Дверь открыла заспанная жена мастера, удивленная столь ранним визитом.
Брамир! Бес блудливый! Сам не спишь и людям спать не даешь!
Не ворчи, хозяйка, зови мастера, дело к нему у меня.
Что за дело может быть в такую рань? Иди вон в храмовой купели окунись, забулдыга!
Зови, говорят тебе, некогда мне с тобой языком чесать.
Кого там принесло в такую рань? послышался из дальней комнаты хриплый голос мастера. Гони прочь.
Открывай лавку, ворчливый индюк! Не то уже к обеду закажу сапоги Феру из твоей кожи, которую с тебя живого сдеру!
А, это ты, Брамир. Босяк ты, что ж вовсе не спишь никогда?
В царстве духов отосплюсь! Тащи жир да масло, скрипят твои сапоги как мельничные жернова! Чуть не сгубили проклятущие.
Кривой на правый глаз мастер показался из своей комнаты, весь взъерошенный, в одном исподнем. Щурясь от яркого солнечного света, он посмотрел на меня, на сапоги, висящие на плече, перевязанные поясом, и прохрипел:
А ты, дурак, их на ноги надевать не пробовал, авось бы и разносил.
Шутки шутить после будешь, недосуг мне с тобой препираться, я вчера так крепко выпил, что сегодня меня лучше не злить.
Понял, понял, сейчас все сделаю, торопыга. Масло гвоздичное или жир гусиный?
Когда у тебя в кошельке куча золота, серебра да меди, то всяк с тобой вежлив и приветлив. Кому же хочется упускать свою выгоду. Вот только не многим удается всегда быть с полным кошельком. Жизнь как азартная игра: то удачный расклад греет, то могильные камни холодом веют. Не знаю как у других, но мои годы так и проходили в скитаниях да лишениях. Редко когда удавалось отщипнуть себе толику от чужого богатства. Да и за то бывал и бит, и гоним. Угодно было духам так, что не пристало к моим рукам ни какое ремесло. Отца я с малых лет не знал, а матушка все больше пряжей да ткачеством нам на хлеб зарабатывала. Честная была женщина, добрая и трудолюбивая. Но она днями за работой, за хозяйством, а я по лесам княжеских оленей бить да по трактирам промышлять. Но, правду сказать, охотник из меня никудышный, научить некому было, да и во дворах таскал по мелочи. Сам как мог дичь гонял, иногда даже удачно выходило, но все не впрок. Как матушки не стало, подался я прочь из княжества по крепостям да гарнизонам, счастья свое искать. Случилось так, прибился однажды к каравану, да почитай три десятка камней с ними и проходил. Погонщик там был, большой мастер в игре, вот он-то меня и пристрастил к азарту. Потом я сам стал в постоялых дворах себе глаз наметывать, руку набивать. А с такой жизнью и до воровской гильдии один шаг.
Вот и получилось, что в жизни своей я кроме как играть и воровать ни чему и не научился. Справедливости ради скажу, что и в том, и в другом деле я преуспел. И играл на зависть многим, и воровал так, что у трезвого солдата из-под кушака золотую монету вытащить мог. Но ловкость рукэто еще не все. Главным моим козырем в таком нелегком промысле был особый дар. Некоторые называли его «кошачий глаз». Мне самому казалось, что ничего особенного я не умел, но караванщики вовремя заметили, что я в ночной мгле вижу ничуть не хуже, чем днем. Да и ви́деньем это назвать было нельзя, как и у всех, перед глазами тьма, да вот только не такая густая и кромешная. Ну кем мне с таким даром было стать еще? Воровское дело само собой прилипло.
Отведав в той самой харчевне с верандой под виноградными зарослями, что вчера обошел стороной, цыплят да молодой баранины, я в условленное время подошел к игорному дому Малиха, допивая из кувшина филадейское розовое вино. На мой взгляд, слишком ароматное, но сладкое и приятное на вкус, не та ядреная кислятина, что готовил Каис в своей винокурне за городом.
Присев в тени большой храмовой колонны прямо напротив городских ворот, я стал оглядываться по сторонам, привычно отмечая для себя знакомые и новые лица. Людей было немного, в это время богатые люди еще спят, а простой люд да слуги столичных жителей толпятся на центральном рынке, который готовился к приходу покупателей всю прошедшую ночь. Накануне праздников все горожане спешат запастись впрок. Никто не хочет остаться без угощения в самый разгар веселых торжеств, шествий и храмовых восхвалений.
