтобы я замолчал. Ее рука тряслась.
Мы только-только опомнились, а она уже опять норовила ускользнуть в фантазии!
Пойдем, пойдем! Нужно поискать. Нур уже стояла на ногах и тараторила, не давая вставить ни слова. Если есть хоть какой-то шанс, пусть даже крошечный, мы должны
Да погоди ты, мы же не знаем, что там
«Что там внутри», хотел сказать я.
Что может поджидать нас там, внутри
Но она уже вбежала в дом, погруженный во тьму.
Я оперся рукой о стену и кое-как встал, пошатываясь. Нур не в себе, нельзя упускать ее из виду. Безумная надежда, что Ви жива, помогла ей встряхнуться, прогнать отчаяние, грозившее уничтожить ее разум. Но я боялся, что удар окажется вдвое страшнее, когда надежда неминуемо разобьется вдребезги. А допустить, чтобы Нур Прадеш сломалась, я не мог.
Если гнусная затея Мурнау увенчалась успехом, если то, что у меня на глазах материализовалось в вихре торнадо, было реальным, а это было лицо Каула, это был его голос, раздиравший тучи громом, если он действительно вернулся живым и невредимым, значит, все те ужасные события, о которых говорило пророчество, начинают сбываться. Значит, весь мир странных людей стоит на краю гибели. Одному богу известно, на что теперь способен Каулпосле того, как он поглотил один из самых могущественных сосудов в Библиотеке Душ, а потом погиб под ее обломками и снова воскрес.
Родился заново.
«Теперь яживая Смерть, разрушитель миров»
Но что бы там ни было, одно я знал наверняка: Нур Прадеш нужна этому миру. Онаодна из семерых. Из тех семерых странных, чье рождение предсказано, из тех, кто может спасти мир странных людей (от Каула?) и запечатать дверь (какую еще дверь? Врата ада?). И как бы дико это все ни звучало, другие, не менее причудливые части Пророчества Семи уже сбылись. Больше я в нем не сомневался. И не пытался отрицать очевидное.