Джокчеловек воистину сострадательный, если прилагает к этому усилия: лишь когда я вступил под душ, он подсунул мне плохие новости.
Мистер Чарли. Именно так он фразировал известие. Мистер Чарли, внизу вас ждут два дженнмена.
Два джентльмена? отреагировал я, привольно натирая мылом те места, до которых еще мог дотянуться. Два? Белиберда, Джок, я всего-то знаю троих: один трубит пожизненное за убийство нежеланной любовницы, другой торгует редкими книгами в Оксфорде, а третий совсем скурвился до издательского дела, что ли.
Джок выслушал меня терпеливоон понимает разницу между пустой брехней и отдачей распоряжений; после чего сказал:
Я не в том смыссе дженнмены, когда сказал дженнмены, мистер Чарли, я только сказал дженнмены, потому что вам не нравится, когда я говорю
Вполне довольно, Джок, воздел я намыленную руку. Ты пытаешься мне сказать, что ониторговцы искусством?
Он покачал скорбной главой:
Не-а. Они литера. Пухлые Литераочень пухлые.
Я переключил душ на холодныйэто неизменно заставляет интеллект скакать по кругу.
У нас в кухне есть чайные пакетики? Есть? В самом деле? Что ж, сделай им чаю и скажи, что я незамедлительно спущусь.
Ах, Джаггард-Блэквелл! вскричал я, живчиком заскакивая в гостиную несколькими мгновениями спустя. Чаем вас уже напоили, э?
Два человека обернулись ко мне. Чай они не пили, да и Джаггардом и Блэквеллом не были. Равно как и не поднялись при виде меня. Крупные, глухолицые и пусто-глазые фараоны, но мой цинк дал сбой. Они были совсем как «крючки», только не вполне.
Мистер Маккабрей? уточнил один.
Воистину, ответил я.
Интерпол. Робинсон, Лондон. Он показал на второго малого:Хоммель, Амстердам.
Сошлось; цинк перестал цинковать. Интерполэто вам не просто снасти, а голландские крючки не похожи на английских.
Чем могу помочь? спросил я.
Возьмите, пожалуйста, шляпу.
Я поразмыслил над этим.
Удостоверения? застенчиво потребовал я.
Они оделили меня пресыщенными жизнью взорами, которыми полицейские оделяют клиентов, начитавшихся триллеров. Я бесцельно погулял вокруг, пока не удалось подсмотреть, что под пиджаком у голландца. Что и говоритьон носил плечевую кобуру, в которой покоилось нечто похожее на старый добрый «браунинг» усиленной мощности, модель 1935 годапистолет, содержащий 14 девятимиллиметровых патронов под «парабеллум» и незаряженным весящий пару фунтов; превосходное оружие для того, чтобы шлепать им людей в висок, но вместе с тем странный выбор скобяного изделия для того, кто не ожидает оккупации.
У меня тоже такой есть, сказал английский «штемп».
Я арестован? спросил я. И если да, то за что?
Голландец раскошелился на вздоха может, это был зевок.
Ви взимайт шляп, мистьер Маккабрей, сказал он. Пожалыйст.
В этот миг в комнату вошла Иоанна и бросила на наших гостей испуганный взглядв нем сквозило, я бы сказал, узнавание.
Не ходи с этими людьми, Чарли, резко произнесла она.
Они вооружены, объяснил я.
Я тоже, рыкнул Джок из другого дверного проема; его мясистая пятерня была заполнена «люгером».
Спасибо, Джок, но опусти его, пожалуйста, сейчас же. Джентльмен на софе держит пистолет под своим макинтошем, и мне метится, что нацелен этот пистолет мне в брюхо. К тому же здесь присутствует миссис Маккабрей.
Я пронаблюдал, как Джок медленно взвешивает все за и против, молясь, дабы он сделал верный выбор. Я частенько хвалюсь, что не особенно страшусь смерти, однако, с другой стороны, у меня развилось сильное пристрастие к жизни, а мне говорили, что симптомы выламывания из этой привычки способны шокировать. Наконец он опустил «люгер» на полавтоматические пистолеты не бросаюти, повинуясь жесту голландца, пнул его по ковру. Причем пнул таким манером, что пистолет проскользил прямо под большой книжный шкаф с эркером: в Джоке, знаете ли, есть не только некрасивое лицо.
