Ты насмотрелся на мертвецов, вдруг перешел на родной язык Азмир. Внешность обманчива, дорогой брат. Ты пахнешь подонком, но это оттого, что ты обнял смерть, он так и сказал, айха́нн иль-мау́т, и падальщик на миг отвлекся.
Что за чушь?
«НЕТ! Нет. Нет. Нет. Нет!»зашелся в голове голос. Квадим надеялся, что вой стих, но за первым последовал второй, третий, а после началось:
«Не слушай его. Не ходи этой. Не слушай! Священное имяэта часть души! Пять шагов в Дом Жизни. Не»
Квадим отдернул пальцы.
Он сделал, как говорил голостолько чтобы тот смолк. Но тот не смолк. От жареной рыбы остался запах гари, падальщик слышал, как скребут по камню ногти.
Ты видел смерть близких. Или бойню Азмир пожал плечами и сходил. Зеваки напирали, Квадим чуял исходящий от них запах пота и вина. Да, бойню. Ты крепкий, здоровый мужик. Такие, как ты, просто так не спиваются. В смуту воевал?
Падальщик не ответил. Сквозь вой в голове он пытался расслышать собственные мысли: «Шаг, два, три нет. А здесь?»
За колдунов или против? продолжал Азмир. Но о чем это я? Так и так ты видел, как их режут, жгут что там еще придумали в Царстве?
Проклятье! Он хотел сыграть в Тени, потому что это про душу и Рай. Про то, как улизнуть от всех духов и демонов.
Заткнись! рявкнул Квадим.
Земляк засмеялся, и кожа поползла с его лица, падальщик увидел, что это не игрок сидит перед ним, а тот этот Длинные белые пальцы ласкали фигурку. Глаза у него были сплошь темные: ни зрачков, ни радужкичерные бельма под белесыми веками.
Лавка, на которой сидел Квадим, как будто утратила твердость.
Он снова сделал ход, как шептали голоса.
Шесть из семи душ уже попали в Рай. Падальщик вздрогнул, когда Азмир через стол швырнул палочки, и те застучали, как кости. Зеваки притопывали, то и дело Квадим слышал одно слово, его повторяли на все лады.
Что это, его кличут по имени? Откуда им знать? Бесы, нет же! Зеваки взывали к деве скорби и неудачи.
Кав-ди-на! Кав-ди-на! слышалось со всех сторон.
Что же, он встречался с девой. Как-то раз он утащил мошну у пьяной компании, а те оказались матросами. Нашли его, вынюхали, подстерегли у домаи избили до полусмерти. Еще былоон подхватил у шлюхи черную хворь. Пожалуй, только крысы разносят поветрия быстрее. Да, он встречался с девой. Они что, думают, он струсит?
Квадим бросил палочки и зажмурился, увидев две белых.
Он долго ждал. Открыл глаза. А зрители стояли в гробовом молчании, словно каждый боялся первым подать голос и пошевелиться. Все красные. Пять. Что-то случилось. Перевернулись кости, что ли? Вот так взяли и Он же сам видел!
Квадим тряс головой, словно так можно избавиться от воя, от хохота и блеянья.
Ну ходи же! Азмир согнулся в легком поклоне. Из Дома Плача и без задержек, прямо в Рай.
И он сходил.
Мы не назвали ставок, брат, сказал игрок. Выходит, ты выиграл все, что на столе. Здесь сотня ставровили что-то вроде.
Он говорил драматично, будто актер в Лойросе. Зарабатывал любовь толпы. Квадиму было все равно. Даже когда он выиграл, вой не утих. Молча он подгреб к себе груду меди, сереброи в три приема ссыпал за пазуху. Пахло кровью и мертвечиной. Он запустил пальцы в волосы, точно надеясь добраться до злобного голоса внутри черепа.
Никакой радости от выигрыша. По правде, чувствовал он себякак кусок дерьма.
Ведь он же не всегда был подонком! Детство. Жаркий полдень и домики среди полей. Удочка на плече: пора бы раздобыть что-нибудь матери на ужин.
Он отогнал воспоминания прочь. От них лишь становилось больно.
Шагая прочь меж мертвецами, меж черными козлами со скорпионьими жалами и людьми с головами жуковон думал, как ему найти дорогу к дому.
Квадим очнулся от запаха блевотины.
Он лежал в развалинах старого дома на западной окраине. Солнце позолотило изъеденную дождями кладку. Через пролом в стене виднелись белые домики, сбегавшие с холмов к полям, канавкам и изгородяма совсем далеко, за ними, проступали желтые воды озера Эвбе́ны.
