Сайхан поднял обе брови.
Я его назвал «охламоном из помёта Роуз», поделился охотник, слегка похохатывая. Что я могу сказать? Вдохновение напало. Папка мой всегда говорил, чтобы я не прятал свой дар.
Рыцарь Камня поднёс ладонь к лицу, проведя ей по глазам, а потом вверх, по гладкому лбу, и закончив, пройдясь ею по волосам. Затем он поднял руку, и помахал Данае, чтобы та принесла им ещё эля. Он видел, что рассказ будет долгим.
Я вообще как-то хотел забыть это дело, сказал Чад, но если настаиваешь, то расскажу. Я едва не подавился куском, что оттяпал. Глупо было, на самом-то деле.
Сайхан кивнул, и Чад пустился коротко пересказывать свою встречу с сыном Дориана, оставив рассказ более-менее правдивым. Чад не любил приукрашивать свои рассказыни для хвастовства, ни для сокрытия своих огрехов. В конце он близко подошёл к признанию своего смущения.
Я не собирался давать этому зайти так далеко, но малец чертовски силён, и норов у него правда злой. Он рослый, и от него ожидаешь силы не по годам, слегка неразборчиво сказал Чад. Но обычно они не бывают такими сильными, или скорыми. Он мне почти руку сломал, а потом едва не вывихнул плечо, когда я его придушил.
Старый рыцарь кашлянул, пробормотав что-то перед тем, как ещё раз приложиться к своей кружке.
Да знаю я, сказал Чад, соглашаясь с его мнением, хотя не услышал никаких слов. Надо было этого ожидать, и просто оставить мальца в покое. Но к тому времени, как я в это ввязался, уже было поздно, и будь я проклят, если позволю себя поколотить пацану, который ещё свой меч не окровил, если ты понял, о чём я. Бля, малец был так взъярён, что мог меня убить. Он башку потерял, а я как-то не молод уже.
Тогда перестань быть мудаком, предложил Сайхан, произнеся первые ясные слова с тех пор, как уселся. Похоже, что твоё тело уже не может расплачиваться за то, что мелет твой язык.
Охотник уставился на него без всякого выражения, а потом засмеялся:
Уж тебе-то не знать!
Если бы Роуз прислушалась к голосу разума, то это, наверное, не стало бы проблемой, прокомментировал молчаливый воин. Он бы уже обучался, а ты, наверное, был бы осторожнее со словами.
Порой мне кажется, что ты сюда ходишь только меня побесить, отозвался Чад.
Рослый воин устрашающе осклабился:
А почему ещё я, по-твоему, обычно сажусь рядом с тобой?
Я-то думал, что это я такой из себя красивый, сказал охотник, хохотнув.
Сайхан поднял взгляд, заметив, что Даная смотрела на спину Чада с противоположного конца помещения:
Может, я и ошибалсяподавальщица точно к тебе приглядывается. Возможно, она таки положила на тебя глаз.
Чад глянул через плечо, кивнув молодой женщине, прежде чем повернуться обратно:
Не, она просто за меня беспокоится.
Обычно это что-то да значит, сказал Сайхан.
Да и она вообще не в моём вкусе, сказал охотник, уже трезвея.
Сайхан снова поднял брови.
Чад осклабился:
Девчонка языкастая. Ты бы слышал, как она матерится.
Ирония сказанного ещё долго заставляла Сайхана смеяться.
Глава 3
Несколько дней спустя Мойра встретила Грэма в одном из коридоров вскоре после завтрака.
Грэм! окликнула она. Я хотела поймать тебя, пока ты куда-нибудь не сбежал, или не занялся чем-то.
«Занялся?»подумал он, «будто я вообще когда-нибудь бываю чем-то занят». Затем ему в голову пришла мысль:
Что бы Грэйс ни говорила, я не это имел ввиду!
Мойра приостановилась:
Грэйс? Ты о чём?
Грэм чувствовал, что его лицо пылает, но надеялся, что по нему этого не видно.
Она тебе ничего не сказала?
Молодая волшебница нахмурилась:
Я говорила с ней этим утром. Она что, должна была мне что-то передать?
Э-э, нет, сказал Грэм, неуклюже пытаясь придумать, как замять свой просчёт. Вообще-то нет, не волнуйся на этот счёт.
Мойра озорно улыбнулась:
Она подслушала то, что ей не следовало услышать?
Нет, я э не думаю.