Один посетитель отвел Иоанну и Джока в кухню и запер их там; второй не стал выдергивать телефонный шнур, а развинтил трубку, вынул мембрану микрофона и положил к себе в карман.
Отвод? спросил он.
Нету.
Где?
В спальне.
Он провел меня туда и повторил процедуру. Он был хорош. После этого мы отправились. Транспорт у них был практичныйнечто вроде «ровера», и меня заставили сесть спереди, рядом с голландцем, который вел, Английский лягашну, в общем, я все еще не был уверен, что он не он, нагнулся вперед и сказал, что я не должен выкидывать никаких глупых фортелей, потому что его пистолет нацелен мне в левую почку. Между тем любому школьнику известно, что если человек намерен вас застрелить, он так и поступает здесь и сейчас, не расползаясь белками по древесам. Явно я был нужен им живым, поэтому угроза прозвучала досуже. То есть я надеялся, что у нас такой досуг. Я изогнул шею, чтобы через плечо разглядеть, о каком огнестрельном оружии мы говорим; англичанин зарычал, чтобы я смотрел вперед. Пистолет был на месте, как положено, и времени мне хватило в аккурат на то, чтобы распознать в нем чудовищный автоматический «кольт» 45-го калибра, заказ Правительства США, способен проделать дыру в кирпичной стене. Что же было приятного в этом конкретном образцена нем не имелось глушителя; разрядите такую штуку в машинеи движение вокруг замрет на много миль. То была их третья ошибка. Я углубился в мыследеятельность.
Куда это вы меня везете? досуже поинтересовался я.
Домой, ответил голландец. Вероятно, это задумывалось как шутка. Мы мчались на восток. Проезжая мимо св. Павла, я обратил внимание голландца на его архитектурные красоты. Зоткнис, только и сказал он.
Мы мчались на восток еще быстреетеперь мимо проносились районы Лондона, довольно-таки незнакомые мне.
Где это «домой», будьте любезны? снова прервал молчание я.
На сей раз ответил англичанин:
Дом там, где сердце. В голосе его звучало благодушное самодовольство крупного человека с крупным пистолетом в руке. Мы просто отвезем вас в милое и тихое местечко, где вам смогут задать несколько вопросов, а потом, если ваша супруга в двадцать четыре часа доставит мистера Ри на Джерэд-стрит, мы вас отпустим, что скажете?
ЗотКНИС! рявкнул голландец. Похоже, руководил здесь он. Из-за этих нескольких слов между тем день был прожит не зря, ибо теперь мне было ясно: эти двоепросто-напросто «шестерки» еще одного «их», которому необходимо узнать кое-что, известное мне, и я, стало быть, ценный заложник. Я более чем обычно был уверен, что сейчасне время делать дыры в почках Маккабрея.
Когда мы выехали на сложную дорожную развязку, забитую движением и плотно населенную полисменами в мундирах, я пробормотал голландцу, что в Англии мы ездим по левой стороне. Он, вообще говоря, так и делал, но мое замечание вынудило его задуматься, и руль в его руке дрогнул. Я выхватил ключ зажигания; машина замерла в самой середине сумбура яростной массы автомобилистов, и я выскочил. Естественно, стрелять в меня не стали. Я подбежал к ближайшему бобби, лопоча, что у водителя инфаркт и где тут, пожалуйста, ближайший телефон. Он показал на будку, после чего величественно затопотал к машине, ставшей теперь ядром кошмарнейшего затора.
В будке я неистово набрал собственный номер и вогнал в аппарат расточительный десятипенсовик. Иоанна ответила из своего будуара, где отводной трубки не заметили.
Слушай, сказал я. Я в телефонной будке, угол Я прочел то, что написано на инструменте. И я от них сбежал, но ненадолго. Буду в Я отчаянно высунулся из будки и узрел напротив огромное неопрятное здание, похожее на склад. На нем значилось название. В «Соленом деревенском беконе Мойхера», прочел я.
Сейчас не время для соленых шуточек, Чарли-дорогуша.
Просто гони сюда Джокабыстро.
Я повесил трубку, не уделив времени даже проверке ячейки для возврата монет. И побежал к превосходнейшему мистеру Мойхеру. В самых дверях престарелая неряха, благоухающая жидкостью «Джейз», указала мне на приблизительное местоположение «начальства».
Он, наверно, обедает, прибавила она. Из бутылки.