Сперва он потряс головой. Это ж надо столько выпить, чтобы его сюда занесло.
Дерьмо!
Потом вечер начал возвращаться, кусками. Игра в Тени. Потерянные деньгиа выходит, он сам оставил их на лавке. Бледный ужас в углу хибары Стой! Он что же, выиграл сотню ставров?
Квадим так сразу и сел. Бока ныли от вдавившихся в тело монет. Когда он покончил с пересчетом, падальщик едва не приплясывал. Сто сорок три. Слышишь, небо? Сто сорок три! Ну обезьянки, ну бесовки!.. Если так пойдет дальше, ему и вправду будет, где жить. Теперь бы еще донести это богатство до дому.
Падальщик осторожно высунулся из-за обвалившейся стены. Кажется, пусто и, бесы, ну кто позарится на бедняка? Разве вот железные лбы из экзарховой стражи: те стоят на рынках, на главных улицах и площадях. Всего-то нужно, что обойти город по кругу, не выходя из бедняцких кварталов.
Солнце со всей свирепостью обрушилось на улицы Накатты. Последние жаркие деньки. Квадим держался пыльных задворок, но и здесь на перекрестках возносились к небу белые колонны. Снизу до верху их покрывала стертая резьба: танцы, сражения и оргии. Он ничего не мог поделать: все оглядывался, не увязался ли кто следоми потому не заметил трех дуболомов с конскими хвостами на шлемах.
Эй, ты!
Квадим подавил желание втянуть голову и шел себе, словно зовут не его.
Эй, горожанин! тяжелая рука легла на плечо и развернула падальщика.
Трое. Стражи носили медные нагрудники, а туники под доспехом насквозь промокли от пота. У младшего едва начали пробиваться усы. «В этом городе еще не запретили пить, лихорадочно соображал Квадим. Бродяжничать да но пить-то всем можно!»
Полегче, Гело́н, буркнул другой, постарше. С тобой все хорошо, малый? Выглядишь ты, будто вчера издох.
«А ты сам-то как выглядишь?»подумал Квадим. О боги, только не снова! Демоны визжали и грызли стены темницы. Головы советников, писарей и мудрых владык громоздились до неба. Снизу и не разглядишь, что там, наверху пирамиды.
Мне надо домой, медленно произнес падальщик. Выпил вот. Пустите, меня сын изобьет, если к полудню не вернусь!
Живешь ты где, падаль? рыкнул юнец.
Говорю тебе, оставь его.
Да он бездомный, клянусь костями За́кроса!
Квадим даже не помнил, как они убрались. Он просто опустился в пыль у колонны, прижался к теплому камню виском. Жрецы Теме́раса, те ловят знаки, слушая молчание старых плит. Никаких знаков падальщик не услышалтолько шипение людей в змеиной коже. Вчерашнее пойло жгло изнутри, точно моча огненного змея.
С этим что-то пора что-то решать, вот как! Никакое это не пойлоэто все проклятый ковер. Или он допился до безумия, а обезьянки так, побокупьяный дурман, как и Бледный Тип? Ковер нужно продать. Оценить и продать.
Даже не так. Плевать на цену!
Он позабыл, что хотел вернуться и припрятать деньги. Не до того сейчас! Цари прошлого, холодные, мертвые, при каждом двор из могильных червей они ушлии Квадим осторожно поднялся на ноги. Цеплялся пальцами за выемки в истертом камне.
Ноги сами понесли его на Длинный рынок. Там торгует толстый Со́ртор, один из тех, к кому точно стоит зайти. Улица длинная, как Дорога Царей домабыла вся заставлена прилавками и лотками. Пошатываясь, Квадим брел мимо: ни кувшины, ни ткани его не интересовали.
Затем он угодил в мясной ряд, где громоздились пересыпанные солью куски козлятины и сладковато пахнущие потроха. Сегодня он мог кутить и купил свинину с медом. Мясо изжарили вчера, и старое масло горчилоно Квадима это не волновало. Он проглотил все и облизал липкие пальцы.
Толстяк запретил падальщику входить через передние двери, Квадим скользнул в заваленный хламом двор на задах дома. Знают же, гиены! Знают его здесь.
Льняная штора в дверях сразу откинулась, и показался слуга в алом хитоне.
Сортор желал потрясти всех: даже тех, кто приходит через черный вход. В серебряных чашах с маслом плавали огоньки. Тусклый свет едва освещал зал, а дым расчертил потолок копотьюзато стены украшали вполне пристойные фрески.
Жди здесь, слуга остановился перед пыльным занавесом. У хозяина важная встреча, а после я спрошу, примет ли.
