Жаль, они потеряли той ночью Биска, Подлянку и Червячника. Что же, возможно, чистая случайность, что вторую плоскодонку пробило в самом низу, она потонула и забрала трех завывающих солдат на дно, туда, где быстрое течение утаскивает всё в глубокие воды. Возможно, это поддавки Госпожи, что остальные, и сама Сатер, и Ловкач, были в лодке побольше, со всей добычей, и смогли подойти к "Локону", бросившему носовой и кормовой якоря в бурлящие воды залива.
Может, Сатер не врет, рассказывая о добыче. Казна всего Толля, серебро и золото, не захватанные ничьей грязной рукой, да, в ровных столбиках... ну, разве сама она не видела? Видела и передавала с лодки, через борт в подставленные руки Ловкача груз богатства. Такого богатства. Но другие вещи? Закутанные мешковиной громоздкие штуки, ужасно тяжелые, с торчащими, рвущими гнилую ткань выпуклостями? Большие как зацелованные с ног до голов идолы ... не то чтобы Толль мог похвастаться дико богатыми храмами, как те, о которых она слышала от Биска - он жил на Кореле, избежал службы на Стене, подсунув младшего брата. Громадные храмы с тысячами бедняков, что мечут последние медяки в большие чаши, даже когда глаза стекленеют от дюжины опустошающих пригороды хворей. О да, вполне богатые для окровавленных идолов и каменьев, вставленных в храмовые чаши. Украсть у пожирающих души ох-каких-благочестивых негодяев - это было бы самое то, и очень жаль, что завернутые штуки не были идолами.
Половина городской наличности, верно, груды добычи Певунов - гнусной толпы тиранов, правящей городским курятником - всё ради услуг проклятой компании наемников, этой Багряной Гвардии. Но зачем она была нужна? Для объединения Стратема, о да, с Толлем в роли величавой столицы. Конец набегов и кровной мести, торговых войн между погаными купеческими приказчиками в буше, засад на караваны с мехами и кожами, которые сжигают дотла лишь ради того, чтобы соседи голодали - детишки и старики вместе, и все-все... Наемники, да, чтобы принести занудство мира.
Вообразите же прибытие на берег, где Багряная Гвардия обещала высадить свои сотни - лишь чтобы увидеть, что дураки пропали. Отплыли назад или куда-то еще, в большой спешке.
Что же, развернуться и вернуть всё домой?
У Сатер была идея получше.
Вроде как получше. Вроде бы. Но Птича Крап уже не уверена сейчас, когда угодила головой, плечами и по меньшей мере одной сиськой в кошмарный шлепок шевелящейся, булькающей, шипящей, дергающейся, пыхтящей, моргающей, разевающей пасти и хлюпающей... гнуси.
Угодила. Хуже того - слилась, припаялась. Каждый вздох приносит склизкую, светлую, холодную жидкость... не воздух, именно жидкость. Слюна? Может быть, но слюна в смеси с тем в воздухе, что поддерживает в людях жизнь. Кровь? Нет, слишком жидкая. Слишком холодная.
Глаза открыты, видят что-то красное, пронизанное пульсами артерий и вен. Уже не моргают, ведь другая холодная жидкость, вроде желтка, но тонкая как веки змеиных глаз, защищает их от высыхания.
Всосав ее, монстр продвигался, волоча женщину за собой. Она пыталась подобрать ноги, чтобы встать - но это невозможно, подозревала она, ей ни за что не поднять проклятую штуку, ни руками ни, тем более, балансируя на скользком помосте.
Ох, что за неуклюжий способ умереть. Что за неуклюжий способ жить. Смерть была бы благом, да, настоящим благом.
Не замеченный, похоже, никем, Бочелен вышел на главную палубу и обнаружил свой меч застрявшим в поручне левого борта - еще несколько пядей, и чудесное оружие навеки пропало бы в пучине. Кровь поблескивала на черном лезвии, придавая ему багряный оттенок. Вытащив меч, маг замер, вглядываясь вперед.
Что-то...
Заинтригованный Бочелен взошел на корму, к штурвалу. Никто его не закрепил, большое колесо крутилось вслед за движениями рулевой лопасти. Нахмурившись, испытывая разочарование от столь неумелых мореходов, Бочелен прошел к заднему поручню. Всмотрелся в сумрак красной дороги.
Багряные водовороты, багряное свечение, пенный след извилист и непредсказуем. Он увидел слабую бороздку, затем различил привязанную к поручню рыболовную лесу. За кораблем тащится наживка: возможно, в данных обстоятельствах это не умно. Похоже, дело рук Корбала Броча. Некромант задумчиво погладил бороду.
