Крысеныш испугался, хотя еще секунду назад ему казалось, что испугаться сильнее он уже не сможет. Он не помнил этого человека, но ненависть его наполнила мальчика ужасом.
Алмазник направился к нему, с усилием отталкивая со своего пути бочки. Деваться Крысенышу было некуда, но за долю секунды он принял единственно правильное решение: бросился прямо на врага. Добежав до него, пригнулся, нырнул, проскочил под локтем, ринулся к двери. И, поскользнувшись в пивной луже, упал, больно ударившись об угол стола.
Алмазник развернулся, замахнулся дубовой дорожной тростью и с силой опустил ее вниз, метя мальчишке прямо в живот. Он бы попал, и мальчишка после такого удара не имел бы шанса выжить, но тут Крысеныш оправдал свое имя. За мгновение, оставшееся у него до смертельного удара, он успел изогнуться, вжаться в угол, образованный стеной и полом, и таким образом отделался лишь гигантским синякомоттого что палка Алмазника прижала к полу бок мальчишки. Однако этим он только дал себе небольшую отсрочку. Алмазник не спеша замахнулся посохом, рассчитывая удар наверняка. Но кто-то с силой толкнул его в спину. Алмазник пошатнулся и уперся руками в стенукак раз над головой Крысеныша. Палка стукнула о деревянную обшивку. Алмазник в гневе развернулся, чтобы увидеть, кто посмел на него напасть.
Вадим, вот кто это был. Крысеныш выскользнул за дверь. Паша и Вадим отступили, инстинктивно защищая головы от грядущих ударов посоха. Но тут, с чудовищной силой рассекая воздух, просвистел бронзовый подсвечник, брошенный чьей-то мощной рукой. Это вступила в бой фру Бронза, и в броске чувствовалась вся сила ее ненависти. Услышав свист, Алмазник успел вовремя пригнуться, однако его противники получили шанс бежатьтакой же шанс минутой раньше они дали Крысенышу. И они побежали. Метнувшись было к Бронзе, Алмазник решил догонять пришлых людей. И он уже почти догнал их на полпути к тому месту, где они оставили малышей, как вдруг снова изменил направление, увидев то, от чего у него едва не остановилось дыхание.
Золотко сидела в своей норке и грустила. Крысеныш отнесся к подарку совсем не так, как она мечтала. Печаль занимала ее долго, до тех пор, пока она не услышала возбужденные голоса, доносившиеся из трактира. Ей показалось, что один из голосовбабушкин, и Золотко стала прислушиваться. Там ссорились. Говорилапочти кричалаБронза. А вот второй голос Она очень испугалась за бабушку.
Но голоса стихли. В ушах Золотка звенело от напряжения, с которым она вслушивалась в наступившую тишину, пытаясь понять, что же происходит в зале трактира. Вот опять голоса. А потомнепонятный шум, топот, крики. И вот, когда она уже собралась на свой страх и риск покинуть норкупросто ради того, чтобы найти бабушку или Крысеныша, из лаза показалось что-то белое. Оно наползало на Золотко, разрасталось. Девочке показалось, что существо злобно ворчит. Она закричала от страха и бросилась бежать. Кошкой пролезла между мебельными обломками и выскочила на залитый солнцем двор. Пометалась, ослепнув от яркого света и слез. Пришла в себя. Увидела забор, калитку, дорогу и темное пятно леса на горизонте.
И в этот момент девочку заметил Алмазник. Он бросил преследовать чужаков и кинулся за ней. Догонял и видел, как страх мешает ей бежать, как отчаянно отталкиваются от воздуха острые худенькие локотки, как мелькают они в широких рукавах, как заплетаются в длинной юбке слабенькие ножки. Радость победы окрыляла его. Он уже дотронулся до мешковины ее убогого платья, как сильный удар, нанесенный хлыстом сверху и чуть сбоку, свалил его с ног.
Бронза выбежала на крыльцо сразу вслед за Алмазником. Она предоставила бы незнакомцам, вступившимся за Крысеныша, спасаться самим, лишь бы быть уверенной, что Выродок хоть ненадолго окажется вдали от ее внучки. Но Золотко бежала через поле, и Алмазник видел ее.