Ну-ну. Квадим что-то не заметил охраны, которая сопровождает важных шишек. В другой день он бы ждал, но не сегодня: как знать, когда голоса вернутся?
Я пойду к Трике́ю с Устричной улицы, падальщик стал шумно собираться, хлопать себя по карманам, ничего ли не забыл.
Господин занят. С чем ты явился?
Господин? Ха! Назвал бы еще патрикием.
А вот это не твое дело, приятель. Я расскажу твоему хозяинуили сразу Хромому Трикею.
Квадим ну точно слышал, как со скрипом проворачиваются мысли слуги. Побеспокоишь зазряхозяин спасибо не скажет, упустишь выгодуи толстяк спустит шкуру.
Жди здесь, повторил слуга.
Только недолго! уже в спину ему крикнул Квадим.
Сортор ждал его за круглым столом, что покоился на трех массивных львиных лапах. Необъятное тело скрывала хламида с вышитыми по подолу волнамитолстяк в ней казался даже больше, чем был на деле.
А-а-а, мой добрый небогатый друг! торговец елейно улыбнулся. Что же тебя привело? Слышал, у тебя кое-какие неурядицы?
Что это, откуда ему знать про голоса? «Болван! выбранил себя Квадим. Это он про дом, про твой проклятый дом». После всего, что случилось за ночь, он позабыл, что скоро окажется на улице.
Я мог бы помочь, если ты намерен
Не намерен, отрезал Квадим. У меня ковер династии ас-Саада́т. Ты знаешь, что это значит. Состояние, купец. Целое проклятое состояние. Но у меня его никто не купит.
Толстяк сделал вид, что ему неинтересно.
Саадат? Пфф!
Есть признаки, медленно ответил падальщик. Золотая краска, там есть золотое шитье. Так умели только в Старом Царстве. Еще плетение, это уже могли повторить, но так цепляли нити при Саадатах. Главноекраска. Даже сейчас не потускнела.
Осторожно. Ты сам-товеришь в то, что говоришь?
Вкрадчивый голос звучал из-за спины. Волоски на шее у Квадима встали дыбом. Дыхание демона оказалось влажным и холодным, как зима.
Сортор не изменился в лице, и падальщик тоже не стал оборачиваться. Коли купец ничего не видит, хорош же он будет, если начнет зыркать по углам.
Есть еще признаки, запнувшись, продолжал Квадим. Подбор цветов, тема. Тогда решили, что изображать людей грешно, заместо стали вышивать животных. Все можно повторить. Ну, кроме краски. Но вместе всеэто ковер Саадатов. Я точно говорю!
Где он? купец лишь слегка подался вперед.
Я что, дурак, тащить его сюда? Квадим ухмыльнулся, и демон обошел стол. Чтобы ты меня тут и порешал?
Вот так ты обо мне думаешь, после всех лет? Сортор покачал головой. Лицо его, впрочем, осталось неподвижным. Как мне его увидеть? Откуда он взялся?
Увидишь при покупке, отрезал Квадим. А не захочешь, не купишь, всего-то. Откуда взялся, не твое дело. Вот так.
Голос торговца звучал, как расстроенная лира:
Сколько?
Одним махом, а? И пусть они все идут в пекло!
Тысяча, хрипло выдохнул Квадим.
Купец долго теребил медную булавку на плече. Водил по столу толстым пальцем.
Согласен. Если это Старое Царство, три подбородка смялись в кивке. Я хочу увидеть его сам. Но если обманешь, ты потеряешь не
Демон скривился, и Квадим скривился вслед за ним.
Хромой Трикей не будет угрожать, слово в слово повторил он за чудищем. Пожалуй, приоденет да выведет на пару старых семей.
Толстяк будто гниющую сливу надкусил. Когда Квадим оставил его и шел обратно пустым гулким коридором, демон обогнал бедняка.
Ты же не думаешь продать ковер, мой мальчик?
Свет масляных ламп падал на старое серое лицо. Само время смотрело из черных глаз, и воздух вдруг стал неподвижным. Падальщик едва не задохнулся, когда все вокруг замерло.
«Какой я тебе мальчик?»хотел он спросить. Демон оскалил бурые зубыи все сразу пришло в движение. Дрогнули огоньки ламп, шаркнули квадимовы сандалии. Падальщик глотал воздух и не мог надышаться.
Демон исчез. Он и не ждал ответа.
Запруженный народом Длинный рынок заставил страх немного отступить. Все спешили по своим делам, Квадим жадно впитывал краски и звуки города. Над кутерьмой, поверх склона, царило массивное беломраморное здание. Окруженный колоннами, квадратный храм продувался ветрами, наверняка в нем полно солнца, воздуха, а жрецы день-деньской распевают гимны.
