Всеволод АлферовШАКАЛ В ИЗГНАНИИ
Воздайте благодарение Шакалу Пустыни, Желтому богу, что восседает меж войной и миром, на границе жизни и смерти. К нам придет царствие его, и в приходе его не будет боли.
Храмы твоего недруга предадут огню. Пес-изверг Шеххан будет повержен головой вперед, его задние лапы закуют в цепи, а передними он поддержит престол Господень. Дом Господа нашего возрадуется, и голоса тех, кто веселится, достигнут земных пределов.
Двери Логова Шакала закрылись, и Каи Серису показалось, что он ослеп. Сердце совершило несколько ударов пока из темноты не проступили алые огонькисловно сотни глаз.
Как тяжелую ношу несложно опустить, одними губами произнес Каи, и так трудно вновь взвалить на плечи, так и веру несложно отбросить, но затем трудно обрести вновь
Привычные с юности слова придавали сил. Жрецу никогда не нравилось это место, и глаза еще не привыкли к темноте, но он сделал один осторожный шаг, а затем другой. Эхо подхватило шлепанье его сандалий и унесло к скрывшимся в темноте сводам.
Однако нести ношу проще, чем в бессилии оставить на земле, так и нести веру проще, чем усомниться, а затем вновь искать ее.
Пятьдесят два шага нужно взрослому человеку, чтобы пересечь Логово Шакала от входа до алтаря. Пятьдесят два шага в гулкой каменной утробе под храмом, где темнота живет своей жизнью, насмехаясь над робкими шагами жреца.
«Осталось два дня», пронеслось в голове Каи. Мысль, пробирающая до костей. Жуть страшнее ледяных ночей севера.
Сотни красных глаз превратились в тлеющие огоньки на концах благовонных палочек. Размытой, едва различимой тенью за алтарем притаилась статуя пса.
Два дня на то, чтобы спасти своего бога.
Когда у жреца появилась компания, он уже затеплил несколько лампад, а вместо камня под коленями покоились подушки. Тусклый свет масляных плошек выхватил из мрака собачью морду из черного базальта. В тяжелом от благовоний воздухе рубины и впрямь казались налитыми кровью глазами.
По-твоему, это начал Воздающий, когда Каи вскинул руку, призывая его к молчанию. Отголоски произнесенных слов перекликались под потолком.
Желтый бог воплотился в тебе, Шебет Хафрай! Каи склонил голову в ритуальном приветствии, но Воздающий отмахнулся:
Трепать языком ты мог и в другом месте!
Это место для встречи, а не для разговора.
Каи говорил нарочито медленно, давая Хафраю услышать гуляющее по залу эхо. Наступила тишина, которую нарушало лишь сбивчивое дыхание второго жреца.
Желтый бог воплотился в тебе, Каи Серис! произнес тот и беглым жестом коснулся лба.
Так-то лучше. Каи позволил себе улыбнуться.
Воздающий всегда имел склонность к полноте, а в последние годы даже по храму передвигался на носилках. С одной стороны, назначать встречу здесь опасно. Хафрай не привык отрывать от подушек пухлый заддовольно сопоставить, что он посетил Логово тогда же, когда здесь исполняет обязанности Каи. С другой же стороны Есть ли иное место, вход в которое закрыт для всех, кроме высших жрецов? И в котором нет ходов, откуда их могут подслушать?
Воздающий уставился на протянутую руку.
Мы оставим свет здесь, терпеливо пояснил жрец.
Ладонь Хафрая оказалась холодной и влажной. Воздающий едва переваливался на коротких ножках, Каи буквально тащил его за собой.
Шли долгопока каменные плиты не сменились земляным полом. Протянув руку, Каи нащупал покрытые штукатуркой стены. Жрец выпустил руку Воздающего, и тот недовольно засопел.
Где мы?
Эхо молчало, оно осталось позади, в алтарном чертоге. На сей раз Каи ответил:
Я говорил, ты многого не знаешь о Логове. Подожди, где-то был свет.
Огарок свечи высветил небольшую келью, вмурованную в скалу под храмом. В мутном свете виднелись очертания сундука, полки, простой деревянной койкивсе остальное тонуло в тени. Лишь кое-где из мрака проступали светлые фрагменты фресок: там бледный высокий лоб, здесь мерцают глаза.