Одним ударом Бронза вышибла дверь трактирной конюшни. Там вспрыгнула на коня, едва не сломав ему спину, ударила пятками по его бокам и, сдернув с гвоздя хлыст, вылетела в поле.
Черный пес был уже далеко, однако, чувствуя смутную тревогу, все еще оборачивался и принюхивался время от времени. Утром, когда солнце поднялось высоко и начало припекать, он забрался под куст сирени и улегся отдыхать. А через несколько минут ему стало ясно, что дети снова попали в беду.
Пес помчался обратно.
Алмазник пришел в себя от удара минуту спустя. Поднялся, отряхнулся, как собака. В поле было пусто. Он выругался и, прихрамывая, двинулся к трактиру.
Глава 8 История одного принца
Родился Алмазник давновосемьдесят лет назад, но в четырнадцать возненавидел день своего рождения, потому что со всей очевидностью осознал, что онвыродок. Он не мог повелевать холодной плотью минералов, не мог, подчиняя одной только собственной мысли, притянуть камень к себе, не мог придать ему нужную форму, не мог даже придумать, какой должна быть эта форма. Для всех остальных, для последнего из подданных его дома, все это не было трудным делом. Большинство Камнелотцев были ремесленниками. Грубая чаша, скамья, ступка с пестиком да каменные шарики на бусы или серьги любимой девушкевот все, на что была способна их скудная фантазия. Но были и художники, сделавшие Камнелот прекраснейшим из городов Мира. Первым Алмазник просто завидовал, вторых ненавидел лютой ненавистью. Те немногие выродки, которые имели несчастье родиться в этой стране, ходили по дорогам торговцами и продавали то, над чем работала чужая мысль. Но даже этим не мог заняться королевский брат. Семья сторонилась егоон был первым королевским выродком за всю историю Камнелота.
И вот поэтому Алмазник жил в самом удаленном от столицы охотничьем замке и стоял в последнем ряду, присутствуя на протокольных приемах.
Имя тоже было свидетельством унижения Алмазника.
Каждый из младенцев Камнелота получал имя камня, с которым был связан. При дворе жили только камни благородные, каждый из дворян был ювелиромплохим или хорошим. Какой-нибудь Полевой шпат, родившийся в дворянской семье, в восемнадцать лет покидал дворец, лишался привилегий и был вынужден самостоятельно зарабатывать себе на жизнь или проматывал состояние, нажитое поколениями благородных предков. Точно так же маленькие Жемчужинки из бедной семьи становились придворными, как только дорастали до того, чтобы нести шлейф или бонбоньерку за прекрасной дамой.
Королевская семья Камнелота была одной из немногих, в которых испокон веков рождались только благородные камни. Ни одного простачка, не говоря уж о выродках. И в Алмазнике сначала пытались найти хоть что-то, связывающее его с камнем. Один из истерических припадков его матери закончился тем, что ему дали имя Алмаза, но потом даже она перестала себя обманывать, и имя его начали коверкать.
Огранка и резьба по камню считались в Камнелоте самыми благородными из занятий. Доходы знать получала не столько от должностей при дворе, сколько от продажи своих произведений. Алмазник же был приживалой. Первые шестнадцать лет он тенью слонялся по пустому, запущенному, бедно убранному замку. Выезжал редкодаже взгляды крестьян казались ему снисходительными. Зато любил дворцовые приемы. Из-за того, что его старались не замечать, он получил возможность безнаказанно воровать из дворцовых мастерских. Камеи и подвески, статуэтки и серьгилюбые произведения искусства Алмазник медленно и жестоко уничтожал.
Именно страсть к воровству не дала Алмазнику опуститься. Он хорошо одевался, выглядел опрятно. Приобрел великолепную фигуру благодаря ежедневной гимнастике. Все это для того, чтобы его не перестали пускать во дворец.
И вот перед семнадцатым днем рождения судьба преподнесла ему нежданный подарок. Тысячи тонких нефритовых дощечек с вырезанным на них текстом. Некоторые из них были скреплены между собой золотыми кольцами.
Старинная, забытая библиотека в одном из подвалов замка, в котором жил один только опальный принц, да его старый слуга. Кому, как не Алмазнику, было ее найти во время своих бесцельных блужданий?