Как только неряха скрылась из поля зрения, я сменил направление движенияи не рази углубился в лабиринты скотобойни. Смрад опаленной поросятины стал прямо-таки мучителен; меня самого потянуло к жидкости «Джейз». Отвратительный визг рассек воздухто был свисток на обеденный перерыв, но мне он стоил дорогого. Я взял себя в руки, напустив вид чиновника из Министерства здравоохранения, нагло прогуливающегося в поисках бактерии «клостридиум ботулинум». Рабочие, толпой пронесшиеся мимо, не удостоили меня и взглядомони мчались поиграть в опасную игру с паратифом из пирожков с говядиной в «Гроздь винограда»: пирожков со свининой, изволите ли видеть, они и в рот бы не взяли, ибо каждый день наблюдали, как их делают. Гордо вышагивая по коридорам, то и дело наобум сворачивая туда и обратно весьма целеустремленным манером, я лихорадочно занимался ментальной арифметикойскладывал и вычитал, насколько быстро Джок сюда сможет добраться. Очень, видите ли, славно быть ловким и хитроумным, но когда вы по самые белки глаз в летальном дерьме, вам не обойтись без головорезатого, кто имеет в таких ситуациях опыт еще с первой отсидки в Борстале. Джокв аккурат такой головорезего могли бы себе позволить немногие торговцы искусством, и я был уверен, что он со всей возможной прытью поспешит в «кошоннери» Мойхера, причем должным образом экипирован будет парой латунных кастетов, одним «люгером» и, если ему удастся отыскать ключ, одним «банкирским особым» револьверомтем, что я всегда держу в ночной тумбочке. Двадцать минуттак расписал я этот гандикап. Мне следует продержаться и не сдохнуть всего двадцать минут.
Я протиснулся мимо груды ларей, помеченных «ТОЛЬКО ДЛЯ КОШАЧЬЕГО КОРМА: ПОСЛЕ РАБОТЫ МЫТЬ РУКИ», и уже собирался направить стопы свои через следующий участок, маркированный «ТОЛЬКО ДЛЯ ИРЛАНДИИ И БЕЛЬГИИ», когда футах в тридцати от себя узрел крупного малого, обеими руками держащего пистолет. То был голландец. А пистолет целил в меня. Двуручная хваткавполне приемлемая процедура, согласно тому учебнику, по которому учат полисменов, но мне показалось, что, умей он хоть как-то с этой штукой управляться, на таком расстоянии держал бы ее скорее в одной руке и направлял в землю в паре ярдов от своих ног. Но все равно я замеркак на моем месте поступил бы любой разумный человек.
Пойдьомт, мистьер Маккабрей, весомо сказал он. Пойдьомт. Пожалый, кончайт театрикальност. Ви пойдьомт с рукомм за голово, и никто вас не навредайт.
Я тяжело задышал: вдохдосчитать до десятивыдох. Предполагается, что это насытит систему кислородом. В смеси с адреналином, который и так привольно плескался в моих кровеносных сосудах, эффект оказался целительным: я ощутил в себе убежденность, что мог бы продержаться два раунда против Кассиуса Клэя. Если он не прижмет меня к канатам, разумеется.
Я продолжал насыщаться кислородом; пистолет меж тем бродил дулом от моих причинных до моего чела. Голландцу надоело первому.
Мистьер Маккабрей, опасным голосом произнес он. Ви кончайт или как?
Само собой, я не мог упустить такой реплики, не так ли?
Нет, ответил я. Я просто так дышу.
Пока он над этим раздумывал, я изобразил нырок влево, после чего изо всех сил нырнул вправоза дружелюбные лари свинятины. «Трути-ту-ту-ту», затрубил его рожок. Одна пуля с воем отскочила от стены, остальные прошили контейнеры. Он был не так плох, как я думал, но и не так хорош, как думал он. Эта двуручная хватка, видите ли, предоставляет вам грандиозный первый выстрел, но когда разворачиваетесь к следующей цели, неизбежно расслабляетесь слишком рано. Хороший стрелок из пистолета всегда опускает оружие, ведя вторую цель, и поднимает его, лишь когда ловит ее намертво. Спросите любого. Уайатта Эрпа, к примеру.
Я не осмелился дать ему время на смену обоймы, поэтому сбросил пиджак и перекинул его через лари. «Тру-ти-ту-ту», запел «браунинг». Семь патронов, стало быть, в расходе, семь осталось: даже я способен такое определить. Пол клонился к голландцу покатым пандусом. Я пнул парочку ларей, и они соответственно покатились, разбрызгивая свинячью кровь и еще бог весть что. Он принялся палить по нимголландцы народ чистоплотный. Десять патронов в расход, осталось четыре. Я воздел незанятую крышку и грохнул ею об пол; он выпустил еще два патрона, довольно необузданно.