Грохот со стороны носа. Бочелен прищурился... Лич нападает снова, голод безмозглого жорлига заразил все души отчаянной алчбой. Увы, непонимание - вечный бич неупокоенных. Хотя, если учесть ободряющий поток сырой силы, исходящей от течений здешнего моря, непонимание смогло обрести некую ... телесную истину.
Лич пожирает. Оттого растет в весе и силе. Весьма любопытная эволюция, возможно, уникальная. Нет сомнений, ее стоит изучать и дальше.
Последний крик слабо взлетел над очередной жертвой.
Низкое гудение - словно порвалась самая басовая струна лиры - заставил его обернуться. Леса ходила взад и вперед, потому что кто-то попался на крючок. Акула?
Может быть.
Леса внезапно провисла.
Порвалась? Очень похоже.
Он увидел позади плавники, разрезавшие кроваво-черную воду; они неслись быстро, оказываясь по бокам судна. Десятки и десятки. Одна из акул вырвалась на поверхность едва на расстоянии броска ножа от рулевой лопасти - тварь длиной с две трети "Солнечного Локона". Изогнулась, избегая столкновения с форштевнем, проскользнула, ударив по корпусу, сверкнула светлыми глазами размером с корзину каждый. И пропала из виду.
Акулы, сообразил Бочелен, спасаются бегством.
Что ж, эти воды поистине кишат дхенраби - а вот и один из невообразимо огромных членистых бегемотов вздымает огромный пенный вал в тысяче бросков к востоку. Он потрясающе быстрый, заметил Бочелен. Быстрее даже акул...
Бочелен снова прочесал пальцами бороду.
Марля обвила лицо Дыха Губба ниже глаз, обернула голову толстым слоем - выбеленный солнцем материал с тремя темно-красными пятнами, одно в середине, два других по вискам, все три на одном уровне.
Ему досаждал шум. С одной стороны - скрежет и лязг челюстей, с другой стороны - журчание воды. Вполне сносно, решил он... и тут же с водянистой стороны пришел сокрушающий треск, затем великая, невыносимая боль. Внезапное нападение такой силы, что он откусил кончик языка и новая кровь хлынула изо рта.
Он стоял на палубе на коленях, обвиняющее взирая на всех кругом, ибо все издевались над ним идеальными лицами, розанчиками - носами и кальмаровыми ушами (в идеальной целости все изящные складки и красивые мочки). Но вдруг упал набок, скорчившись от мучительной боли, терзавшей ухо, которым он уже давно не владел.
Другое отсутствующее ухо кто-то кусал и это, чтоб вас, была почти самая плохая ночь его жизни.
Хек Урс подобрался, выставив нож; Дых отпрянул, увидев его.
- Идиот, я не стану тебя резать или еще что! Это защита, вдруг лич выскочит снова... боги, можно подумать, у него брюхо не набито. Смотри, Мипл - только сейчас подоспела - пропустила всё веселье, верно? Ненавижу, когда люди так делают. Но я же пришел дать тебе... - Тут он взмахнул рукой, державшей глиняный кувшин. - Ром!
Капитан Сатер сделала еще глоток и выбросила пустую флягу. Когда же все пошло не так? раздумывала она. Верно, кража шести Сеч'Келлинских статуй была, похоже, плохой идеей, если учесть все сказки об окружающих гнусные штуки ужасных проклятиях. Их нашли захороненными в ровную линию под фундаментами Отменной улицы рядом с крепостью Толля - зловещие неуклюжие фигуры из иноземного молочно-белого мрамора, запятнанного, впрочем, за пару столетий отбросами кухонь и королевской канализации. Лишенные выражения тощие лица наводили тем больший страх, что глаза и зубы были железными - недоступными для ржавления - а странные руки и ноги имели слишком много узловатых суставов. Двойные колени с выступами, длинные пальцы и, что удивительнее всего, железные ошейники, словно шесть существ были чьими-то домашними животными.
Придворный маг - назвавший их Сеч'Келлинами, что бы это ни значило - немедля затребовал статуи себе, и Сатер оказалась среди невезучих дураков, втаскивавших штуки за подобные сотам стены аптеки на вершине единственного городского холма. Через неделю она помогала перетаскивать их в крепость, в подвалы, в одно из заброшенных хранилищ за новой железной дверью, на коей маг выгравировал столько защитных знаков и глифов, что в конце концов дверь казалась скорее расплющенным аистячьим гнездом.