В ту же ночь, доведя себя до изнеможения, Алмазник перетащил книги в лучшую комнату замка. С того дня чтение стало его страстью. Он перестал следить за собой, забывал о еде, стал пропускать дворцовые праздники. Это были первые его книгиза исключением Азбуки и Арифметики. В Камнях каждая такая страница ценилась на вес золота, и изгоя не считали нужным баловать образованием. Его вообще лишали многого, будто ребенка, которого за провинность лишают десерта или прогулки. Впрочем, почему будто? Он ведь провинился: в королевской семье уродствострашная провинность.
Он забыл про это. Он читал. Читал. Читал. Романы (прежде всего романы). Оды. Сатиры. Элегии. Поэмы. Путевые заметки. Философские трактаты. И вдруг наткнулся на Нечтонечто странное.
«Явелик и страшен. Я царь и бог. Я иду с огнем и мечом. На пути моем пожег я и разрушил деревень тьмы и тьмы, три города светлых. Ябог. Воистину.
Но был страх и мне. Вышел я из него с честью.
Как лиса, попался в капкан на охоте.
Но не капкан это был. Дверь в мир дальний.
Прошел я лесом. И не мог взойти ко дворцу, с честью и славой захваченному. Мерцание ибо видел божественное. И тянуло оно к себе и манило. И сдалась душа моя.
Прикоснулся к свету, образом подобному рекам кровавым. Утонул в нем подобно кутенку слепому и попал в мир чуден и страшен. Ибо был лес на версты и версты. И ни жилья, ни души. И попал в болото, и стал вязнуть, и выбрался, на зарю небес уповая. И вышел на меня из леса зверь чуден, страшен, образом подобный медведю здешнему, нравом дикому. И боролся с ним три дня и три ночи. И победил.
И на четвертый день воззвала душа моя к заре небес, и вернулся я в мир наш, зарей небес осиянный. Подвига своего во славу повелел построить дорогу тайную, стеной обнесенную, к тому месту ведущую.
Мастеров же всех каменщиков казнить повелел, дабы ни один из них не передал неверным секрета ходов моих.
В год завоеваний божественных 23-й.
Хан Крибек.»
Богатая фантазия Алмазника тут же нарисовала: вот худосочный кочевник, достославный разоритель мелких деревушек мечется по чужим болотам, размазывая по лицу сопли и истекая истерическими слюнями. Вот из леса выходит дворняга, которая с испуга кажется ему медведем, и поспешно скрывается в чаще, напуганная видом этого полоумного истощенного существа. А тот, неизвестным самому себе образом вернувшись домой, предпочитает помнить о другом, и, раздуваясь как жаба от сознания собственного величия, излагает историю своих подвигов выспренними и наивными словами.
Алмазник все еще смеялся над несчастным Крибеком, сидя в потертом кресле перед камином парадного зала, который был единственной жилой комнатой во всем замке, когда, разгневанный и мрачный, на пороге появился его старший брат. Король в свои неполные двадцать два года.
Этот родственный визит был первым за все время, что Алмазник жил здесь, и потому принц испугался так, как не пугался никогда. К счастью для себя он успел сунуть табличку в широкий рукав наброшенного на сорочку халата.
Так ты еще и вор, выдержав драматическую паузу, медленно и укоризненно произнес Смарагд.
Вор? Алмазник изумился совершенно искренне, так как все мысли его сейчас были заняты драгоценными табличками: сделай Смарагд шаг вперед, и он непременно заметил бы библиотеку.
Малахитовая Купальщица, все еще настойчиво, но уже не так уверенно произнес Смарагд.
Ах, это обрадовавшись, что речь идет не о книгах, Алмазник рассмеялся и только потом понял, какую беду на себя навлек.
Ты смеешься! Речь идет о Купальщице, и ты можешь смеяться!
А что с ней?
Я хотел спросить об этом тебя.
Она что, исчезла?
Глаза Смарагда загорелись недобрым огнем.