Игорный дом Малиха был не для богачей, что уж тут говорить, даже из соседнего постоялого двора не всякий решится заглянуть в это злачное место. Популярностью он пользовался только у жителей городских окраин, трущоб, и честному гражданину стать в нем завсегдатаем не дадут. В домах богатых вельмож да сановников во время игры всегда присутствовал куратор. Человек, который бдительно следил за всеми раскладами и контролировал «кладовую», ту самую заветную стопку, что содержала в себе все оставшиеся кости, не попавшие в руки к игрокам. У Малиха было только двое кураторов, которые хоть и были весьма авторитетны, никак не могли усмотреть за всем, что творилось за двадцатью игровыми столиками, поэтому садились только рядом с достойными гостями.
Развалившись на теплых плитах, я даже немного задремал, рассеянно оглядывая окрестности и примыкающие к северной площади улицы. На мгновение мне показалось, что за темным провалом бойницы в городской стене промелькнул чей-то напряженный силуэт, но стоило мне устремить туда свой взгляд, как всякое движение гут же прекратилось. Наверное, птица пролетела или какой-то стражник бежал по внутреннему коридору спеша по поручению командира. Но неприятное чувство взгляда, устремленного на меня, возникло как-то само собой, словно за мной следили.
Ощущение того, что на меня смотрят, никак не хотело покидать. Я уже подумал было, что во всем виновато проклятое розовое вино, но стоило только спуститься в прохладный и уютный подвал игорного дома, как странное и тревожное чувство исчезло, словно его и не было вовсе.
Обычно играть я приходил поздно вечером, и в это время меня всегда встречал сам Малихвладелец. Сегодня, ближе к полудню, его конечно же еще не было. Он как человек уважаемый и состоятельный мог позволить себе долгий и беспечный сон. Я только скинул камзол и бросил его слуге у двери, который тут же исчез за плотной шторой, отделяющей зал для гостей от комнаты для прислуги и кухни. В зале было достаточно людей, которые, забыв о времени и сне, играли здесь всю прежнюю ночь. Их встревоженные и усталые выкрики слышались даже из-за плотных штор каждого полога, накрывающего игральный стол. Я невольно заметил маленькие, подсохшие капли крови у одного из настилов для игроков попроще, который к этому моменту уже пустовал. Значит, и в эту ночь не обошлось без поножовщины.
Задерживаться возле места недавней потасовки я не стал. Для меня приготовили игральный стол в самом дальнем углу, под единственным, круглым окошком, закрытым цветной мозаикой из стекол, сквозь которые на полупрозрачную ткань занавесок попадал солнечный свет с улицы. Удобно развалившись на мягких подушках, я попросил слугу подать мне полынного вина, разбавленного наполовину родниковой водой, и вяленого мяса со специями. Горечь полыни должна отбить приторный розовый вкус шиповника, а соленое мясо собьет горечь настойки, оставляя на языке приятное тепло, вызванное специями.
Сейчас все казалось мирным и спокойным. Я чувствовал себя расслабленным, сытым. Золота, которое я так и не смог вчера отнести в тайник, при моем довольно скромном образе жизни должно хватить надолго. Даже на поездку к морю хватит с лихвой, Купить доброго коня, оплатить услуги охранников в караване, идущем на юг, взять припасов в дорогуна все уйдет не больше десяти-пятнадцати грифов. Я не купец и не благородный вельможа, титулованный и знатный, мое слово все равно что щебет воробья. Ну не сдержу данного обещания, ну откажусь от игры, соберу свои пожитки да сбегу, что с того? Меня станут призирать в высшем обществе знатных особ? Да меня там и не знают даже. Для всех я просто часть толпы. Горожанин, гражданин который должен платить налоги и поклоняться величию короля и его духовной свите. Кому из них интересна крепость моего слова.
Но нет ведь, сижу, пью горькую настойку и тешу своего горделивого червя воровского гонора самолюбованием и гордыней. Благородствоэто честь, которой я не достоин. Сын солдата и ткачихи не может вдруг стать равным титулованным особам, несущим сквозь века свою родовую доблесть. Мне от родителей в наследство только ременная пряжка и досталась. Знатная пряжка, серебряная, уж давно потертая, но любимая мной. Никак не решался я сменить ее на новую.