Мойра Иллэниэл слегка надула губки:
Ну, если она всё же что-то услышала, то не расскажет об этом. Вопреки расхожему мнению, она не болтушка, и не шпионка. Она говорит то, что думает, но не занимается для меня подслушиванием.
О чём ты хотела поговорить? сказал Грэм, надеясь оставить эту тему.
Глаза его подруги сузились:
Дело в девушке, так ведь?
Что?!
Так и знала! объявила она.
Нет! Дело не в девушке. Я просто прекрати! сказал он ей.
Она внимательно посмотрела на него несколько секунд:
Нет, полагаю, что нет. Но если кто-то появится, то тебе следует поговорить со мной.
Меня никто не интересует, сразу же отозвался он. И вообще, с чего бы мне разговаривать с тобой об этом?
Мойра вздохнула:
Чтобы я могла тебе что-нибудь посоветовать, и узнать, что она думает, или, может, даже помочь тебе избежать ошибок.
Раздражённый, Грэм пошёл дальше:
Если ты только это и хотела мне сказать, то могла бы и не утруждать себя.
Мэттью хотел что-то у тебя спросить, отозвалась она.
О чём?
Кто знает? ответил Мойра. Он со мной почти не разговаривает. Всё время сидит взаперти в своей мастерской. Это чудо, что он вообще иногда видит солнце.
Ты могла бы сказать мне это с самого начала, пожаловался Грэм.
Это было бы не так весело, с ухмылкой созналась она.
Ты знаешь, где он сейчас?
Её взгляд расфокусировался на секунду, прежде чем она ответила:
Опять жев мастерской, как обычно.
Грэм поблагодарил её, и ушёл, направляясь к парадному залу. Теперь мастерских было двестарая, прежде бывшая кузницей деда Мэттью, и новая, более уединённая, рядом с тайным домом Графа в горах. Мордэкай за последние несколько лет стал работать в новой мастерской рядом с домом, а Мэттью начал пользоваться старой, расположенной во дворе замка. Он утверждал, что это давало ему своё собственное место для работы, но Грэм знал, что причиной скорее было уединение. Отец Мэттью порой был слишком довлеющим, когда речь заходила о безопасности.
Он нашёл своего друга там, сидевшим за столом, и царапавшим что-то в тяжёлом, переплетённым в кожу дневнике. Бросив взгляд на дневник с противоположного конца помещения, Грэм не был удивлён тому, что не смог разобрать написанное. Остроты его зрения было более чем достаточно, но Мэттью был хорошо известен своим плачевным почерком. Это, а также тот факт, что большая часть написанного была на другом языке, перемежавшимся странными символами, не давало ему возможности угадать, что там было написано.
Эй, сказал он, объявляя своё присутствие.
Мэттью хмыкнул, признавая прибытие Грэма, но взгляда не поднял. Он продолжал что-то строчить в дневнике.
«Он очень похож на своего отца», мысленно заметил Грэм уже, наверное, в сотый раз. Он знал своего друга достаточно хорошо, чтобы понять, что тот был посреди чего-то важного, иначе уже отложил бы книгу в сторону. Предоставив Мэттью заканчивать то, чем он там занимался, он лениво прошёл в правую часть помещения, где на длинной полке под окном хранилась коллекция всяких диковинок.
Большая часть объектов представляла собой всякую всячину, которую Мордэкай, а иногда и Мэттью, создал себе на забаву. Грэм взял одну из своих любимыхпару деревянных шариков, которые, не будучи соединёнными физически, тем не менее не могли отрываться друг от друга более чем на полтора фута. Они были тяжёлыми, весом примерно в фунт, если он держал их в разных руках, но как только он отпускал один из них, шарик повисал в воздухе, будто не имея веса.
Грэм поместил их перед собой в воздухе, и начал мягко бить по ним лопаткой. Первый шарик полетел прочь в одном направлении, пока не достиг конца своей невидимой привязи. После чего дёрнул другой шарик за собой, и они начали вращаться вокруг друг друга, дрейфуя с половиной первоначальной скорости. Обойдя их, Грэм сильно ударил по одному из них, заставив его резко улететь в другую сторону, и сдёрнуть парный шарик с его предыдущего пути.
Он развлекался так несколько минут, пока не услышал голос Мэттью:
Тебе следует оставить их себе. Они всегда были у тебя самыми любимыми. Вдвоём они часто делились вместе пользовались странными игрушками, которые получал Мэттью.
