Старики всегда много болтают.
Она сказала, что тебе можно доверять.
Я себе доверяю.
Могу стать рулевым или ветроловом, знаю снасти и узлы. Хорошо читаю карты.
А еще неплохо орудуешь острыми предметами.
Жизнь научила, пожала плечами Хаджин а взялась за персик.
Ну тогда считай, что мы договоримся. Давай-ка завтракать и пойдем, разберемся с мальчишкой Наем.
А это еще кто?
Несчастный, которого я купил вместе с тобой.
Не знала, что у этой мумии есть имя, ухмыльнулась Хаджин, вскакивая на ноги.
Кочевник тоже не знал
Оставив без ответа ее немой вопрос, я скинул с себя одеяло и пошел вниз.
Третий раб, которого я вчера утром привез из крепости, молчун Вельгор сидел в кухне и, не обращая внимания на ворчание старухи, грыз очищенную луковицу. Его взгляд бездумно уставился в измятый пергамент и был совершенно неподвижен и холоден. Старуха Трома всякий раз, глядя в его сторону, только морщилась и тут же отворачивалась, не в силах больше глядеть на то, как он, словно сладкий фрукт, с совершенно каменным лицом грызет луковицу, аппетитно хрустя и чавкая.
Хоть бы встать потрудился, когда хозяин входит, проворчала старуха, вынимая из котла ошпаренную курицу, совсем молодежь совесть потеряла, никакой благодарности.
Поняв в какой-то момент, что разговаривают с ним, Вельгор очнулся, как ото сна, и вскочил, выронив из рук «лакомство».
Добрый день, господин, простите, господин, но я спал в комнате, там, под лестницей, и нашел вот этот странный пергамент и золотые монеты.
Этот пергаменттвоя вольная грамота, и золото тоже твое.
Но, господин, я не знаю, что мне делать с этим золотом. Его кому-то надо отдать? Я схожу отдам, вы только скажите кому?
Знаешь человека по имени Вельгор?
У меня такое же имя, господин.
Так вот человеку с таким именем и отдай эти золотые грифы.
А грамоту?
Вручи ему же, и пусть хранит бережно.
Хаджин засмеялась и, видя, что парень так и не понял, о чем речь, осталась втолковать несчастному, в чем все дело. Я вышел в зал, прихватив с крюка корзину вяленого мяса и несколько связок стручков гороха. Есть пришлось на ходу. Азар, завидев меня, поспешил вручить какие-то купчие, что он собрал за ночь, Тром терпеливо ждал, когда я отвяжусь от своего старшего помощника, и тоже готовился задать массу вопросов. Все дела были неотложными и важными, оставлять их без внимания нельзя, иначе доставшаяся мне посудина с парусами никогда не сдвинется с места, так и врастет в наши плодородные земли всем остовом.
Най вышел сам. Пошатываясь еле удерживаясь на босых ногах, укутанный в одеяло. Под глазами у него были черные круги, щеки ввалились, тело все сотрясалось от слабости и того сонного отвара, которым потчевал его работорговец. Обезумевшие, вытаращенные глаза осматривали все вокруг, словно он только родился на свет. В каком-то смысле так оно и было. Сбавляя шаг, мальчишка осматривался и незаметно для себя оседал на каменные плиты лестницы, теряя последние силы.
Азар, стоявший рядом, придержал его за локоть и помог сесть.
Где я? прошептал юнец, еле разомкнув слипшиеся губы.
Ты в моем доме, Най, ты гость, и мы тебе не враги.
Услышав свое собственное имя, которое, как я понимаю, он никому не говорил, Най напрягся. На какое-то мгновение собрался, чуть подался вперед, но, увидев на моем лице добродушную улыбку, остановился. Он и правда не понимал, что с ним происходит и как он оказался здесь.
Я поднялся на несколько ступеней, сел рядом, положил руку ему на плечо и сказал:
Ты в безопасности, набирайся сил, здесь ты как дома.
Дни сменяли друг друга стремительно. Весна словно бы торопилась взять всю власть над землей, наполняя реки, будоража ветры. Жизнь словно бы набирала новые силы, поднималась на гребень волны!
Через несколько дней к нашему полету все было уже готово. Оставалось только получить королевскую грамоту и право водрузить на снастях корабля знамя его величества.
