Мартленд, а ваш стукаччасом не карапуз по имени Перс, работает в «Галерее ОФлёрти»?
Вообще-то да, по-моему, он.
Так и думал, сказал я.
Я навострил ухо: за дверью переминался Джок, сопел носом, делал себе мысленные заметки, если их уместно так назвать. Нет сомнениймне стало гораздо легче, стоило узнать, что подкуплен только Перс; если бы со мной в уличную шлюшку вздумал играть сам мистер Спиноза, все бы провалилось. Да еще и с каким треском. Должно быть, я позволил своему лицу несколько расслабиться, ибо поймал Мартленда на том, что он любознательно на меня смотрит. Так не годится. Сменить тему.
Ну что ж, от всей души возопил я. Так о чем мы договорились? Где все те богатства Востока, которые вы мне навязывали вчера? «Больше тогодаже полцарства»я полагаю, так формулировалась сумма?
Ох, ну в самом деле, Чарли, вчера было вчера, не так ли? То есть, мы оба несколько переутомились, правда? Вы же не станете мне это припоминать
Окно на месте, просто ответил я, а также Джок. И про себя могу сказать, что переутомлен по-прежнему: никто прежде не пытался хладнокровно меня убить.
Но в этот раз я принял очевидные меры предосторожности, верно? сказал он, похлопав себя по заднему карману. Что подсказало мне: его пистолет если где-то и на нем, то, разумеется, подмышкой.
Давайте сыграем в одну игру, Мартленд. Если вы успеете достать эту штуку прежде, чем Джок вас стукнет по голове, получаете кокос.
Ой, бросьте, Чарли, хватит петуха гонять. Я вполне готов предложить вам существенные э привилегии и э уступки, если вы подыграете в этом деле на нашей стороне. Вам чертовски хорошо известно, что я в дерьме, и если мне не удастся вас завербовать, этот ужасный старик в Министерстве внутренних дел опять взвоет, желая вашей крови. Что вас устроит? Я уверен, вас не интересуют те деньги, что может предложить мой департамент.
Думаю, я бы предпочел бешеную собачку.
Господи, Чарли, неужели нельзя посерьезнее?
Нет, в самом делеборзую. Серебристую такую, знаете?
Но не хотите же вы сказать, что желаете стать королевским дипломатическим курьером? Бога ради, зачем вам? И что заставляет вас думать, будто мне удастся об этом договориться?
Я ответил:
Во-первых, да, желаю. Во-вторых, не суйтесь не в свое дело. В-третьих, вам удастся, если придется. Кроме того, еще мне нужен дипломатический паспорт и привилегия доставить мешок с диппочтой в посольство в Вашингтоне.
Он откинулся на спинкувсезнающе и расслабленно:
И что скорее всего будет находиться в мешке? Или это тоже не мое дело?
Вообще-то«роллз-ройс». В мешок он, конечно, не поместится, но весь будет увешан дипломатическими пломбами. То же самое.
Выглядел Мартленд суровым, встревоженным: недопришпоренный разум яростно проворачивался вхолостуюего «дё шво» пытались осилить такой угол наклона.
Чарли, если он будет набит наркотиками, ответнет, повторяюнет. Если это грязные фунтовые банкноты в разумных количествах, я могу постараться что-то сделать, но после, думаю, защитить вас мне уже не удастся.
Ни то, ни другое, твердо ответил я. Даю слово чести.
Я посмотрел ему в глаза искренне и ровно, дабы он не сомневался, что я лгу. (Эти бумажки с Поезда придется вскоре поменять, не так ли?) В ответ он тоже окинул меня взором, как надежного товарища, затем аккуратно свел вместе кончики всех десяти пальцев, разглядывая их со скромной гордостью, будто совершил что-то умное. Он думал изо всех сил, и ему было безразлично, видно это кому-нибудь или нет.
Что ж, полагаю, в таком разрезе можно что-нибудь придумать, наконец ответил он. Вы, разумеется, понимаете, что степень сотрудничества, которая от вас ожидается, будет пропорциональна сложности обеспечения того, что вы для себя просите?
О да, солнечно ответил я. Вы захотите, чтобы я убил мистера Крампфа, не так ли?
Именно так. Как вы догадались?