Это покой жреца, который совершает обряды в Логове, наконец заговорил Каи. Удобное место. От дверей не слышно, о чем мы говорим, и любой, кто попробует подойти, потревожит эхо.
Не дожидаясь приглашений, Хафрай плюхнулся на лежанку и с тяжелым вздохом вытянул ноги. Пот бисеринами усеял его лоб, коснулся краски вокруг глаз и оставил на щеках потеки.
Тебя, верно, удивила просьба о встрече начал Каи, но Воздающий взмолился:
Ну не тяни, Серис! Ты знаешь, не люблю болтовни. Еще меньше я люблю сырость, а к носилкам мне возвращаться половину звона.
Ладно Если ты сам так хочешь.
Переступив через ноги Хафрая, жрец опустился на колени перед сундуком, в котором хранили ризы и маски для обрядов. Порывшись, извлек завернутый в промасленную кожу сверток.
Что это? теперь, когда толстяк устроился удобно, к нему вернулась обычная самоуверенность.
Это переписка. Письма верховного жреца претенденту на престол, жрец поднялся с колен. И это свидетельство того, что нас предали.
Предали Хафрай пожевал губами, его круглое лицо скривилось. Очень неаппетитное слово. Сколько помню, ты любил выспренние разговоры. Надеюсь, ты знаешь, о чем толкуешь.
Почитай сам, жрец вернул напарнику колкость:Надеюсь, с армией писарей ты еще не разучился читать?
Хафрай лишь фыркнул и уткнулся в бумаги.
Давай говорить начистоту, наконец не выдержал Каи. Раньше, когда воины Царя Царей шли в бой, они приходили в храмы Шакала Пустыни. Когда смерть являлась в семью бедняка, родичи спешили к нам, а иначе и быть не могло. Теперь бродяги и дервиши на каждом углу кричат, что бог один
Хафрай оторвал взгляд от пергамента, но ничего не сказал. Помолчав, он вернулся к чтению.
Об этом молчат, но год, дваи ублюдки вышвырнут нас из храмов, продолжил жрец. Теперь, когда царский род прервался, можно покончить с заразой. Если власть возьмет иль-Аммар, он даст приказ, и мы разгоним попрошаек. Псы Желтого бога, ястребы Харса, быки Усира все храмовые дружины готовы выступить, стоит щелкнуть пальцами! И о чем пишет верховный?
Наступило молчание. Воздающий вздыхал над письмами.
Откуда это у тебя? наконец спросил он.
В каждом доме кто-то да убирает, Каи пожал плечами. Бумаги нужно еще вернуть на место.
Вновь молчание. На сей раз Воздающий постучал длинным ногтем по пергаменту.
Как докажешь, что писал верховный? Почерк из рук вон.
Ты сравниваешь с каллиграфией писцов? Думаешь, человек, за которого пишут слуги, владеет кистью?
Каи наклонился вперед, стараясь не вдыхать тягучий запах фруктовой воды, которой душился Хафрай.
Рука верховного, Шебет. Вспомни, она срослась неправильно. Посмотри, как он ведет кисть, как пишет «лучезарный». Он не может выписать длинное слово, рука соскальзывает, а кисть уходит вниз.
Это легко подделать.
И сколько нас, кто видел почерк верховного? Ты, я, Советник Живых. Может, Носитель Жезла. Даже высшим жрецам он пишет редко. Уж, тем более, людям со стороны Да миряне едва ли знают, как верховный выглядит.
Ну хорошо, хорошо Хафрай отложил пачку писем, его глаза забегали по помещению. Не найдя, на чем остановить взгляд, жрец посмотрел, наконец, на собеседника.
Хорошо, повторил жрец. Чего ты хочешь? Ты меня притащил, чтобы стонать о предательстве?
Ты Воздающий, Шебет! Твоя задача убирать грязь.
Идти против верховного? Ты безумец! Да ни один никогда
Хафрай будто подавился. Все три его подбородка затряслись.
А у тебя есть выбор? Если этот князь этот поборник Единого если послезавтра его войско войдет в столицу, не дожидаясь выбора преемникакак думаешь, от кого верховный избавится первым? Не от того ли, кто приказывает священным убийцам? Думаешь, он вспомнит, что ты к ним не обращался?
Но это ни разу не требовалось!
Ты Воздающий, Шебет, с нажимом повторил Каи. Вспомни же об этом. Хоть раз. Иначе встретишься с богом раньше, чем думаешь.