Там, откуда я согнал пару контейнеров, я увидел монструозную железную дверь с рычагом вместо ручки. Выглядела она прекраснов самый раз за такой оказаться.
Джексон! взревел ямне показалось, что это вполне правдоподобная фамилия. ДЖЕКСОН! Положь гранаты на местоя сам его возьму!
Хоммель едва ли этому поверил, но, должно быть, на миг дрогнул, ибо мне удалось отворить эту громадную железяку и юркнуть за нее, и никто в меня не выстрелил. Комната за дверью была холодна, как кончик эскимосского агрегата; оказалась она и в самом деле тем, что в мясной промышленности именуют «холодной». Рукоять на моей стороне двери располагала положением, означенным красной краской как «ЗАПОР». Стул ей и не понадобится. На некоторой высоте по двум стенам имелись два входа с резиновыми фартукамитакие бывают в больницах; между ними и сквозь них бежал бесконечный ремень с крупными крючьями. (Да, совсем как непристойные выходные с ловцом акул.) Снаружи взревел пистолет, и о мою изумительно прочную железную дверь блямкнула пуля. Я сел на пол спиной к преграде и затряссяотчасти от холода, ибо пожертвовал, как вы помните, пиджаком в своей маленькой «рюз де герр». Запорный рычаг над моей головой повилял и защелкал, но доступа не предоставил. Затем я услышал голосанастойчивые: голландец был уже не одинок. До слуха моего донесся неприятный жужжащий скрежеточевидно, им в руки попал некий электроаппарат, и они применили его к дверной ручке. Будь я человеком набожным, я бы, вероятно, вознес шуструю молитву-другую, но я, изволите ли видеть, гордец; в том смысле, что никогда не превозносил Его, даже стоя по колено в подливке, поэтому было бы подло призывать Его на помощь с фабрики бекона.
Скрежет с той стороны двери усилился; я отчаянно заозирался. На стене передо мной имелся один из тех огромных электрических рубильников, подобные коим Американские Президенты используют для начала Последней мировой войны. Он может и посеять смуту, подумалось мне; им можно и отключить от электропитания всю беконную фабрику мистера Мойхерано совершенно определенно им нельзя усугубить то, что уже есть. Я навалился на рычаг всей своей мощьюи замкнул контакты.
Но случилось вот что: по комнате покатились свиньи. Путь они себе прокладывали то есть не вполне по своей воле, вы понимаете, ибо уже пересекли Великий Раздел или же совершили Великий Размен: они свисали с крючьев, укрепленных на бесконечном ремне, а их содержимое было аккуратно выскоблено и теперь, вне всякого сомнения, населяло лари, после знакомства с которыми предписывалось «МЫТЬ РУКИ». То были первые поистине счастливые свиньи, которых мне доводилось видеть в жизни.
Восьмойа может, и девятойсвиньей оказалась вовсе не свинья в строжайшем смысле этого слова: то был крупный голландец, облаченный полностью в то, что в Амстердаме назвали бы «костюмом». Он свисал с крюка одной рукой, да и все внутренности у него, похоже, были на месте. Другая рука его была оснащена «браунингом» усиленной мощности, моделью 1935 года, из коего он в меня и выстрелил, падая на пол и совершив четвертую в тот день ошибку. Выстрел снес чуточку тела со стороны моего животаа в этом месте я прекрасно могу себе позволить такие потери, после чего тщательно прицелился в низ означенного живота и нажал на спуск еще раз. Ничего не произошло. Пока он глупо таращился на пустой пистолет, я пинком вышиб инструмент у него из длани.
Это был четырнадцатый, любезно сообщил я. Вы не умеете считать? У вас что, нет запасной обоймы?
Он ошеломленно похлопал себя по карману, где та гнездилась. Между тем я подобрал «браунинг»и треснул им голландца в висок. Он ничего на это не проронилпросто убыл, как всякий, кто праведным трудом заслужил хороший ночной отдых. Я вытащил запасную обойму из его кармана, извлек пустую из пистолета (воспользовавшись носовым платком, чтобы не оставлять отпечатков, несомненно заведших бы куда-нибудь не туда) и сунул ему в карман. Не вполне припоминаю, что случилось за этим, да и вам это знать вряд ли захотелось бы. Довольно будет сказать, что бесконечный ремень по-прежнему пыхтел и болтал крюкамину и, в общем, тогда мыслишка мне показалась недурной.