Это же ясно: с Фугасом теперь э-э покончено, а потому Крампфа в живых оставлять ну никак нельзя, зная то, что знает он, правда? И могу добавить, что пережить это мне будет трудновато: так уж вышло, что онмой неплохой клиент.
Да, я знаю.
Я и не сомневался, что уже должны. Иначе я бы, вероятно, об этом и речи не заводил, ха ха.
Ха ха.
Как бы там ни было, на такого богатого парня, как Крампф, надавить невозможнополучится только убить. Кроме того, ясно, что я могу подобраться к нему очень близко, а нанимая для этого меня, вы, по вашим оценкам, сэкономите себе целое состояние. Более того: с вашей точки зрения, никто не сравнится со мной в одноразовости, и через меня едва ли можно выйти на какое-либо официальное агентство. И наконец: если я сработаю грубо и сяду на электрический стул, вы убьете и Крампфа, и меня одним желчным камешком.
Ну, кое-что из этогоболее или менее правда, признал Мартленд.
Да, сказал я.
Затем я сел за свой глупенький французский письменный столикэто его остроумный делец назвал «малёр-дю-жур», поскольку сильно за него переплатил, и составил список того, что мне нужно от Мартленда. Довольно длинный. Пока Мартленд читал, лицо его темнело, но он все выдержал, как настоящий маленький мужчина, и тщательно сложил бумажку себе в бумажник. Я заметил, что наплечной кобуры у него все-таки нет, но то по-любому была не первая моя ошибка за весь день.
Кофе к этому времени уже остыл и превратился в гадость, поэтому я любезно вылил Мартленду в чашку все, что осталось. Полагаю, он не заметил. После этого, сказав пару дружеских банальностей, он откланялся; в какой-то миг я испугался, что он опять захочет пожать мне руку.
Джок, сказал я. Я отправляюсь обратно в постель. Будь так любезенпринеси мне все лондонские телефонные книги, полный шейкер коктейлейлюбых, пусть они будут сюрпризом, и несколько сэндвичей с кресс-салатом и мягким белым хлебом.
Постельединственное место, годное для продолжительного телефонирования. Кроме того, она изумительно предназначена для чтения, спанья и слушания канареек. Онане очень хорошее место для секса: секс должен происходить в креслах, или в ванных, или на лужайках, которые только что причесали, но давно не стригли, или на песчаных пляжах, если так вышло, что вы обрезаны. Если вы слишком устаете, чтобы заниматься сексом где-либо, кроме постели, вероятно, вы по-любому слишком устаете, и вам нужно экономно расходовать свою мужскую силу. Женщины, как правило, большие сторонницы секса в постели, поскольку им есть что прятатьневажные фигуры (обычно), и есть что гретьхолодные ноги (всегда). С мальчиками, разумеется, все иначе. Но вы это, вероятно, и так знаете. Я не должен впадать в дидактизм.
Через час я восстал, обернул свою персону в тяжелый габардин и трикотажную «рогожку» и спустился в кухню, чтобы предоставить канарейке еще один шанс отнестись ко мне воспитанно. Она отнеслась более чемпесенкой едва не порвала свои крохотные кишки, клянясь, что все еще будет хорошо. Ее заверения я принял сдержанно.
Призвав пальто и шляпу, я затопотал внизпо субботам я лифтом никогда не пользуюсь, это мой день активных упражнений. (Нет, наверх я, естественно, езжу.)
Из своей берлоги появилась консьержка и что-то принялась мне тараторить; я заставил ее умолкнуть, поднеся палец к губам и значительно подняв брови. Способ никогда меня не подводит. Она уползла, гримасничая и строя мне рожи.
До «Сотби» я дошел пешком, почти всю дорогу втягивая животикчертовски для него пользительно. Продавалась одна картина, мне принадлежавшая, маленькое полотно с баржей венецианского аристократа, гондольерами в ливреях на ней и изумительно синим небом. Я приобрел его несколькими месяцами раньше в надежде убедить себя, что оно принадлежит кисти Лонги, но все мои усилия пропали втуне, и я выставил его на «Сотби», где картину аскетически определили как «Венецианскую школу, XVIII век». Цену я довел до той суммы, которую заплатил, а затем предоставил картину самой себе. К моему восторгу, она проскакала еще триста пятьдесят, после чего ее отбарабанили человеку, которого я презираю. В данный момент работа наверняка уже красуется в витрине на Дьюк-стрит с табличкой «Мариески» или какой-нибудь подобной чепухой. Я задержался еще на десять минут и прибыль потратил на сомнительного, но восхитительно озорного Бартоломеуса Шпрангера, который показывал Марса, приходующего Венеру, не сняв шлема, какие манеры! По пути из залов я протелефонировал богатому индюководу в Саффолк и продал ему Шпрангера заглазно, за неназванную, как говорится, сумму, после чего праведно поковылял к Пиккадилли. Ничто не сравнится с чуточкой сделок, чтобы немного встряхнуться.