Бедняга-заклинатель вскорости свихнулся, и если была в том некая связь, никто из официальных лиц не пожелал подтверждать. Не одна Сатер отдала деньги за ритуальное очищение в храме Солиэли за Чистым Колодезем - каждый из приложивших к статуям руки солдат сделал так же, кроме капрала Стеба, который ковырял в носу острием кинжала и шел к двери, а дверь вдруг распахнулась и вогнала клинок прямо в мозги - удивительно, впрочем, что кинжал нашел у него мозги! Но шум тогда уже улегся и казалось, они избежали любого проклятия, если оно вообще было. Когда маг утопился в мыльной лохани... ну, он же был чокнутый, верно? Никто не удивился.
Потом один многоум решил подарить их Багряной Гвардии - говорят, те глубоко увязли во всяких мистических делах. Но, может быть (думала Сатер впоследствии), это было не даром, а скорее не совсем красивым желанием избавиться от уродливых штук.
А потом она пошла и украла их. Зачем? Какой безумный импульс вел ее, словно костяная рука схватилась за горло? За борт пора, точно, пора за борт!
Неужели проклятие породило к жизни треклятого лича?
Нужно от них избавиться. Немедля, пока не поздно...
Взрыв воплей снизу - столь жутких, что даже ее пропитавшийся ромом разум заледенел - и грохот какого-то столкновения, две тяжелые формы врезались одна в другую, весь корабль содрогнулся. Новые вопли, стук ударов, наносимых с дикой силой и яростью.
Сердце трепетало. Сатер огляделась, увидев трех моряков у носа. - Брив! И ты, Брив! Ты тоже, Брив! Вы трое, возьмите ключ от кладовой...
- Где, внизу!? - провизжал один.
- На корме, и там тихо. Шесть завернутых статуй - хочу, чтобы их не было, понял? Наверх и за борт! Быстро!
И тут же кто-то оказался рядом. Высокий, громоздкий - мясистое, круглое, ребяческое лицо смотрело сверху вниз. Язык облизал толстые губы под сверкающими бусинами глаз. - Статуи?
Брив, помощник кока, оглянулся на Брива, помощника плотника, и назад, на Брив-плетельщицу, чья грива оранжевых волос странно всклокочилась и словно перекосилась. Увидел написанный на лицах ужас и показал собственный ужас. По ступеням спускался самый жуткий из двоих пассажиров (вообще-то их было трое, но лакея никто не считал), здоровяк с круглым лицом, толстыми губами и тонким голосом.
Он казался лишенным страха, а значит, совершенно безумным.
Их провожатый к кладовой хрустит длинной кольчугой под плотным шерстяным плащом. Пухлые, бледные руки сложены, словно он проклятый монах-попрошайка.
"Все мы идем на смерть. Кроме, может быть, его. Так всегда. Главари вечно выживают, пока остальных режут. Нет, он выживет, и еще кок, потому что коков никто не любит и еще... потому что кок - поэт.
Нет, реально поэт. Вовсе не кок, клянусь Худом.
Это все, что он умеет делать - писать стихи. Не поет, не играет на инструментах, не слагает песен, ведь это, приятели, ниже его.
Так снилось мне
Смотрел во сне
На армию в походе
Но каждый был
Солдат без ног
(Вот это мне странней всего) -
Какая ж вы пехота?
Все верно, последний утренний пеан кока, который он выложил, накладывая варево в миски. Помпезное лицо и перекат каденций, словно неуклюжие словесные отбросы из глотки были чем-то глубокомысленным... ну, я читывал поэзию, о да, и слышал ее много. Стихи читали, пели, скулили, бормотали, мямлили, выкрикивали и выпыхтывали, шептали и сплевывали. Ах, какой моряк не слыхивал?
Но что мы знаем? Не у нас изящные брови взлетают над хладными, мудрыми очами, ох не у нас. Мы простые слушатели, ведомые сквозь психологические травмы какого-нибудь потаскуна, пока идиот взирает в зеркало любви-ненависти, мастурбируя всем собой; и это мы должны, когда придет момент - придет, ха! - мы должны задыхаться и расслаблять сфинктеры в лингвистическом экстазе.
Да, гм... Пусть уж кок наяривает на своем проклятом черпаке. Понимаете, о чем я?"
Брив, помощник плотника, толкнул его: - Идем с нами.
- Оставь меня! - зарычал Брив, помощник кока. - Я готовлюсь, ясно?
И пошли они вниз, по крутому трапу, вниз в трюм, где обитает жуть - ну, то есть обитает в носовой части. Все трое моряков (или два моряка и одна морячка, которая на деле тоже была моряком) отчаянно хотели пойти лучше в баню.
Брив, помощник плотника, оставался на шаг позади Брива, помощника кока, и на шаг впереди Брив-плетельщицы, которой, если сплетала канаты не лучше чем заплетает волосы, было бы лучше служить коком. Ведь кок был поэтом.