Азар возник передо мной так неожиданно, что я даже отпрянул. Его кожаная куртка с широким воротом и капюшоном была вся липкой от браги, а на рубашке, давно требующей хорошей стирки, виднелся длинный разрез с разлохмаченными краями. Под глазом у небохода виднелся уже почерневший синяк, а на щеке красовалась ссадина.
Я смотрю, ты тут веселился от души. Кто ж тебе глаз-то подбил?
А пусть не лезут! Я их, ух! Небесный бродяга скрутил из пухлых пальцев здоровенный кулак и неуверенно помахал им в воздухе.
Да уж, видать ты многим сегодня показал свою удаль.
Сыграем? спросил Азар, еле ворочая припухшей челюстью.
Ты же зарекся со мной играть, или забыл? напомнил ему я, развалившись на подушках.
Не помню, но коль зарекся, то и не стану.
Полно тебе, садись ближе, угощу тебя, разгильдяя.
Словно бы ожидая моего приглашения, небоход рухнул на полати, подминая подушки под себя, и чуть не перевернул приготовленный для меня кувшинчик с полынным вином. Подоспевший к нашему разговору слуга только удивленно посмотрел на меня, но я жестом велел ему не беспокоиться. Если понимал все правильно, то спать здоровяк Азар будет еще долго, после такой бурной ночи.
В этот момент во дворе игорного дома послышались шумные голоса, и слуги, еще не видя того, кто явился к ним в гости, засуетились, подготавливая все для приема новых игроков.
Как я и ожидал, в зал ввалилось не меньше десятка человек, разгоряченных и веселых. Капитан Таус был пунктуален. Каждый из его команды был вооружен на зависть даже городским стражам. Во главе всей братии Таус. Признаться, мне не сразу удалось узнать в этом человеке своего вчерашнего собеседника.
Черные волосы с проседью были сплетены в косы еще плотней, подвязаны широким платком, борода взъерошена. Кожаная куртка, хоть и огромного размера, была натянута на массивное тело так плотно, словно мои сапоги. Таус сотрясал стены раскатистым смехом, вызванным, очевидно, веселой историей одного из товарищей. Взгляд и выражение на лице так разительно отличались от тех, что я имел честь наблюдать вчера за разговором, что я даже немного пожалел о том, что вообще согласился на эту сомнительную сделку.
Брысь! Насекомое! заревел Таус на одного из слуг. Что вы вьетесь под ногами, козявки! Готовь столы, ротозеи! А ну-ка! Вон тот! Крайний! Взгляд капитана остановился на мне. Братья мои, а что это за мясо там притихло у окошка за нашим столиком?
Вся шумная толпа отвлеклась от дел и болтовни, обратив взоры в мою сторону.
Это какой-то заморыш, капитан. Вытолкать его взашей?
Фатус! Задира! Не боишься опять без штанов остаться? гаркнул Таус, оскалившись на сухощавого небохода.
Как в прошлом году над перевалом! завопил надрывно беззубый старикашка из команды.
Заткни хлебальник! Сявка! Остатки зубов тебе вышибу, жук навозный, возмутился Фатус, нервно теребя рукоять огромной палицы, висящей на поясе.
Клык! рявкнул капитан на уродливого старика. Ну-ка поди глянь, что за тело там притомилось.
Сию минуту, зашамкал беззубый старикашка, просачиваясь между огромными и крепкими торсами товарищей.
Какой-то странной походкой, ссутулившись и заваливаясь на один бок, старик прошел по всему залу и встал возле моего столика.
Ты кто такой? Крысеныш, испари свою немощь отсюда мигом. Не то по кускам тебя выкинем.
Ты, что ли, меня на куски резать будешь сявка?
Клык остался доволен моим ответом и стал доставать широкий тесак, медленно и картинно, видимо наслаждаясь тем мелодичным звуком, с которым тяжелое лезвие ножа покидает окованные бронзой ножны. Следовало, видимо, испугаться подобного спектакля, но я этого не сделал. Если бы всякий раз пугался, когда передо мной машут острыми железками, то давно получил бы разрыв сердца.