В келье вновь воцарилось молчание, только на сей раз оно все тянулось и тянулось. Наконец, Воздающий провел рукой по лицу, словно снимая налипшую паутину.
Хорошо, в третий раз произнес он. Так что ты предлагаешь?
Два дня.
Жрец растерял всякую уверенность, когда черного дерева ворота распахнулись перед паланкином. В храмовых садах бормочут фонтаны, а амбары полны зерналегко поверить, что Шакал Пустыни так же могуч, как прежде. Город по ту сторону и рад был посмеяться над Каи Серисом.
Воздух над Песьей площадью звенел от голосов проповедников. Как мухи на мертвечину, последователи нового бога слетались к храмам. В просвет меж занавесями Каи видел, что мостовая, как коростой, покрылась серым покровом палаток, дырявых навесов и циновок.
Беженцы.
Иногда жрецу казалось, что это часть огромного заговора. Почему бегущие от голода и смуты ищут милости в храмах? Почему не сидят у дворцовых стен? Нет сомнения, людей сюда привело отчаяние, а не подстрекателино нужны ли подстрекатели толпе? Сколько бросятся грабить и убивать, не получив помощи?
Кассар? окликнул жрец капитана. Скажи слугам, чтоб поторопились. Чем раньше выберемся из выгребной ямы, тем лучше.
Воин кивнул и тронул коня.
И передай, чтоб держали себя в руках. Нам не нужны неприятности.
Каи задернул полог и постарался отрешиться от шума.
Не тут-то было! Толпа бурлила и волновалась, как море в сезон дождей. Не удержавшись, жрец вновь прильнул к щели меж складками. Их и впрямь окружало моресерое и грязное. Едва завидев носилки, люди подались вперед и вскоре сомкнулись вокруг солдат. Каи вглядывался в заросшие помятые лица. Один из дервишей гневно закричалсловно собака залаяла.
«Ублюдки! думал жрец. Пока мы драли глотки, на кого из сановников поставить, падаль подыскала самое послушное, самое свирепое войско».
В обращенных к носилкам взглядах Каи читал надежду. Это хорошо, это значит, еще не все потеряно. «Шакал поедает падаль и становится сильнее», подумал жрец. То были лишь слова, но и они приносили утешение. Носилки закачалисьслуги ускорили шаги скоро площадь осталась позади.
Паланкин остановился в Старом Городерайоне столицы, где встречаются и старинные дворцы, и засыпанные мусором подворотни. Два дня Небо было цвета крови и ржавчины. В тихих неподвижных сумерках усадьба казалась пустой.
Она ждала в переднем покое, и в сумерках линии ее тела были еще мягче и еще желаннее.
Я весь день думал о тебе, сказал жрец. И понял, что его голос лжет.
Было винокраснее крови, и была постельжарче летнего дня. Были смех, наслаждение и бессвязные слова, выдохнутые в порыве страсти.
Наконец Каи оставил ее на подушках, а сам отошел к окну. Из ночи глядели факела и огни. Словно тысячи глаз, которые винят одни боги знают в чем Не много ли на сегодня богов?
Знаешь, Сатра слова не шли на язык, застревали в горле. Иногда я жалею, что у жреца не может быть жены.
Никто ведь не запрещает прятать женщину в городе, она натянула на плечи покрывало и закуталась в него, как в пестрый балахон. Не запрещает даже прятать детей.
Ты знаешь?
Каи обернулся, и Сатра негромко рассмеялась.
По-твоему, я бросаюсь в постель к кому попало? Я разузнала о тебе, что могла. Да ты бы сам это сделал, на моем месте.
Купола храмов в ночикак обожженные волдыри. Подсвеченный факелами Район Садовзеленая язва на теле города.
Зачем ты принимаешь меня? спросил жрец.
«Глупец, глупец!.. твердил он себе. Такие женщины не отвечают на вопросы, а такие, как ты, их не задают». Но сегодня был особый день, и он продолжил:
Ради усадьбы? Лошадей, что я подарил? Ради слуг и дорогих тканей?
Сатра фыркнула.
Ради дома, ответила она просто иКаи знал эточестно.
Боги! По-твоему, это дом? Когда ты ото всех скрываешься? Когда даже слуга немой?
Он лучше, чем могли предложить другие.
Она встала и пересекла комнату, устроившись возле него в оконной нише.