То есть вы вот так взяли и упустили самую дорогую вещицу дворца. Ах, эпоха Малахитового Ренессанса! Миновав полосу страха, Алмазник всей душой отдался искреннему истерическому веселью. Он даже стал наступать на брата, тесня его к выходуспасал от его взгляда свою библиотеку.
Где она?! Смарагд взмахнул руками, чтобы сохранить равновесие, он не ожидал такого яростного отпора.
Вот, побелев от напряжения, Алмазник с усилием опрокинул огромную родонитовую урну. К ногам короля потекла река каменных осколков. Агат, яшма, сердолик, лазурит, асбест, обсидиан, нефрит И зеленые осколки малахита. Как безумный, склонился Смарагд над этим прахом, перебирал, просеивал сквозь пальцы. И нашелпрядь малахитовых волос да тонкую ручку с длинными пальцами. Все, что осталось от величайшей драгоценности королевства. Трясущимися руками он достал носовой платок и, завернув туда крохотные останки, ушелсгорбившись и забыв о брате.
Алмазник опомнился быстро. Не нервничая и не спеша он собрал в дорожный мешок страницы самых дорогих для него книг, взял каравай хлеба да кусок вяленого мяса и нырнул в мягкую июльскую ночь. Широкие рукава его шелковой рубашки мелькали в лунном свете, будто крылья ночной бабочки. Он был худеньким, но мускулистым; он был безусым, но твердо знал, куда и зачем идет. Не доходя до пограничного столба, он сел у дороги и достал из мешка свой ужин. Утром его разбудил шум приближающегося торгового каравана. С ним Алмазник ушел в Златоград.
Ровно через месяц, в конце августа, караван вернулся в Камни. Во главе его ровным шагом выступал прекрасный тонконогий жеребец. На нем, упиваясь собственным успехом, сидел Алмазникглава каравана. Стать главным среди этих запуганных, униженных людей не было сложно для негопусть выродка, но все же потомка великих королей. Он никогда не учился приказывать, но часто видел, как это делают другие. Мало того, он твердо знал, что из двух людей победит тот, кто чувствует, что прав; кто чувствует себя сильным; кто чувствует себя выше и лучше.
Его жалкие товарищи по каравану из года в год пускались в свои торговые походы и каждый год возвращались с прибылью столь ничтожной, что этого едва хватало им на то, чтобы прокормиться. Они сутулились и смотрели в землю, они сторонились мастеров-ювелиров и съеживались от резкого их окрика, и если покупатель говорил, что заплатит цену вдвое меньшую, чем запрашивает купец, они валялись в ногах у такого покупателя, умоляя его не лишать их куска хлеба. Они не умели разговаривать с камнями и поэтому сами считали себя уродами.
Алмазник не мог так унизить себя.
В первый же день в Златограде он показал, на что способен. Егохорошо сложенного симпатичного мальчикапосадили продавать камни на базаре. Старший каравана полагал, что привлеченные и товаром и продавцом у прилавка будут толпиться дамы. Но вышло не совсем так. Первым в поле зрения Алмазника появился толстый и одышливый вельможа с сальными волосами и полными, слегка вывернутыми наружу губами. Он брезгливо, полубоком подошел к лотку и стал небрежно перебирать камни. Прекрасные рубины скрежетали друг о друга в его грубой потной ладони, и точно так же скрежетали зубы Алмазника, который едва сдерживал ярость; изумруды, отброшенные им, ударялись друг об друга и разлетались в стороны брызгами искренних слез. Бриллианты Вельможа занес над ними руку, и рука повисла в воздухе. Брезгливую мину смело с лица метлой неподдельного интереса. В отдельной ячейке он увидел еголучший камень нынешний партии. Чистый, как слеза, прекрасно ограненный. Сто карат. Бесспорно, ничего исключительного, но очень красиво. В одно мгновение Алмазник увидел очень много: как вельможа пытается вернуть выражение скуки и равнодушия на свое лицо, как желание и нетерпение вспыхивают искрами в алчных глазах.
Сделав небрежный жест рукой, покупатель вяло произнес: два мешка проса за эту побрякушку.
Это стоит тысячу золотых, вежливо, но не опуская глаз, сказал Алмазник.
Вельможа презрительно фыркнул, обрызгав слюной лицо продавца.
