Кого торгуем, Игорь Иванович?
Дамочку одну.
Иностранка?
Наша.
На кого?
На агента Моссада. И адресок в придачу.
Двоих на одну?
Еще корешка нашего, комитетского, получим.
Кажется, я знаю, о ком вы.
И знай себе, пожал плечами старый генерал. Лучше ему от этого все равно не будет.
А дамочка-то где, Игорь Иванович?
Знал быпод автоматом в самолет не влез, буркнул Карпеня. В мои-то годы курьерствовать!
Мой статус на переговорах?
Все по легенде. Гражданское лицо. Ответственный чиновник. Получил указание от непосредственного начальства. Инициативы на переговорахот сих до сих, и ни грамма больше. Догадываешься, что это дела разведки, но, как честный совслужащий, отказаться не имеешь права.
Если предложат что-то альтернативное?
Не твой уровень.
Если попросят выйти на более высокий?
Перебьются! Нам нужны эти двое, отрезал Карпеня. Точка. Никаких альтернатив.
Допустим, переговоры заходят в тупик?
Улыбнись. Попрощайся. И дуй в свой аэрофлотовский офис. Твоя миссия завершена, Виктор. Как говорится, не твоя забота. Но крышу надо готовить прямо сейчас. Ты же понимаешь, что произойдет после обмена. Дамочка, хоть они ее и отдают, нужна американцам не меньше, чем нам. Следует ждать очень серьезных мероприятий с их стороны, чтобы не дать нам вывезти ее из Швейцарии.
Вы говорили о каких-то соображениях, товарищ генерал-майор, напомнил Онопко.
Воронцов очень доволен тем, как ты провернул ту операцию с переводом денег в Колумбию. Просто и эффективно. Как раз то, чего не хватает нашим умникам. Мудрят, понимаешь!..
И?
Так вот, Виктор, а что если использовать в качестве такой крыши банкиршу твою, раскрасавицу?
Катценбах?
Ну!
Опасно, Игорь Иванович, Онопко сделал паузу, что-то обдумывая. Дама с норовом. Может и сломаться
Слушай, да она же вся наша до потрохов! Карпеня недоуменно пожал плечами. За один только перевод этих миллионов ей с кичи до самой смерти не сползти. А дама, судя по твоим отчетам, косточка белая, к гигиене привыкшая
Все так, Игорь Иванович, да только не по душе мне этот вариант.
Ты можешь предложить крышу надежнее, чем дом или вилла наследной миллионерши?
На какое время?
Пара дней, неделя, Карпеня вздохнул. Откуда ж мне знать, как дела повернутся?
Пока не представляю, честно сказал Онопко.
Вот-вот! А времени в обрез, полковник. Скорее всего, уже завтра тебе предстоит беседа с теми молодчиками. Так что не мудри, Виктор, а действуй как велено. Нажми на свою банкиршу как следует. Если нужно, приютим для профилактики ее сынка ненаглядного, пока операция не завершится. Ну?
Насколько мне известно, ее сын сейчас в Лондоне
Да хоть в Гренландии! хмыкнул Карпеня. В чем проблема-то?
Онопко едва заметно качнул головой и промолчал.
У тебя все, полковник?
Так точно, товарищ генерал-майор.
Тогда ступай, я пока подремлю немного, пробурчал Карпеня и вновь уткнулся в иллюминатор.
Онопко встал, разгладил складки на брюках и уже собирался выйти из салона, когда услышал негромкий голос Карпени:
Да, вот еще что, Виктор Иваныч. В ближайшие месяцы, возможно, перестановки кое-какие произойдут Думаем, хватит тебе по заграницам мучиться, пора в центральном аппарате осесть.
Я уже сидел в центральном аппарате, Игорь Иванович, чуть слышно откликнулся Онопко. Без малого шесть лет.
Все верно, ухмыльнулся Карпеня. Но не в кресле же замначальника Первого управления.
Онопко замер.