Нож еще не вышел целиком и ухмылка этого наглеца не успела стать оскалом, как я молниеносным движением выхватил из-под ворота рубашки тонкий дротик и метнул его точно в руку прихвостня. Оставаясь все таким же спокойным и расслабленным на вид, я даже успел взяться за свой кувшинчик, когда этот косорылый только понял, что его рука намертво пришпилена к широкому кожаному поясу на животе. Тонкая стрелка пронзила кисть чуть ниже запястья, ближе к пальцам, и просто пригвоздила уродливую клешню к брюху, защищенному плотной стеганой курткой. Нож так и остался вынутым на две трети, а беззубый взвыл, багровея от нестерпимой боли. Вены у него на лбу вздулись, а выражение на лице исказилось так, что мне самому стало жалко несчастного. Дротики, которые мне делали самые лучшие ювелиры в этом городе, были так хитро устроены, что могли двигаться только в одну сторону. Мелкая насечка на каждом метательном снаряде, словно чешуя у рыбы, задавала оружию только одно гладкое направление, куда оно скользило беспрепятственно. В обратную сторону приходилось вырывать с мясом. Дня не проходило, чтобы я не упражнялся в метании этих хитрых приспособлений. Устройство подобного оружия я подсмотрел у одного из держателей караванной охраны, опытного и проворного бойца, родом из Полхии.
Пока беззубый корчился от боли, я налил себе в чашечку немного настойки, быстро и с удовольствием выпил и, бросив в рот кусочек соленого и душистого мяса, подался вперед, резко выдергивая дротик обратно.
Пятно крови стало расползаться по стеганой куртке и холщовым штанам, а взгляд старика и вовсе остекленел, как и лицо замерло в страдальческой гримасе.
Пошел вон, плешивый, будешь мне еще портить обед, истекая здесь своими грязными соками.
Не говоря ни слова, старик медленно развернулся и, согнувшись пуще прежнего, поплелся неуверенной походкой к своим товарищам, прижимая искалеченную руку к животу. Те, в свою очередь, заметили неладное и, не разбираясь, стали выхватывать оружие. Но капитан Таус их остановил резким возгласом и сам нагнулся к старику, разглядывая рану. Поняв наконец, что укол дротика не смертельный, а просто очень болезненный, капитан успокоился и шагнул мне навстречу.
Я к тому времени уже протер дротик от крови, но убирать его не спешил, теребил в руках.
Ты, заморыш! Посмел напасть на моего ветролова!
Да я даже с подушек не вставал.
Я вырву тебе потроха, поджарю и заставлю тебя их съесть!
Спасибо, но я уже сыт.
Я человек благородный и не привык к подобному обращению! Выбирай, как ты хочешь, чтоб тебя убили или, может, просто покалечить?
Думаю, лучше убить, но объятьями молодой прелестницы, календарей эдак через сто.
Внезапно из вороха подушек поднялся здоровяк Азар, будто медведь из берлоги. Одну из подушек он держал в руках словно щит, другую как кистень.
А ну! Кто первый зубов себе поубавить? заревел небоход, глядя на удивленную толпу выпученными, покрасневшими глазами.
Во всем зале повисла могильная тишина, и только здоровенная муха прожужжала над всей этой немой сценой, разгоняя струйки дымного воздуха. Еще через мгновение капитан разошелся раскатистым смехом, задорным и веселым. Из-под других пологов стали выглядывать любопытные лица завсегдатаев, прервавших на время свою игру. Всем было интересно, чем закончится этот странный и налепый конфликт.
Друзья мои! пробасил Таус сквозь судороги смеха, сотрясающие его живот. Нам посчастливилось встретить в этой дыре смелого и достойного игрока! Вот удача! Сыграешь с нами, смельчак?
Сыграем, коль золота не жаль, буркнул я, оставаясь все таким же невозмутимым, как и был.
Эй, куратор! Подай-ка нам кости! Да только смотри, чтоб новые были, не тертые!
Вся команда капитана неохотно задвинула обратно оружие и стала подтягиваться к пологу. Сомневаюсь, что кто-то из них сам собирался играть со мной, они, хоть и выглядели бывалыми, в чужом городе с завсегдатаем игорного дома за один стол не сядут.
Азар, все еще стоящий на изготовку, вооруженный подушками, резко бухнулся на задницу и опустил руки.
Так вы что ж, только играть собрались? А я уж было подумал что ставку поделить не сумели. Кто играет? спросил Азар заплетающимся языком.
Все, кроме тебя, мой друг и защитник.
У меня все равно даже меди нет. А ты, Брамир, кого на этот раз решил обчистить?
Обчистить? снова загрохотал капитан, сдерживая смех. Обчистить старину Тауса! Нет, ребята! Вы слыхали что-нибудь подобное?