Через Пиккадиллии даже не сильно напугавшись, сквозь «Фортнумз»ради прелестных запахов, пару шагов по Джермин-стрити я уже уютно устроился в «Баре Жюля», где заказывал себе ланч и впитывал пятую «Белую леди». (Забыл сообщить вам, что за сюрприз приготовил мне Джок; прошу прощения.) Будучи серьезным гастрономом, я, разумеется, сожалею о коктейлях, но с другой стороны я так же сожалею о нечестности, промискуитете, нетрезвости и множестве других прелестей.
Если кто-то и следовал за мной до сего моментана здоровье, я так считаю. Однако днем мне было потребно личное пространство, где нет места мальчикам из ГОПа, поэтому за едой время от времени я тщательно осматривал обеденный зал. Ко времени закрытия все население бара сменилось, за исключением одного-двух постоянных жильцов, которых я знал в лицо; если и есть за мной «хвост», он должен быть снаружи и очень сердит.
Он и былснаружи и сердит.
Кроме того, это был человек Мартленда, Морис. (Я, надо полагать, и не рассчитывал на самом деле, что Мартленд станет играть честно: школа, куда мы оба ходили, была не очень хороша. Привольна с содомией и прочим, но сурова с честной игрой, благородством и другими дорогостоящими приложениями, хотя в школьной Капелле о них говорилось много. Холодные ванны, само собой, в изобилии, но вас, кто никогда в жизни такую не принимал, возможно удивит, что реальная холодная ваннавеличайший родитель животных страстей. К тому жепаршиво действует на сердце, как мне говорят.)
Перед лицом Морис держал газету и разглядывал меня сквозь дырочку, в ней проковыренную, совсем как в детских сказках. Я сделал пару быстрых шагов влевогазета развернулась за мной следом. Затем три вправои снова газета повернулась, как щиток полевого орудия. Выглядело глупее не придумаешь.
Я подошел к нему и сунул палец в дырочку.
Бе! сказал я и стал ждать его сокрушительного ответа.
Уберите, пожалуйста, палец из моей газеты, сокрушительно ответил он.
Я пошевелил пальцем еще, высунув нос из-за верхнего обреза газеты.
Отвали! рявкнул Морис, побагровев. Так-то лучше.
Я отвалил, весьма довольный собой. За углом Сент-Джеймз-стрит шаркал ногами полисменэтакий юный, розовый и гневливый страж порядка, какие часто попадаются в наши дни. Амбициозный, добродетельныйсущий дьявол со злоумышленниками.
Офицер! рассерженно заклекотал я. Меня только что непристойно домогался вон тот жалкий негодяй с газетой. Трясущимся пальцем я ткнул в сторону Мориса, который виновато завис на полушаге. Полисмен побелел губами и обрушился на неготот по-прежнему балансировал на одной ноге, распростерши газету, и выглядел поразительно, как жестокая пародия «Эрота» Гилберта на Пиккадилли-Серкус. (А вам известно, что Эрот сделан из алюминия? Я уверен, что где-то в этом таится мораль. Или шутка.)
Я буду у вас в участке через сорок минут, крикнул я вслед полисмену и юркнул в проходящее такси. В нем все дверные ручки были на месте.
Итак, я вам уже сообщал, что люди Мартленда проходят годовую подготовку. Эрго, такое быстрое засечение Мориса означало, что Морис находился там исключительно для того, чтобы его засекли. У меня заняло много времени, но в конце я засек и еедородную, чисто выбритую тетушку в «триумф-геральде»: отличная машина, чтобы следить за людьми, неприметная, легко паркуемая и с окружностью поворота туже, чем у лондонского такси. Хотя несправедливо, что у тетушки при себе не оказалось спутника. Я просто выскочил на Пиккадилли-Серкус, нырнул в один выход подземки и вынырнул из другого. «Триумф-геральды» паркуемы не настолько легко.