Тебе их твой папа дал? спросил Грэм.
Не, я их сам сделал. Один из моих первых проектов. Могу сделать ещё, объяснил его друг.
Грэма охватило сильное искушение.
Спасибо, но я думаю, что мы оба из этого выросли.
Ну и иди нахрен, с полуулыбкой сказал Мэттью. Я собирался прям щас сделать ещё одну пару. Мне всё ещё нравится возиться со многим из этой рухляди.
Ладно, я их возьму, объявил Грэм. Хотя бы для того, чтобы заставить тебя больше работать. Он поймал один из шариков рукой, и стал наблюдать, как другой шарик немного покружил вокруг первого, после чего его тоже остановил, и засунул пару в карман своего камзола. Чего ты хотел? спросил он.
Лицо Мэттью стало серьёзнее:
Насчёт вчерашнего
Забудь, сказал Грэм. Я просто рассердился.
Ага, я понимаю, но у меня появилась идея сказал его друг.
Грэм покосился на Мэтта.
насчёт того, что ты вчера сказал начал молодой волшебник. Руки Мэттью двигались, пока он говорил, и казалось, что они всегда вот-вот что-то столкнут, хотя до этого так дело и не доходило. насчёт того, что ты думал, будто волшебник может что угодно
Грэм покачал головой:
Ну, я знаю, что это не совсем правда
Дело не в этом, перебил Мэтт. Это заставило меня задуматься о тебе и твоём папе.
И?
Ну, Папа всегда говорил, что твой отец был стоиком. Это было своего рода чудом, что он вообще сподобился изначально создать узы с землёй, но ему это каким-то образом удалось. Но задумался я не об этом. Твоя мать была нормальной, так что нельзя сказать наперёд, являешься ли ты стоиком, как твой папа, или у тебя есть какое-то испускание, как у твоей матери.
Как обычно, Мэттью начал разговор с середины того, что скорее всего было длинной цепочкой мыслей. Не помогало и то, что хоть Грэм и вырос среди волшебников, он на самом деле не понимал магию, не говоря уже о том, что такое «испускание». Грэм не потрудился попросить поясненийон был в этой ситуации уже не в первый раз:
Полагаю, ты хотел это к чему-то привести, сказал он вместо этого.
Нам следует выяснить, являешься ли ты стоиком, и если нет, то сколько у тебя испускания и ёмкости, продолжил Мэттью.
Ни черта не понимаю, о чём ты говоришь.
О том, можешь ты использовать магию или нет, сказал Мэттью.
Я же не волшебник, напомнил Грэм.
Мэттью покачал головой:
Я не это имею ввиду. Дело не только в этом. Даже среди обычных людей есть много разновидностей. Некоторые, как твой папа, почти полностью мертвы для эйсара, в то время как другие имеют разное испускание и разную ёмкость. Например, Маркус Ланкастер обладал нормальной, низкой ёмкостью, но испускание его было весьма высоким, что сделало его идеальным направляющим для Миллисэнт.
Ты бы только послушал себя, прокомментировал Грэм.
Ты хочешь узнать, каково это, быть волшебником, пусть только лишь на минуту?
Это зацепило внимание Грэма:
Ты можешь это устроить?
Возможно, предложил его друг. Если ты не являешься стоикомв основном я хочу это узнать для одного проекта.
Какого проекта? с подозрением спросил Грэм. По тому, как Мэттью внезапно отвёл взгляд, он определил, что тот планировал нечто, способное привести к неприятностям.
Твой меч.
Он странно посмотрел на Мэттью:
Какой меч?
Меч твоего папы, с самодовольным видом ответил Мэтт.
Который выставляется в Албамарле? Грэм имел ввиду меч своего отца. Тот меч изначально принадлежал его деду, в честь которого Грэма и назвали, и был одним из первых мечей, зачарованных Мордэкаем. Главное здание Ордена Шипа в столице выставляло этот меч для всеобщего обозрения. Они попросили Леди Роуз подарить им сломанный двуручник, Шип, но она отказалась с ним расставаться, он был ей дорог как память.
Нет. Шип, который сломан
Что бы ты ни думал, этоглупая затея. У меня были мысли о том, чтобы тайно купить меч, но вот этого она мне точно никогда не спустит. Шип она держит на стене у себя в спальне, на виду. Если бы я попытался тайком взять его, она мгновенно узнает
Мэттью пренебрежительно махнул руками:
Об этом я уже подумал. Она ничего не сможет сделать, если не будет знать, что он пропал.