Я оказался слепцом, рассыпая бисер перед судьей и всеми его прихвостнями в те дни, когда шел суд над наемниками, убившими капитана Тауса. Да и тот богатенький отпрыск, что так часто крутился в моем доме, тоже оказался весьма болтливый. Королевский двор, в сущности, та же самая рыночная площадь, где слухи и толки ползут, словно черви в навозе, от одного краснобая к другому. О моей истории знали уже слишком многие. Не мудрено было предположить, что кто-то пожелает прибрать к рукам такой огромный, ничейный, капитал. Пусть по праву выигрыша корабль принадлежит мне, но ведь известно, что законы, изданные королем, для самого же короля пустой звук, как, впрочем, и для его свиты.
Праздная жизнь, недолгая, скоротечная, значительно притупила все мои воровские рефлексы и то крысиное чутье, что так часто выручало в самых сложных и опасных ситуациях.
Азар и Тром отправились на поиски людей, хоть как-то знакомых с корабельным делом. Выбора не оставалось, нам срочно требовалась команда. Промедление становилось слишком опасным. Я знал, что рано или поздно моей персоной заинтересуются, и тогда драгоценное время будет упущено. Это ожидание я проиграл. Первый раз в жизни я проиграл по-крупному.
Все произошло ближе к вечеру, за день до того, как я планировал убраться из города. Королевские гвардейцы в очередной раз вломились в мой дом не просто с целью сопроводить своего командира, а именно арестовать меня. В этом не было никаких сомнений.
Во главе всей этой бряцающей кольчугами своры шествовал незнакомый мне человек в жреческом одеянии. Встретил бы я такого в обычной одежде где-нибудь в городе, то непременно бы подумал, что он гвардеец или военный советник знатного князя.
К сожалению, этот человек сам оказался князем, да еще и ритором жреческого совета храмов четырех алтарей. Известный маг и астролог, правитель величественных земель южного отрога железных гор Иридин Гурымей. Для любого смертного в Филадее это было чудовище, с которым каждый будет откладывать встречу вплоть до похоронного костра. Что чаще всего и случалось. Князь Гурымей был главой инквизиторов с репутацией отъявленного садиста и душегуба.
Какая честь, ваша светлость, принимать в своем доме такого знатного вельможу, начал я разговор с магом, чуть пригнувшись в вежливом поклоне.
На мое вежливое приветствие Гурымей даже не отреагировал, словно меня вообще не существовало. Резким выпадом руки он только указал в мою сторону и выкрикнул притихшим гвардейцам:
В цепи мразь, заковать и вон!
Бежать! Эта мысль тяжелым молотом колотила в моей голове. Но куда, как! Всюду гвардейцы, всюду соглядатаи, которые продадут за медный гриф любого, лишь бы только поглазеть на очередную публичную казнь вероотступника, бьющегося в судорогах на колу.
Бежать было бессмысленно. Стены слишком высоки, город полон народу. Да и не хватит моих боевых навыков тягаться с королевскими гвардейцами, тем более в таком численном перевесе.
Страха не было совершенно. Меня не уличили во лжи, не предъявили обвинений и даже за руку не поймали в тот момент, когда я подрезал кошелек у сборщика налогов или напыщенного купца. Формально я был чист перед законом. Но все же предательская, отвратительная нервная дрожь пронизывала все тело, иссушала разум, притупляла чувства.
Гвардейцы не лютовали. Для них я не был простолюдином. Возможно, что они и не знали меня прежним, рыночным пройдохой и игроком. Может, действительно, я казался им владельцем крупного военного фрегата и потому подпадал именно под этот, весьма однозначный образ небесного скитальца. Хотя обобрать меня они все же сподобились. Хорошо, что в этом доме я не держал своих воровских приспособлений, отмычек, ключей, смазок и пряных порошков, не то разговор был бы совсем короткий, найди они эту утварь в моих припасах.
Тащили чуть ли не волоком кварталов десять в обход королевского двора и внутренней крепости. На ямный двор. Сам я там прежде еще не бывал, а от тех немногих, которым удавалось оттуда выбраться, ничего путного узнать не получалось. Ходили слухи, что это особая тюрьма, из которой на казнь выводили только каждого десятого. Прочие сгнивали в этих глубоких ямах. Мерзкое было местечко, нечего сказать.
Держался я достойно, конвоиры это сразу оценили и потому рук не прикладывали. Я не брыкался, не вопил во всю глотку проклятий и оправданий, смиренно шел как овца на заклание к алтарю.