Когда ты вынуждена скрывать, кто твой мужчина? недоверчиво закончил Каи.
А дом нужен женщине больше, чем мужчина. Всего чуть-чуть меньше, чем дети
Сатра подставила лицо ночному воздуху. Ветер донес преувеличено громкий, наиграно радостный смех.
Это почти так же сильно, как «дай» и «мое» у ребенка, она усмехнулась и, бросив взгляд взгляд на любовника, добавила:Ты так старался меня купить!.. Почти забавно. Еще смешнее, что ты давно меня купил с потрохами.
Я этого не хотел. Не этого
Проклятый язык! Почему он не слушается как раз, когда нужней всего?
Я знаю, чего ты хотел, она легонько похлопала его по плечу и оставила Каи, потянувшись за кувшином.
Город в темнотекладбище душ. Ночь молча и терпеливо ждет рассвета. Утра, когда война станет не «через два дня», а по-простому, без изысков«завтра».
Тебе нужно уехать из столицы, наконец решился заговорить Каи. Будут видишь ли, будут беспорядки. Я пока не могу сказать всего.
А мне есть куда ехать? Сатра подняла брови.
Не важно, куда. Так нужно. В городе начнутся волнения, может случиться, что угодно. Погромы, пожары
Сатра молчала.
Было винокраснее крови, и была ссоражарче летней ночи. Были обвинения и бессвязные слова, брошенные в гневе. И был прощальный поцелуй.
Дань вежливости. Так целуют перстни государей, подумал Каи.
* * *
Ее называли золотой царицей и венцом владык. О ней злословили, будто она храмовая шлюха и город пыли.
Грязная и разукрашенная, как дешевая проститутка, столица разлеглась в устье великой реки Ладжа́н. Говорили, во всем мире нет города, чтобы сравниться с ней. Сюда приезжали северяне в остроконечных, отороченных мехом шапках. В столицу съезжались учтивые иноземцы из Закатных царствс краской на веках и накладными ногтями из бронзы и бирюзы. Хитрые и молчаливые торгаши-южане везли в дар золото и диковинных лесных тварей.
Иль-Аммар вступил в город царей просителем.
Его повозку влекли двенадцать белых быков, укрывавший от солнца полог был усеян жемчугом, и наместник ехал в Красный дворец, сопровождаемый криками толпы. Проситель, жених столица схоронила три десятка мужей, и только половина владык умерла своей смертью.
Скоро вы узнаете, что этот городсердце Царства.
Наместник едва расслышал спутника. То был Фахи́з, его человек при дворе старого царя. Старик всегда выражался цветисто, но иль-Аммар ему прощал. В конце концов, это старый царедворец привел господина к подножию трона.
Подобно миражу, в жарком мареве дрожали очертания куполови ветер с моря нес вонь тухлой рыбы. Из окон вывесили знамена и гирлянды цветовно над сточными канавами кружили мухи, а копыта поднимали облачка бурой пыли.
Эти людикровь Царства, продолжил старик. Помашите им рукой, господин. Скоро вы будете ими править!
Наместник поморщился.
Гулкий рык тамтамов заглушал гомон толпы, но иль-Аммару чудилось, что вперемешку с приветствиями он слышит проклятия. Каждое утро в трущобах находили заколотые, зарубленные, растерзанные тела, и единственной их виной были слова против Единого бога.
Кажется, меня встречают не слишком радостно
Они отчаялись, мягко заверил вельможа. С тех пор, как владыка погиб, каждый князь норовит урвать кусок получше. Беженцы стекаются со всего Царства, они всем сердцем ждут нового царя, но люди напуганы и растеряны.
Наместник вынудил себя улыбнуться и поднял руку в приветствии. Толпа взвыла, ее протяжный вой заглушил слова старика.
Я уже все видел, Фахиз, кивнул иль-Аммар. Возле Табры не осталось ни одной целой деревни, дороги полны крестьян. Они бегут, как муравьи
Такие времена, подтвердил спутник.
Наместник отвернулся, внимание его привлекло волнение среди горожан. Внезапно вся многоглавая бестия, все грязное тысячеликое чудище подалось вперед, легко, как игрушки, разметав цепь воинов.
Иль-Аммар хотел подать знак охранникам, но в последний миг старик удержал его.
Слушайте, господин! Они радуются. Они приветствуют вас!