Тысячу золотых, упрямо повторил Алмазник.
Да ты с ума сошел, в голосе богача сквозило раздражение. Он начинал злиться.
У этого камня есть цена. Я вам ее назвал. Если не хотите, не покупайте, Алмазник сказал это равнодушно, а затем обернулся к девушке, выбиравшей дешевенькие камешки себе на бусы.
Вельможа позеленел, потом начал наливаться винным багровым цветом.
Он и ушел бы, если бы не группа богатых дам, нагло оттеснивших девушку и принявшихся разглядывать самые дорогие камни. Одна из них занесла руку над ячейкой с тем самым бриллиантом, и тут сердце вельможи не выдержало. Он выхватил камень, едва не ударив даму по пальцам, швырнул тяжелый кошель на прилавок и ушелпочти убежал.
Чуть позже Алмазник пересчитал золотые монеты. Их было восемьсот. Но все-таки это было в двенадцать раз больше, чем выручил бы за камень любой другой продавец.
В тот же вечер Алмазник обзавелся дорогим халатом и красивым конем. Причем жеребца ему уступили всего за каких-то триста монетостальное скинули за великолепную пантомиму, усвоенную им от вельможи.
В караване старшим его никто не выбирал. Просто он начал приказывать, а остальныеслушаться по усвоенной за долгие годы привычке.
Караван возвращался домой. Начинался сентябрь. Листва на деревьях шелестела сухо, и уже изредка, блеснув в солнечных лучах, падал на дорогу желтый лист липы, украшенный иногда круглой сережкой на длинном хвостике. Прежде купцы ехали бы тихонько, вжав головы в плечи. Но не в этот раз. Сейчас плечи их расправились, голоса звенели в осеннем прохладном воздухе. Они были богаты! Ни разу еще караван вместе взятый не зарабатывал столько денег, сколько ныне пришлось на долю каждого.
Домой возвращались не главной дорогой, а широкой тропой, которая в одном месте вплотную подходила к краю Гнилых болот. Алмазник ехал, скучая, зевал и, привыкая к жизни богатого и властного человека, критически и с удовольствием рассматривал оправленные в золото камни, которые блестели у него теперь на каждом пальце. Очень он стал непохож на себя за этот последний месяц. Черноглазый и смуглый, с тонкой ниточкой темных усов, в восточном халате и чалме, на дорогом, пусть и не кинессйском пока еще, жеребце и блестящий всеми мыслимыми украшениями, он казался сыном какого-нибудь южного правителя. Даже Смарагд не узнал бы в этом юноше своего опального брата. Он мог бы скрыть ото всех свое происхождение, но, будто бросая вызов, всем и каждому представлялся: Алмазник.
Видя, что старший скучает, один из купцов решил развлечь его. Он подъехал к Алмазнику на своей низкой, с торчащей клоками шерстью, лошадке и кнутовищем указал куда-то налево:
Видите, господин, вон там старую замшелую стену? Чудные вещи про нее рассказывают.
Какие же? лениво зевнул Алмазник.
Говорят, что там, за стеной вот уже несколько веков живут уродливейшие звери и прекраснейшие красавицы. Говорят, хан Крибек, властитель
Крибек? Алмазник выпрямился на лошади и даже привстал на стременах, чтобы разглядеть в темноте густого подлеска камни забытой стены.
Что Крибек? спросил он резко.
Говорят, Крибек построил для чего-то этот лабиринт, торговец пригнулся, будто над ним пролетел камень. Говорят, он прогонял через него приговоренных к казни
А сейчас?
Что сейчас, господин?
Кто-нибудь бывает там сейчас?
Нет, господин, что вы. С другой стороныта самая Малышневка. И даже если кто-то перелезет через стену, его ждет там мучительная смерть. Все об этом знают.
Алмазник задумчиво хмыкнул и устроил привал. Не успели остановиться последние в караване купцы, как он, пришпорив коня, уже скрылся в лесу.
Поздно вечером, когда догорали последние привальные костры, он вновь проскакал неподалеку от лагеря. За ним по земле волочилась длинная лестница, украденная в крестьянском сенном сарае.