В первую очередь меня интересовало устройство крепостных постовстрах страхом, а натура брала свое. Так глубоко во внутреннюю крепость я еще не заходил никогда, поэтому с интересом разглядывал все укрепления, разводные мосты и точки караульных. Солдат казалось не много, но от моего взгляда не ускользнула набитая, протоптанная дорожка вдоль стен, по которой непрерывно должен был курсировать дозорный с сигнальным гонгом в руках. Ворота были крепкие, высокие, щедро окованные железом, как любили делать в старину. Филадея был очень древний город, который не раз за всю свою историю подвергался жесточайшим разорениям, пережил несколько больших землетрясений и пожаров, перестраивался неоднократно.
Тюремщики встретили конвой довольно удивленно. Обычно им приносили хорошенько отделанных постояльцев, не способных передвигаться самостоятельно. Я был исключением, и потому сами они не знали, как со мной обращаться. Я как накурившийся кочевник мило улыбался своим душегубам и делал все, что бы мне ни приказали, не давая повода стражникам пустить в ход тростниковые дубинки.
Тюремный двор был большим и очень зловонным. На пыльной, вытоптанной земле были видны решетки, закрывающие глубокие провалы гнойных ям. Колодцев было не меньше трех десятков. Выложенные изнутри крепкими гранитными камнями, они, видимо, не одно полнолуние служат королевскому двору пристанищем для обреченных. Огороженный со всех сторон непреступной крепостной стеной, внутренний тюремный двор хорошо просматривался с высоких башен, где маячили любопытные охранники. Вдоль стен располагались деревянные клетки, в которых я насчитал не меньше двух десятков откормленных и злобных на вид боевых псов. Укреплена тюрьма была на совесть. Недаром в нее свозили преступников со всей округи и держали под особым присмотром. Ведь помимо самих тюремщиков, сторожевых псов, судя по всему вскормленных отнюдь не бараниной, тюрьму еще окружала стена королевского дворца, в котором своя охрана была, наверное, самой многочисленной во всей Филадее.
Не повезло тебе, капитан, сказал один из гвардейцев и добавил:Руку бы отдал, чтобы только не оказаться на твоем месте. Уж коль скоро ты угодил к самому Гурымею на глумление, то хоть каким темным духам молись, а все одно не поможет!
Спасибо, друг, успокоил, ты хоть цепей не снимай, будет чем удавиться.
В яму с цепями нельзя! строго заметил один из тюремщиков с гнилыми и почерневшими зубами. А ну как дураки начнут кладку стен ковырять, кому чинить потом!
Нешто у тебя рабочей силы мало! возмутился гвардеец. Маг не велел цепей снимать! Хочешь снять, сам делай. Тебе одно ответ держать!
Прикинув свои перспективы выслушивать порицания инквизитора жреческого совета, тюремщик решил все же не перечить воле мага и оставить цепи на мне. Не знаю пока, как они смогут понадобиться, может, действительно удавлюсь, еще до того как меня на кол водрузят, а может, и еще какую пакость задумаю.
Отставив копья и кистени, стражники тюремного двора принесли откуда-то длинную веревочную лестницу и закрепили на железном крюке возле ямы.
Если сам не полезешь, огрею по голове и сброшу вниз, сказал зачем-то тюремщик с гнилыми зубами. Ноги переломаешь, здесь высота колен двадцать.
Окинув удивленным взглядом собравшихся вокруг меня конвоиров, я вцепился в упругий канат лестницы и стал спускаться, позвякивая кандалами на руках и ногах.
Высота действительно была огромной. С последней ступеньки пришлось даже спрыгнуть. Снизу лаз тюремной ямы казался небольшим отверстием, в который попадал тусклый свет заходящего солнца.
Дно ямы было сумрачным и зловонным. Еще спускаясь по скрипучим ступенькам, я прикрыл один глаз, чтобы он хоть немного привык к темноте. Теперь в глазах все двоилось. В одном плыли фиолетовые круги, в другом проступали неясные серые тени округлых стен.
Лестница вытянулась наверх, и тяжелая железная решетка захлопнулась. Сверху гулко ударила пара молотков, вбивающих клин в проушину.
Напряженный слух уловил слабое дыхание. Обостренные чувства безошибочно определили направление, но я не спешил соваться туда, напротив, отошел к противоположной стене и сел на плетенную из рогоза циновку.