Она узнает, Мэтт! Она смотрит на него каждый раз, когда думает от отце. Не буду удивлён, если узнаю, что она снимает его со стены и спит с ним. Она им одержима.
Волшебники могут что угодно, помнишь?
Грэм скорчил кислую мину:
Прости. Я преувеличивал, но ты никак не можешь
Могу.
Как?
Мэтт осклабился:
Дай мне знать в следующий раз, когда вы все куда-то уйдёте, напримерво время обеда. Я пропущу трапезу, скажусь больным, а потом прокрадусь в её комнату, и стяну меч. Вместо него я оставлю иллюзию на стене, чтобы она не
Этого мало, парировал Грэм. Я же сказал, она иногда его касается. Она может даже снять его со стены.
Дай мне закончить, укоризненно сказал Мэттью. Я его принесу сюда, чтобы создать точную копию. Идеальной точности не будет, но с добавлением толики иллюзии я смогу сделать что-то, что она может трогать, и что будет выглядеть в точности как оригинал. Я снова проберусь туда, и заменю простую иллюзию копией, и после этого она никогда ничего не узнает. Нам нужно лишь двадцать четыре часа.
Грэм выглядел сомневающимся:
Думаю, она его, наверное, трогает почти каждый день.
Мэтт кивнул:
Ничего. Я позабочусь о том, чтобы у иллюзии был тактильный компонент. Это сойдёт, покуда она не попытается снять иллюзию со стены, по крайней мерепока я не заменю её копией.
И если предположить, что твой план сработает, и я не окажусь под замком на всю оставшуюся юность, какое к отношение к этому имеет проверка на магию? спросил Грэм.
Знаешь солнечные мечи? спросил Мэттью.
Ага
Ну, твой папа не мог их использовать, потому что был стоиком. Мне нужно знать, являешься ли ты таким же, иначе я могу сделать меч, которым ты не сможешь пользоваться, объяснил молодой волшебник.
Он сломан, напомнил Грэм. Тебе придётся его починить. Ты вообще знаешь, как зачаровывать меч?
Ты шутишь? со слегка оскорблённым выражением сказал Мэттью. Ты сколько уже меня знаешь? Я не просто его починю, я сделаю из него нечто, достойное твоей легенды!
Ты хотел сказать, легенды моего отца, поправил Грэм.
Нет, именно твоей, подтвердил Мэтт. Это будет что-то, соответствующее памяти твоего отца, и достаточно сильное, чтобы быть под стать и твоим деяниям тоже.
Грэм уставился на своего друга, ошеломлённый. Эти слова, скажи их кто-то другой, были бы очевидной насмешкойно он видел искренность на лице Мэттью. Он почувствовал, как в нём поднялся ураган эмоций, с которыми он не хотел разбираться на глазах у друга. Он пошёл к двери:
Ты спятил.
Мэттью поймал его за плечи:
Я абсолютно, чертовски серьёзен.
Грэм всё более раздражался, частично потому, что его друг, похоже, никогда понятия не имел, когда следовало что-то бросить, а также потому, что втайне он хотел ему поверить:
В чём смысл, Мэтт? Воины, рыцари, защитники, как бы ты их ни называлони больше не нужны! У Рыцарей Камня больше нет уз земли. У Ордена Шипа тоже. Знаешь, почему? Потому что они отжили своё! Хорошие парни победили, всё кончилось. Мы все живём долго и счастливо.
Тёмных богов не стало, сияющие боги развеяны, Королева защищает нас из столицы, и у неё есть волшебники, чтобы исполнять её волю. Больше не будет войн, а если и будут, то твой отец их раздавит. Больше не нужны люди, носящие на себе сталь. Речь Грэма была точно той же, какую он в различных формах неоднократно слышал от своей матери. Тогда он терпеть не мог её слышать, но сейчас использовал её в свою защиту.
Я так не думаю, сказал Мэттью. Я слышал слишком много рассказов, и уверен, что и ты их слышалкак тот случай, когда за моими родителям послали убийц, пока они ходили с визитом к прежнему королю. Если бы не твой папа, мои родители были бы сейчас мертвы, и это только один из череды случаев. И то были не боги или волшебникипросто обычные люди. Никто не идеален, никто не бывает в абсолютной безопасностипоэтому есть рыцари, поэтому есть солдаты! И ты, ты можешь быть величайшим из рыцарей!