С лабиринтом, построенном древним трусливым ханом, Алмазник, в свойственной ему манере, решил не церемониться. Он решил попытать счастья с той его стороны, что была дальше других от Малышневки, приставил к наружной стене лестницу, забрался наверх, и, сразу определив, где бьется живое сердце лабиринта, направился туда, перекидывая лестницу от перегородки к перегородке. Он видел, что лабиринт лишился большинства, если не всех своих ловушек. Только в паре мест он почувствовал нечто неприятноебудто дунул снизу холодный, с гнильцой, воздух. Остальные же коридоры были пусты, покрыты волглым мхом, да устланы кое-где истлевшим теперь уже тряпьемэто все, что удалось ему разглядеть при помощи тусклого масляного фонаря. Магии заколдованной деревни он тоже не ощутил, и только у самого центра лабиринта на него накатила легкая тошнота и сердце беспокойно забилось в груди. Но Алмазник был уже на месте. Он видел прямо перед собой мягкий тусклый свет, бьющий из-под земли, словно сплетались в один жгут невидимые артерия и вена, и от земли к небу и обратно текли две струи рубиновой крови. Движение потоков было неравномерным, будто кровь перекачивало упрятанное в землю невидимое сердце.
Замирая от сладкого ужаса, Алмазник дополз до Столба Живой Жизни и спустил лестницу вниз.
Он упал во что-то холодное и липкое. Лампа его не горела, было темно. Он едва справился с охватившей его паникой, но заставил себя оглядеться и определить природу мокрого вещества. Дрожащей рукой он зачерпнул его в горсть, растер, понюхалболотная жижа. И тут же, сразу, глаза его разглядели в кромешной темноте маленькую искорку света. Звезда, раздери медведь, это звезда! Алмазник сидел в вымоине под корнями старой, огромной сосны. Остов ее возвышался над болотом. Выход был узким, и Алмазник, даром, что был худощав, едва протиснулся наружу. Болото, в котором он очутился, было каким-то странным, не топким: вода, под ней слой отвратительной грязи, вокруг вертикальные и повалившиеся набок трупы тонких, умерших совсем молодыми берез, несколько старых сосен, тоже мертвых или умирающих. Открытое пространство было довольно широким, с трех сторон болото окружал темный лес. С четвертой деревья росли тоже, но между ними время от времени вспыхивали лучи яркого света, каждая такая вспышка сопровождалась громким раздражающим жужжанием. Туда Алмазник и направился. За тонкой полоской ольшаника он обнаружил дорогухорошую, покрытую чем-то очень твердым. Почти сразу послышалось жужжание, и мимо пронесся темный предмет, изливающий свет из двух круглых дыр впереди. Алмазник отшатнулся назад, но от дороги не отошел, решив наблюдать. Таких предметов мимо него проехало много, все они были темными и большими, все изливали яркий свет, но он не мог понять их природы, пока не увидел, как по дороге немного медленнее движется нечто светлое, низкое, с человеком внутри. Алмазник ликовал: здесь были самостные движители! Еще мальчишкой он видел такой при дворе Златоградского монарха. Во время коронации движитель по традиции объезжал столицу, чтобы каждый мог видеть престолонаследника. Соорудил такую машину придворный Огневик Златограда. Извергаемый им огонь он поместил в хитроумное устройство внутри железной кареты, которуюсделал ниже и длиннее обычной. Эти, местные, движители отличались от того лишь скоростью езды, да тяжестью и грубостью металла, из которого были изготовлены. Златоградцы не позволили бы себе такой топорной работы.
Как только рассвело, Алмазник осторожно двинулся вдоль дороги. Он искал людское поселение и скоро нашел его. Люди здесь одевались неярко, убого. Самым нарядным цветом был белый. Сидя в кустах, Алмазник, как мог, привел свой наряд в соответствие со здешней модой. Грязь с красных, тончайшей кожи, сапог, смывать не стал, халат вывернул наружу серо-черной полосатой подкладкой, сшитой из простой, теплой ткани, кольца и перстни с пальцев снял и, завернув в тряпицу, упрятал за пазуху.