Тем временем с каждой минутой холодало все больше, и я уже трясся, как целая осина, но даже у трусов теплеет на сердце от полной пригоршни «браунинга» усиленной мощности с неизрасходованной обоймой. Я ждал того, что может статься, не жалея ни о чемну, кроме совершенно пригодного к носке пиджака. Сквозь дверь до меня донесся неразборчивый глас.
Э? отважно прокричал я в ответ.
Открывайте, мистер Чарли, закричал Джок. Я открыл. Будь я каким-нибудь эмоциональным малым с Континента, полагаю, я прижал бы его к груди.
Надо отсюда двигать, мистер Чарли, тут легавые все обсядут секунд через десять.
И мы двинули оттуда рысцой. К моему ужасу, в повороте коридора стояла Иоаннадержа в руке мой «банкирский особый», как девочка, умеющая пользоваться «банкирскими особыми». Она оделила меня одной из тех своих улыбок, от которых тает в коленках, но разум мой сцепления не потерял. От выхода доносилось нечто вроде «шума битвы», как писали в елизаветинских драмах, но гомон перекрывался звуками терпеливого раздражения, издавать которые способны лишь силы полиции. Кто-то уже топотал к нам, и мы нырнули в близлежащее помещение. Свиней в нем не было. А были тюки за тюками свежевыстиранных белых халатов и роб того фасона, что так любят носить работники беконных фабрик.
Когда легионы прогрохотали мимо, мы вынырнулив белом, и я принялся отдавать распоряжения касательно носилок Джоку, называя его «санитаром», и спрашивать «сестру», умеет ли она пользоваться переносным циклометрическим инфузионным аппаратом. Она ответила, что умеет, соврав мне уже далеко не в первый раз. Полисмены у выхода не обратили на нас вниманияони были заняты неподпусканием толпы.
Больница Варфа,рявкнул я таксисту, вход «скорой помощи». Срочноналегайте на клаксон.
У Варфа мы высадились, сбрасывая белые маскхалаты, нашли главный вход и тремя разными такси отправились домой. Я прибыл первыммне был необходим целительный бальзам.
Ну что, отрывисто молвил я, когда собрались остальные. Первоевперед. В моем голосе по-прежнему звучали остатки высокомерия заведующего приемным отделением. Кто-нибудь из вас знает, что стряслось с другим малымангличанином?
Ну, ответствовал Джок. Лежит харей вниз в одном ящике со свинячьим потрохом.
Ох батюшки, сказал я. Вот бедняга, ужас-то какой. То есть я конечно, не испытываю к нему никакой приязни, но ему, должно быть, отвратительно неудобно.
Думаю, неудоб он не чует, мистер Чарли.
Батюшки, повторил я. Полагаю, это значит, что нам нужно снова отправлять твой «люгер» Оружейнику Рыжу? У тебя же наверняка не было времени подбирать стреляные гильзы? Нет? Ну ладно.
(Возможно, здесь потребуется краткое слово объяснения для невинных душ. Волшебники от баллистики, как всем отлично известно, способны безошибочно определить, какую пулю выпустили из какого оружияу них есть микроскопы сравнения, а стреляные гильзы выдают это уж совсем наверняка. Следовательно, любой пользующийся огнестрельным оружием для шалостей склонен после оных швырять инструмент с Лондонского моста в Темзу, где, как я предполагаю, конгломерация отбракованной таким манером техники уже должна представлять угрозу для судоходства. Джока тем не менее убедить избавиться от его «люгера» представляется не менее невероятным, чем выбросить фотографию Ширли Темпл с автографом. Это означает, что всякий раз, когда он кого-нибудь при споспешествовании «люгера» «потратил», мне приходится платить Рыжу изрядную сумму за то, чтобы тот «подшаманил» пистолет. Это включает установку нового бойка ударника, полировку стенок казенника и награвировку на него новых царапин, равно как и некие крайне изысканные токарные работы по патроннику и стволу. После того, как Рыж с ним заканчивает, микроскопы сравнения принимаются дуться и капризничать, а волшебники от баллистики отправляются домой лупцевать своих жен.)