Сомнений не было, знать, раззадоренная слухами о моем удивительном выигрыше, решила что простолюдин не достоин такой чести. Шутка ли! Военный корабль такой сокрушительной мощи, лишь формально подчиненный королю, и только в то время, пока находится в южных землях. Не думаю, что даже вся гвардия сможет устоять против орудий фрегата. Ведь что Асур-Валад, воинственный брат короля, что сам Валадар, никогда не имели в своем арсенале небесных кораблей. Только десяток торговых лодок. В небе правили северяне, полхийцы и хариды. Были еще довольно хищные боевые каравеллы булгальцев, но эти рыжие бестии в южные земли не совались. Не удивлюсь, если после недолгих разбирательств меня казнят как заговорщика и вероотступника, корабль сожгут, чтобы не дразнить соседей, и заживут мирно и сытно, как и прежде, то и дело придавливая очередное восстание шахтеров или рабов на льняных да конопляных плантациях.
Кошелек с золотом гвардейцы срезали, а вот мешочек с игральными костями за широким поясом не приметили. Не думаю, что древняя магия костей сможет помочь мне вырваться из этой тюрьмы, но вот время скоротаю.
Не успели мы до тебя добраться, Брамир из Хариди, прозвучал из темноты хриплый голос. Друг твой Мариф еще до рассвета поставил охрану возле твоего дома.
Кто это здесь вякает? спросил я, невольно протягивая руку к голенищу сапога, зная наперед, что ножа там нет, просто по привычке.
Мое имя Орадан, теперь это уже не тайна, я один из тех, кто убил капитана «Огненного ветра».
Пустынный волк! Я думал, вас всех уже давно казнили.
Зачем драть шкурки с мангустов, если кругом полно змей выдал Орадан известную поговорку южан. От нас мертвых толку мало, живые стоят дороже.
За что вы хотели убить меня? И за что убили капитана Тауса?
Всему причиназолото! Мы выполняем свою работу и не задаем праздных вопросов, «зачем», «за что».
Убьешь меня сейчас?
Нет необходимости, сказал пустынный волк, все еще оставаясь в тени ямы. Я пока не голоден. А до корабля ты не доберешься.
Значит, тому, кто заплатил вам, встал поперек горла этот корабль, не люди.
Орадан двинулся в темноте и перевалился на светлую сторону каменного колодца. Я увидел его разбитое в кровь лицо, изорванную одежду, изувеченные руки.
Что тебе толку от этих знаний, вор. Твоя судьба предрешена. За меня все сделают палач и жрецы, на радость зевакам.
Откуда ты так много знаешь обо мне, наемник? Ведь вас за сотню колен обходит всякий, кто видит.
Но только не тот, кому мы платим. А нам есть чем платить, поверь, убийствоочень прибыльное ремесло.
Только с третьей попытки Орадану удалось подняться на ноги и сдвинуться еще ближе. Сейчас, когда мои глаза привыкли к этому тусклому подземелью, я заметил, что на воине больше нет бурнуса, только легкий кожаный доспех, да и тот весь изуродованный плетями инквизиторов да собаками. Болезненно худой, даже изможденный, на вид этот несчастный больше походил на нищего, годами живущего одним подаянием, а не на богатого и дорогого воина, хоть и промышляющего убийством за золото.
Я был уверен, что капитана Тауса убили анильцы, а не пустынные волки.
Грязные душегубы, возмутился Орадан. Им не под силу справиться с капитаном и командой. Глупые, жадные и сварливые. Не чета пустынным волкам!
Кто бы говорил, сидя в этой яме! Где ваше проворство, где ваш талант скрываться и прятаться, а кочевник? Почему мы с тобой в одной яме?
На то воля богов.
Так ты еще и сторонник древних верований о верховных божествах?!
Ты сам-то, Брамир, вор и жулик, пройдоха, которого никто и никогда не мог поймать, брезгливый к воровской гильдии, сам с гонором и характером, почему ты здесь?
Из-за тебя, наемник! Если бы не твоя поспешность, отдал бы я обратно Таусу его корабль и ищи потом ветра в ноле. Меня не за руку на площади поймали, не в сокровищнице с отмычкой, я чист перед законом. Не все ли тебе равно, когда было резать несчастного капитана. А тут и меня подставил, и сам попался.