Ступай с Богом, Виктор. Ты у нас человек серьезный, думающий Карпеня поскреб ногтями обритый затылок. Потому и говорю тебе: на карту поставлено очень многое, можно сказать, все. И страну-то для обмена этого, чтоб он был неладен, мы выбрали главным образом из-за тебя. Кстати, это тебе Юрий Владимирович лично просил передать
24Прага. Католический монастырь
Январь 1978 года
Чтобы найти опочивальню моего покровителя, мне понадобилось пройти почти тот же путь, что и несколько дней назад, когда вислоусый электрик привел меня, всю в дерьме, под крыло святого отца. С тех пор и до последнего часа я ни разу не выходила из своей кельи. Теперь, припомнив первую ночь в монастыре, я свернула налево (в правом коридоре располагались кельи монахинь) и, толкнув наудачу первую же дверь, попала в небольшую квадратную комнату, которая, судя по миниатюрному письменному столу и зачехленной пишущей машинке, была приемной. Из нее вели еще две двери: одна, вероятно, в кабинет святого отца, другаяв его покои. Все еще опасаясь, что информация сестры Анны относительно намеченной на ближайшие часы кончины почтенного старца может оказаться достоверной, я поежилась: не хватало только вломиться к свежеусопшему!
Первая дверь была заперта. «Будем надеяться, что это кабинет», пробормотала я и совсем уж робко взялась за ручку второй двери. Она подалась легко, без скрипа и шороха.
Личные покои святого отца представляли собой маленькую, скудно обставленную спальню, озаренную слабеньким ночником под желтым матерчатым абажуром. Обычно люди спят при свете только в двух случаях: когда боятся темнотыи когда им уже нечего бояться вообще Святой отец лежал навзничь, смиренно сложив на одеяле тонкие руки, широко разинув ввалившийся рот и, как мне показалось, не дыша. Я вздрогнула и остановилась в двух шагах от его одра. Потом в поле моего зрения попал граненый стакан, в котором зловеще поблескивали вставные челюсти, розовые, как свежая любительская колбаса.
«До зубных протезов в стакане ты точно не доживешь, даже не надейся!»успокоила я себя и, решившись, подошла вплотную к кровати.
В последнее время мама несколько раз признавалась мне, что людям после шестидесяти спится (если, конечно, они не страдают бессонницей) как-то особенно покойно и сладко. «Это как репетиция смерти, говорила она. Как надежда, что, так же спокойно уснув, ты без боли и мучений проснешься уже совсем в другом спектакле, который будет длиться вечно»
Вспоминая мамины откровения, я мучительно долго тянула руку к сухой птичьей лапке святого отца, температура которой должна была дать мне окончательный ответ на вопрос, что же происходит с человеком, который, по прогнозам сестры Анны, должен был уже беседовать с кем-то из небесного руководства.
Преодолев последние миллиметры страха, я коснулась кончиками пальцев его руки и облегченно вздохнула: она была теплой. Вдобавок старик озабоченно зашевелил нижней губой и чуть слышно вздохнул.
Святой отец, проснитесь, прошептала я и для верности легонько встряхнула спящего за детское плечико. Пожалуйста, это очень важно!..
Он сразу разомкнул веки, словно только и ждал этих слов, причем взгляд его круглых, водянисто-голубых глазок был осмысленным и даже цепким, словно и не спал вовсе этот древний старец, а размышлял с закрытыми глазами о бренности и краткости бытия. Без тени стеснения он, не глядя, запустил руку в граненый стакан, водворил на соответствующие места оба зубных протеза, как-то жизнеутверждающе клацнул ими и уставился на меня ясным, незатуманенным взором человека, удивить которого не так-то просто.
Для умирающего от двухсторонней пневмонии вы смотритесь просто замечательно, пробормотала я, заботливо поправляя кружева на его пододеяльнике.
О чем вы, дочь моя? только тембр его голоса, хрипловатый, еще не успевший обрести характерную ясность, свидетельствовал, что всего минуту назад этот человек спал глубоким сном. О какой пневмонии вы говорите?
Так вы не больны?
Благодарение Богу, нет.
И вас не навещал врач?
В последний раз это было месяца два назад святой отец захлопал веками, на которых практически не осталось ресниц. Объясните, в чем дело, дочь моя? И почему в этот час вы здесь, в моей спальне?..
Я всегда завидовала людям, которые, в отличие от меня, умели сказать нечто важное, умещая свое сообщение в минимальное количество слов. Однако обостренное чувство надвигающейся опасности вкупе с надеждой, что этот человек, несмотря на свой археологический возраст, все еще сохранил ясность ума, сотворили чудо: я уложила историю коварного предательства сестры Анны буквально в три фразы, которые отправила таинственным шепотом непосредственно в темно-коричневое ухо святого отца, усаженное по внутреннему овалу порослью седых волосков.