Второе такси доставило меня на Бетнал-Грин-роуд, Шордич, превосходное место, где практикуются всевозможные мудреные ремесла. Получив баснословные чаевыетаков мой глупый обычай, таксист «дал» мне «Ностальгию по четвертой на Кемптон-Парке». Никак не способный взять в толк, что, ради всего святого, он имел в виду, я поднялся по лестнице в студию моего «подкладочника».
Здесь мне лучше объяснить, что такое «подкладка». Большинству старых картин перед чисткой требуется новая основа. В своем простейшем виде это подразумевает пропитку картины клеем, «композитом» или воском, затем, так сказать, связку ее с новым холстом посредством горячего пресса и гнета. Иногда старый холст восстановлению не подлежит; иногда во время работы краска отстает (картина «вздувается», как говорится). В любом из этих случаев потребен «перевод». Это означает, что картину следует укрепить лицом вниз и удалить с краски все волокна старого холста до единого. После чего на оборотную сторону краски приклеивается новый холст, и ваша картина вновь здорова. Если же она написана на доске (дереве), и та сгнила или червива, поистине замечательный «подкладочник» способен отскоблить все дерево и оставить лишь корку краски, на которую затем он цепляет холст. Все этоочень, очень хитрая работа и высоко оплачивается. Хороший «подкладочник» неплохо представляет себе подлинную ценность картины, попавшей к нему в обработку, и обычно запрашивает соответственно. Он зарабатывает больше многих торговцев, его нанимающих. Он незаменим. Любой идиот может почистить картинумногие этим и занимаются, и большинство умелых художников могут укрепить (подретушировать) или заменить недостающие частички краски; вообще-то многие знаменитые художники хорошо зарабатывают таким побочным занятием, особо его не афишируя. (Очень тонкие работы, вроде судового такелажа, часто пишутся для простоты лаком; его чистить адски трудно, поскольку он, разумеется, сходит вместе с грязной лакировкой. Следовательно, многие чистильщики просто фотографируют такелаж или что там еще бывает у них, беззастенчиво его счищают, а затем пишут заново по фотографии. Ну а почему нет?) Но хороший «подкладочник», как я сказал, это жемчужина, цены не имеющая.
Пит на жемчужину не похож. Он похож на грязного и зловещего валлийца, но у него причудливо отменные манеры, кои даже самые низменные кельты демонстрируют у себя дома. Он открыл протокольную банку «Спама» и заварил огромный железный чайник славнейшего и крепчайшего «Брук-Бонда Пи-Джи Типс». Я поспешно вызвался приготовить хлеб с масломногти у него нечисты, и порезать «Спам». Изумительное чаепитие, я обожаю «Спам», а в чае плавало конденсированное молоко, и жидкость получилась густо-оранжевого цвета. (Как отличается, как сильно отличается это от домашнего уклада нашей дражайшей королевы.)
Сноски
1
В статье использованы материалы The New Yorker, The Independent, Booknik.
2
Форма графина, впервые введенная британским адмиралом лордом Джорджем Родни, первым бароном Родни (17191792): основание такой посуды достигало 12 дюймов в диаметре для достижения большей остойчивости. Здесь и далее прим. переводчика. Переводчик благодарен Михаилу Сазонову за лингвистическую поддержку.
3
Кресло эпохи Регентства (искаж. фр.). Регентствоэпоха управления Франции регентом Филиппом Орлеанским в период несовершеннолетия Людовика XV, в 17151723 гг.
4
Савонримануфактуры французских королей XVIIXVIII вв., специализировались на выделке ворсовых ковров с пышным полихромным цветочным и арабесковым барочным орнаментом, обычнона глубоком коричневом или черном фоне.
5
Великое ограбление поездазнаменитое ограбление почтового поезда в графстве Бакингемшир в 1963 г., когда было похищено более 2 млн фунтов стерлингов.
6
«Веселый мельник», народное детское стихотворение из собрания «Рифмы Матушки Гусыни».
7
Джозеф Дювин (18691939) английский арт-дилер, даривший произведения искусства многим британским музеям и галереям.
8
Кому от этого польза? (искаж. лат.)
9
Кеннет Уолтон Бекетт (19172003) британский спортивный комментатор и телеведущий.