Теперь ты, Иоанна, продолжал я голосом, с которым не стоит шутить. Ты, похоже, с двумя этими малыми знакома: кто они были? Англичанин и голландец? Э?
Они оба голландцы, Чарли-дорогуша. Заместителю комиссара Рубинштейну нравится звать себя Робинсоном, потому что у него великолепный английскийты не находишь?
Находил, подтвердил я.
И они оба вообще-то полицейские, только очень и очень продажные. Видишь ли, дорогуша, большая часть героина в мире проходит через Амстердамили я хотела сказать Роттердам? а это составляет много-много миллионов фунтов, понимаешь, и нельзя же, в самом деле, упрекать низкооплачиваемого полицейского за то, что он как бы смотрит сквозь пальцы, если кто-то по забывчивости сбрасывает ему по десять тысяч фунтов в год на счет Вест-Индского отделения Банка Нова-Скотии, правда? То есть, когда речь заходит о сохранении приватности, швейцарские банки по сравнению с Банком Нова-Скотиивсе равно что старые подшивки «Плэйбоя».
Нет, ответил я, упрекать их за это я не могу. Вообще-то я и сам бы в подобных обстоятельствах испытал соблазн-другой. А за что я могуи будуих упрекать, так это за преднамеренные попытки проделать крупные и болезненные отверстия в моих жизненно важных органах, с которыми я сам еще не покончил.
Да, согласилась она. Тут не поспоришь. Но их ведь уже упрекнули, не так ли, дорогуша?
Так, так. А теперь не будешь ли ты все же любезна поведать мне, кто нанял эти липкопалые лапы закона, То есть в тот момент, когда они, как говорится, взяли меня за хобот?
Ах, как изумительно ты говоришь по-американски, Чарли!
Ты мне это броськолись, кто дал им на меня Наводку.
Это то же самое, что в Штатах мы называем «контрактом»?
Ох, да жахнуть жердью жабу! взревел яполагаю, впервые в жизни возвысив голос на супругу. К дьяволу семантикуя хочу знать, на кого они работали!
Pas devant les domestiques,пробормотала она. Джок покинул комнату подчеркнутым манером: интеллект его сравним с ну, почти что чьим угодно, но пару фраз по-французски он знает. Одна из них начинается с «вуливу кушей», а вторую только что употребила Иоанна. Его можно ранитьу него есть собственная гордость.
Они работали на мистера Ли, глупый, сказала Иоанна.
И где мистер Ли теперь, не скажешь?
Она сняла телефонную трубку, опять одарив меня той самой улыбкой; набрала номер и произнесла что-то на языке, которого я не распознал. Послушала секунд, наверное, тридцать, затем сказала нечто, прозвучавшее цифрами. Снова оделила меня той улыбкой, от которой в моем теле тают все хрящики, за исключением одного. Отбив то есть дала отбой.
Мистер Ли в данный момент приближается к Международному аэропорту Джона Ф. Кеннеди, Чарли-дорогуша. Приземление у негопримерно через пятьдесят минут. Он летит в большом и удобном реактивном самолете, и на борту нет никого, кроме дюжины или около того его, э-э, проказливых друзей, шести настоящих агентов Интерпола, половины личного состава Бюро США по наркотикам и твоей подруги коменданта.
Ты имеешь в виду эту кошмарную комендантшу из этого твоего адского Колледжа? пискнул я. Ты хочешь сказать, что все это время она была на стороне ангелов? И дальше ты мне сообщишь, что за участие в этих глупостях ей светит Орден Британской империи?
Первый Орден Британской империи она получила, когда ты ходил в школу, Чарли. За десант в Бельгию. А четвертая степень его же засветила ей, когда она вывезла в 50-х из маленького югославского порта под названием Риека полный пароход венгерских ученых. Наименьшее, что она может получить после этой маленькой шалости, кавалерство второй степени. Хотя вообще-то я выдвигаю ее на пожизненное пэрство.
Ты выдвигаешь
Да, дорогуша.
Похоже, тема на том исчерпалась. Но тут я придумал следующий вопрос:
А что же ты рассчитываешь после этого получить, Иоанна?
Тебя, дорогуша.
Я неистово заозирался: в комнате больше никого не было.
Меня? уточнил я.
Да.