Несколько секунд он переваривал новую информацию, непроизвольно шевеля губами и постукивая протезами, потом, не произнеся ни слова, легко сел на кровати, сунул босые ноги в теплые тапочки, отороченные грязноватым мехом и, в одной ночной рубашке до пят, направился в затемненный угол, где угадывались очертания платяного шкафа.
Раздался короткий щелчок, комнату озарил свет трехрожковой люстры, и я увидела круглый столик с черным телефонным аппаратом и допотопное кресло с голубой атласной подушечкой, на которую не без некоторой опаски опустился разбуженный в неурочное время хозяин спальни. Все так же молча он посадил на нос круглые очки в стальной оправе и набрал комбинацию из шести цифр, всякий раз заново поднося руку к наборному диску и аккуратно вставляя палец в круглые прорези.
Алло? негромко произнес он наконец, и это было единственное слово, которое я поняла из всего последующего разговора, ибо он велся на ненавистном мне немецком, причем таком заковыристом, что ни один звук не вызвал во мне даже проблеска осмысления. Сначала святой отец говорил сам, затем замолк и стал внимательно слушать, мерно кивая в такт словам собеседника. Потом он положил трубку и, не поворачиваясь ко мне, тихо сказал по-русски:
Через десять минут ты выйдешь отсюда, пройдешь к воротам кладбища и будешь ждать машину. Последние три цифры ее номера136. Запомни, дочь моя, 136. В эту машину ты можешь смело сесть и довериться тому, кто в ней будет.
А если я едва справилась с ознобом, вообразив предстоящую прогулку по ночному кладбищу. А если она не подъедет? Или если ее номер будет другим?
Все может быть, дочь моя, развел руками старик.
Очень свежая мысль, пробормотала я. А главное, вовремя высказанная.
Ты обозлена на весь мир, дочь моя? святой отец неожиданно улыбнулся. Тебе кажется, что ты всеми предана, брошена, забыта
А разве не так?
Полагаю, что нет.
Хотелось бы верить вам.
Верь. Ведь ты же мне веришь?
Да, сказала я от души и в ту же секунду подумала, что это не совсем однозначно. Конечно, я ему верила, но в то же время вполне допускала, что неизвестный абонент, подав к воротам кладбища машину с цифрами 136 в конце номера, отвезет меня прямиком в управление контрразведки или какое-нибудь аналогичное местечко, откуда меня малой скоростью переправят на родину. Повторяю, я верила в честность и искренность святого отца. Серьезное сомнение вызывало иное: не заблуждался ли он сам относительно честности человека, с которым только что говорил?
Ты знаешь, что движет миром?
Объясните мне смысл глагола «движет». Разговор получался какой-то нескладный, словно мы разыгрывали высокопарную сцену перед пустым залом. Управляет? Толкает? Ведет?
Движетзначит, не дает замереть, закоснеть, остановиться
Не знаю.
Любовь.
Вы серьезно, святой отец?
Вполне.
И вы хотите, чтобы я в это поверила?
Мне незачем хотеть: ты и так веришь.
Тогда зачем вы говорите мне это?
Чтобы ты продолжала верить. Сестра Анна неумна, наивна, восторженна Прости ей, она хотела сделать как лучше.
Кому?
А разве это так важно?
Но ведь, по-вашему, и ее поступками движет любовь?
Возможно.
А как это сочетается: предательство во имя любви?
А разве ты, дочь моя, никого не предавала во имя любви? Вспомни! Во имя любви к ближнему, во имя любви к себе?
Не знаю
Подумай об этом. И тебя любят, дочь моя. И во имя любви к тебе тоже предают. И творят зло. И грешат Ты понимаешь меня?
Понимаю.
Ступай, у тебя мало времени.
Вы больше ничего не хотите мне сказать, святой отец?
Я уже все сказал. И да хранит тебя Господь
У вас будут неприятности из-за меня?