Падальщик не жаловал храмы, никогда еще не заходил внутрь. «Может, хоть в храм он не сунется? Нет. Он явится в дом бога, как в любой другой».
Пять кувшинов масла по цене трех! В твой рост, горожанин! Слышишь? Пять по цене трех!
Да будь ты проклят, мне и одного не надо! Квадим со всей силы отпихнул зазывалу.
Страх пронзил Квадима насквозь, прямо вдоль хребтапотому что падальщик услышал свой голос:
Смотри, куда прешь! а потом вдруг:Пять? Да у тебя масло, небось, все испортилось!
Никак нет, горожанин
А у того уже фляжка, по бронзе бегут чеканные атлеты. Квадим хотел прижать руку ко рту, но пальцы стали непослушными, точно сырое мясо. У него за спиной кто-то тихо и мерно дышал, задняя сторона шеи покрылась мурашками.
никак нет, горожанин. Ты сам попробуй! Торговцу нужно сбыть масло, вот и все дела.
Квадим подавился и захрипел, когда фляжка пролила масло в рот. Женщина с черной козлиной головой смотрела ему прямо в глаза, витые рога ее были холодны, и на них поблескивал иней. Иней блестел и на губах ее лона.
Сколько? прохрипел падальщик.
Тридцать ставров, горожанин. Да ты смотри, какие кувшины! зазывала указал на пузатые амфоры, они в самом деле были в человеческий рост, а по объему даже превосходили человека.
Квадим вздрогнул, когда онемевшие пальцы вдруг полезли за пазуху.
Тридцать за пять кувшинов? Обманываешь, малец! Где ты меня обманываешь?
Гнилье!.. Гнилой плотью несло так, что падальщик зажмурился. Когда он открыл глаза, носильщики заносили последний кувшин в его хибару. Толстый бригадир чихнул. За три дома рыбак снова кормил костер навозом, и рабочий не привык к таким запахам.
Хозяин с вами расплатился, заявил Квадим. Если ему чего хотелосьтак это завалиться на тюфяк и хорошенько выспаться. Раз амфоры так нужны Бледному Типу, пусть сам за ними и смотрит.
А когда он проснулся, пожар уже пронесся по Высочайшей Накаттевсей целиком, кроме разве Темного города. На сто тысяч душ он остался одним из семи, у кого еще водилось масло.
И семь обезьянок резвились среди пузатых амфор.
Конечно, он так и не продал ковер. Куда там? Квадим просто не мог этого сделать. Пока есть дом, какое-никакое делоон может пить, иногда жрать от пуза и шляться из борделя в кабак и обратно. Как только он лишится кровавсе. Соседи же его и прикончат. Не все они: напротив вон вдова с выводком, а через дом ткач. Нет, далеко не все. А вот рыбак точно.
Прошла горсть дней. По правде, Квадим не знал, сколько, не до того было. Масло, его следовало сбыть! И не большой партией. По кувшину, по два. Узнай кто, что в бедняцкой хибаре хранятся пять пузатых амфор, его убьют за проклятущее масло, как раньше убивали за золото или браслет с самоцветами.
А потом он отыскал кастора Па́рнесса, покуда верзилы сами не явились выколачивать деньги.
После пожара каждое доброе сердце рыдает! заверил чиновника Квадим. Когда нужно, он быстро вспоминал цветистые речи земляков:Поистине, настали черные дни! Но даже бедняк из бедняков видит: мудрость кастора сияет, точно алмаз. Одно ваше появление прогоняет мрак, как дыхание весны изгоняет тучи сезона дождей.
Он говорил, а между тем доставал монеты: считал и складывал в столбики, считал и складывал.
И пусть мы влезли в долги Нижайше просим принять
Семьсот пятьдесят ставров, он нарочно накинул большеи твердил, что это деньги всей улицы. «Теперь это мой дом, только мой!»думал он, возвращаясь и в уме подсчитывая, что у него осталось.
Квадим еще не знал, что за него уже все решили. Догадался лишь когда переступил пороги запнулся о коврик.
Сколько дней прошло? Не пора ли отдавать реликвию?
«Не пора», понял падальщик. Бледный Тип устроил пожар и погубил тысячитолько чтобы он заработал горсть монет. Сортор, Петрас Какая глупость, сейчас он даже хотел, чтобы они чего-то требовали, угрожали ему. Да только нет. Если бы! Теперь оба мечтают, чтобы бесы убавили под котлом жару.