Ну что ж, подумал я. Задай глупый вопросполучишь глупый ответ. Знала бы она, что полковник Блюхер предложил мне шанс на выживание в этой юдоли слез в обмен на проникновение в любую организацию, на управление которой могла бы претендовать Иоанна; знал бы полковник Блюхер, в какой убогий собачий завтрак я все это превратил. Я поднялся и учтиво озвучил нечто в том смысле, что мне настоятельно потребно встретиться с одним малым в баре «У Жюля» на Джермин-стрит.
Да, сходи и хорошенько развейся, дорогуша; я уверена, ты меня простишь, если сегодня я не составлю тебе компанию.
Шах, мат и гол в мои воротакак обычно.
22Маккабрей узнает правду, вышибает стенку из кухонного буфета и обретает утешение в хлебе с вареньем
О безупречный рыцарь и благородный муж!
«Мерлин и Вивьен»
ВОТ СТРАННОСТЬ: в разных местах людям свойственно пить разное. К примеру, я терпеть не могу коктейлей с шампанским, однако всегда принимаю парочку от одной конкретной хозяйки, ибо коктейль с шампанским, как вам скажет любой, способен доставить вас туда, где живете, очень быстро, а два позволяют мне совершенно игнорировать чрезмерную сопатку, коей наделена эта дама, и сосредоточиваться на иных ее чарах, отличающихся великой исключительностью. Если говорить об остальных примерах, существуют некоторые пабы, где я с сугубой естественностью заказываю черпак «Гиннесса» и «половинку» ирландского на гарнир; в Джерси есть один, где крупную порцию виски мне наливают в бокал свежевыжатого апельсинового сока, презрев воздетые брови прочих питухов; еще в одном месте, где я могу не бывать годами, мне без лишних слов нацедят пинту лучшего горького, а рядом положат шариковую ручку, потому что знают: я пришел сюда решать кроссворд. В Оксфорде есть итальянское заведение, куда я имел обыкновение заглядывать спозаранку по пути домой: там слишком тактичны, чтобы со мной здороваться, они просто мешают мне массивный бренди с содовой и сострадательно помогают обхватить стакан пальцами. Существует даже такое местечкоза много миль от чего бы то ни было, где я пью то, что, как мне представляется, зовется «Маргаритой»: оно происходит из заскорузлой от грязи бутыли без этикетки и, похоже, является 140-градусным томатным кетчупом. Примеры можно было бы множить, но клоню я вот к чему: по некой причине, стоит мне оказаться у «Жюля» на Джермин-стрита это, вероятно, лучший паб на всем белом свете, я всегда заказываю канадский ржаной виски с имбирным ситро. После чего посылаю пианисту бокал вина с учтивым посланием, он мечет в меня учтивый же взгляд и «играет еще раз». Ингрид Бергман не приходит никогда, но уж и помечтать нельзя, что ли?
Выполнив ритуал и призвав вторую порцию, я проделал путь к телефону и набрал «безопасный» номер полковника Блюхера.
Лавка отечественных и колониальных товаров, пропел знакомый голос.
Ну да, а мне яйца пучит, прорычал я, ибо пребывал не в настроении для уверток.
Вот как? отозвался голос. В таком случае я бы предложила вам обратиться в Королевский хирургический колледж, где вам смогли бы растолковать что-нибудь к вящему благу.
Грррр, ответил я. Она бросила трубку. Я нашарил еще монету, набрал снова. Пазалюста, мозно мне Папоцьку? проскрежетал я сквозь стиснутые зубы.
Зачем, сэр?
Я припомнил остаток идиотского пароля.
Мамоцьке оцень плёхо.
Послышались щелчки, включились скрамблеры связи, и наконец на линии возник Блюхер.
Я хочу с вами поговорить, сказал я. Немедленно. Я сыт уже вот посюда.
Покуда?
Я ему сообщил. Он прибыл «сюда» менее чем через пять минут, что указывает на одно: Агентство, каково бы оно ни было, транжирит изрядные суммы американских налогоплательщиков на адреса, где его служащим обитать далеко не по чину. Больше того: Блюхер имел при себе зонтик, отчего даже отдаленно не стал походить на англичанина.
Я заказалхоть и против шерстиему выпить. В конце концов, он мой гость.
Всего два вопроса, тонкогубо пробурчал я. На кого именно я работал? Закончил ли я это делать? И если да, остаюсь ли я в живых?
Это три вопроса, мистер Маккабрей. (Вы, вероятно, припоминаете, что еще в начале нашего знакомства я отчитал его за использование имени, коим меня нарекли при рождении.)