Наивное дитя старик улыбнулся и встал. Что значат эти неприятности по сравнению с тем, что меня ждет в любую минуту? Суета сует. Ступай и будь осторожна
Я понимала, что нужно бы как-то поблагодарить этого человека, сказать ему какие-то добрые слова, но в голову ничего путного не лезло, да и время торопило, и я покорно поплелась к двери, физически ощущая на спине взгляд старика. Уже открыв дверь, я решилась:
Не судите ее слишком строго, святой отец.
О ком ты?
О сестре Анне.
А кто дал мне право судить ее?
Я говорю о душе.
О душе лучше не говорить, а думать он перекрестил воздух мне вслед.
Как только я подошла к кладбищенским воротам, из-за угла послышался звук автомобильного мотора. Машина проехала мимо ворот и стала. Высунув нос из-за холодной решетки, я пригляделась к едва видному в темноте номерному знаку, подсвеченному двумя неяркими огоньками. Три последние цифры были136
25США, штат Вирджиния. Лэнгли. ЦРУ
14 января 1978 года
Стюарт прокручивал кассету в третий раз. Юджин, который все это время мерял шагами по-спартански обставленный кабинет первого заместителя начальника русского отдела ЦРУ, без конца курил, стряхивая пепел на серый ковролит.
Благородно! хмыкнул наконец Стюарт, нажимая клавишу диктофона. Насколько я знаю этих ребят, расплачиваются они всегда неохотно. Но если уж их прижмет, то на совесть Он откинулся в кресле и с хрустом потянулся. Который час, Юджин?
Уже шесть.
Что скажешь?
Одно место в этом плане мне не нравится, буркнул Юджин, не переставая ходить.
Только одно?
Одно особенно.
Ее вывоз в Швейцарию?
Значит, и вам тоже, Крис?
Ты думаешь, они пойдут на вскрытие дипломатического багажа?
Насколько мне известно, сэр, это вы у нас главный эксперт по русским. Юджин оседлал стул и скрестил руки на его жесткой спинке. И это вы мне, а не я вам, должны объяснить, что КГБ, если он чего-то очень хочет, может пойти на что угодно. Никто и не будет официально вскрывать багаж: его согласно всем правилам пропустят к самолету вместе с курьером. Но пьяный грузчик случайно выбьет в нем доску и для пущей верности проткнет монтировкой. Или водитель автокара случайно уронит его на бетон и наедет на содержимое. Или таможенный инспектор у грузового люкатоже совершенно случайнопрольет внутрь литра два серной кислоты или обронит туда дымовую шашку А потом мы получим официальные извинения, причем на правительственном уровне, не ниже. Дескать, извините, господа, досадная оплошность, виновные наказаны, посажены, расстреляны А русские здесь вообще ни при чем. Что они, за всех союзников обязаны отвечать?..
Но они же не будут протыкать или травить кислотой всю диппочту, возразил Стюарт, закуривая сигару. Ты представляешь себе масштабы такой акции?
Зачем же всю? Юджин встал и вновь начал расхаживать по кабинету. Всю не надо. Только определенных габаритов. Не меньше ста семидесяти четырех сантиметров плюс туфли и прическа. Наше посольство в Праге часто переправляет дипломатические грузы таких размеров?
А если через другое посольство?
А через любое, хоть китайское! Инструкция не меняется. Людей у них хватает. Они же не дураки, Крис. И работают масштабно, причем никому не доверяяни врагам, ни своим. Могу держать пари, что в обозримом будущем, пока эта история не завершится, во всех таможнях Чехословакии будут пасти любую диппочту, независимо от посольства-отправителя. Даже болгарскую. И потом, в отличие от нас, у них нет открытой границы с Мексикой, через которую можно запросто проскочить на взятом напрокат автомобиле, спрятав в багажник президента США и предъявив карточку национального страхования, которую сам же сделал на уроке рисования. Железный занавес, круговая оборона, одно словосоциалистический лагерь. Короче, этот вариант не проходит, Крис. Не говоря уж о том, что он слишком легко просчитывается.
Что ты имеешь в виду?
Мне не нравится, что они вышли непосредственно на Моссад.
Почему? Это в их манере.
Мне не раз доводилось сталкиваться с людьми КГБ в своем регионе, в Латинской Америке. Так вот, антисемитизм у этих парней в крови: наверно, они за него получают надбавку к жалованью. А тут вдруг Андропов сам выходит на евреев и предлагает им честную сделку. Это значит, Крис, что Мальцева им действительно нужна позарез и