Но зато без плетельщицы дела могли бы пойти худо, и так не годится. А прислушайтесь к демонам, шумящим на носу - если склониться и глянуть между ног через дыру в ступенях, он мог бы различить что-то от рычащей, шипящей, щелкающей клыками, топочущей битвы. Но какая ему была бы польза, эй? Ни на грош. Они там сотрясают прекрасный трюм, ломая дерево, вышибая паклю из щелей и чертя мерзкие черты в бортах, словно рифов и отмелей, скал и безбилетников не довольно. Вот безмозглые демоны - устроили всяческий ущерб.
Ну, если бы плотник знал свое дело, что ж, все было бы в порядке. Верно? Но он был дураком. Убил его - сделал миру подарок. Однако забавно, как один-единственный предсмертный крик повлек за собой все остальное, и теперь люди мрут там и тут, а вон смотрите, Ловкач Друтер, по крайней мере тело, сидит близко от ступеней - гвоздем достанешь. Сидит, будто попросту ожидает, когда вернется голова. Ну, тут все нелепо, на что ни глянь, а кто там дерется в полутьме, ну, к счастью, разглядеть трудновато..
- Чтоб тебя, Брив, - прошипела Брив-плетельщица. - Хочешь поймать свое дерьмо своим же ртом?
- Ты говоришь не как леди, - ответил Брив и ускорил шаги, догоняя Брива, помощника кока. - Нужно было принести фонарь.
Великан-евнух уже сошел со ступеней и не стал вежливо поджидать, когда же моряки присоединятся, но двинулся в сторону кормы, к кладовой. Бриву, помощнику кока, лучше было не отдавать лысому придурку ключи. Ну, Брив помощник плотника вполне способен его остановить...
- Ой! На пятки наступаешь, женщина!
- Там за мной сидит безголовый парень, так что поспешай, Брив!
- Он ведь на тебя не глядит.
- В спину взгляд уперся, клянусь!
- Не его. Оглянись - у него голова далеко отлетела.
- Слушай, нам, женщинам, лучше знать такие вещи. Когда кто-нибудь обшаривает глазами сверху донизу. На корабле хуже всего, всюду лячи.
- Личи, не лячи.
- Да что ты понимаешь? Я тут, знаешь ли, единственная достойная женщина, так что все на мне.
- В каком смысле "все на тебе?"
- Тебе лучше не знать.
- Может быть. Просто интересно. И еще страшно, но мужчине подобает быть вежливым с женщиной. Даже с той, у которой груди подпрыгивают как пробки или два буя на волне.
Евнух встал перед дверью кладовой.
Брив, Брив и Брив столпились за спиной.
- Хорошая ли это идея? - задал вопрос помощник кока, едва евнух вставил ключ в скважину.
- Ох, ох, - вздохнула плетельщица.
Ключ повернулся. Лязгнули сувальды.
- Хорошая ли это идея? - повторил помощник кока.
Сеч'Келлины - само по себе плохо, но Сеч'Келлины в колдовских воротниках... да, поистине скверно. Своего рода гомункулы, Сеч'Келлины были созданы Джагутами, разработаны - утверждают те немногие, что наделены достаточным авторитетом, чтобы высказывать мнения - на основе некоей древней расы демонов, называемых Форкассейлами. Белые как кость, слишком много коленей, лодыжек, локтей и даже плеч. Будучи перфекционистами худшего сорта, Джагуты смогли изобрести существа, способные к размножению. И - еще типичнее для Джагутов - они взяли и начали вымирать, оставив ужасающим выродкам свободу делать что пожелают. Обычно те уничтожали всех, кто попадался на глаза. Ну, пока не появлялся кто-нибудь достаточно могущественный, чтобы избить их, сковать жизненные силы и захоронить там, где никто не станет тревожить... например, под дрянной мостовой среди быстро растущего города.
Достаточно могущественный колдун мог и пробудить наложенные на тварей чары, даже покорить своей воле. Разумеется, ради нечестивых и непристойных целей.
Возможно, именно это и случилось с шестью Сеч'Келлинами из кладовой.
Но, говоря по правде, ничего подобного.
Все было намного хуже.
О да.
Колдуны поручают. Всегда можно узнать таких колдунов по тому, как они сидят в башнях, день и ночь составляя злобные схемы господства над миром. В мирской пыли копается кто-то другой. Колдуны, которые не поручают, лишаются времени на продумывание черной эры тирании, тем более на исполнение потребных практических шагов. Накапливается грязная посуда, а также белье. Пыль сбивается в комья, комья замышляют узурпацию. Белки устраивают течи в крыше, иногда падают куда-то меж стен, не могут выбраться и там помирают и мумифицируются с гротескными гримасами на мордочках и стесанными о кирпичи зубами.