По перерезанному дорогой селу Алмазник ходил около часа. Почти все было ему знакомо: деревянные срубы и жестяные бидоны, оконные стекла и убогие деревенские наряды. Знакомыми оказались даже буквы, вот только слово из них складывалось чудное, без значения: СЕЛЬПО. Состояние у Алмазника было странное, будто он опьянел от одного только воздуха. Он смотрел и видел, но границы у предметов были мягкими и размытыми. Люди двигались так же, как обычно, но в то же время медленнее, плавнее, будто их окружал не воздух, а вода. Слышал Алмазник тоже будто сквозь воду, глуховато; и от того еще чуднее казался диковинный акцент, омывавший знакомые слова и лишавший их привычной Алмазнику формы.
Эй, узбек! вывел его из полузабытья резкий старушечий голос.
Алмазник резко обернулся. На кривой, почерневшей от времени скамейке сидела древняя старуха в валенках, сером платке и бесформенном буром пальто.
Тебе похмелиться? Так ты не сомневайся, есть. Пойдем, пойдем
Она тяжело поднялась и, так и не разогнувшись до конца, пошла в избу, маня Алмазника за собой скрюченной артритной рукой, будто ловила на крючковатый палец невидимую рыбу.
А я смотрю, ворковала она, пробираясь сквозь сени, ходишь, ходишь, мил человек, по селу. Видно, научили добрые люди, что есть, а где, не подсказали. А я тебе так скажу: в кажной избе есть, а у меня самый лучший. Она повернулась к Алмазнику и испытующе уставилась ему в лицо своими маленькими, слепыми и тупыми глазками.
Ой, а молод-то как, сокрушенно пробормотала старуха. Спиваетесь вы, узбеки, совсем.
Зашли в дом. Старуха исчезла где-то в недрах, оставив гостя переминаться с ноги на ногу на драном, из тоненьких лоскутков сшитом половике. Алмазник осматривал комнату. Все вещи были убогими, грязными, серо-желтыми; пахло плохонемытым старческим телом, кошачьей мочой, перепрелой пищей. И вдруг на стоявшем у окна столе Алмазник увидел настоящее чудо: там лежала бумажная книга. В мире Алмазника бумага была редкостью. Умели делать ее два-три мудреца, родом из древесников, и даже до просвещенных монархов Златограда и Камнелота один листок доходил раз в несколько лет. Бумага была не так уж нужна: все документы высекались на каменных дощечках, писателей тоже было не много. Камни предпочитали литературе ювелирное искусство. Поэтому бумажная книга была чем-то невиданным. Алмазник украл бы книгу, если бы чувствовал себя в этом мире поувереннее.
Старуха вернулась в комнату, неся в руках бутыль с отвратительной на вид мутной жидкостью.
А вот это продается? Алмазник сделал робкий жест в сторону стола.
Чево?
Вот это. Книга.
Купить, что ли, хочешь?
Купить.
Колька! визгливо крикнула старуха, и из-за печки, как таракан, выполз худой и длинный прыщавый отрок.
Колька, нужна те книжка-то?
Эта? Нужна, пробасил отрок.
А есь какая бросовая?
Бросовая? Есь.
Колька встал на колени и открыл рассохшуюся неприметную дверцу, за которой Алмазник с замиранием сердца увидел десятьдвенадцать пыльных рваных корешков. Порывшись там, отрок выудил старый томик с изображением остроносого курчавого человека на обложке.
Видите ли, денег у меня нет, сказал Алмазник хрипло, но, может быть, подойдет вот это.
Двумя длинными ловкими пальцами он выудил из потайного, прилаженного к поясу кошелька самый свой маленький каменьизумруд в десять карат. С замирающим от волнения сердцем он протянул камень хозяйке, уповая только на то, что по природной своей глупости она не знает истинной цены книги. Ее реакция превзошла самые смелые ожидания Алмазника. Мгновенно прозрев, бабка схватила камешек цепкими руками.
Настоящий ли? спросила она, подозрительно прищурив глаз.
Алмазник вопроса не понял.
Ладно, верю, по-своему оценила она его растерянность. Звать-то тя как, добрый человек?
Алмазник, вяло пробубнил тот настоящее имя, не в силах прийти в себя.
Алзам Придумают же имен узбеки, черти некрещеные, пробурчала бабка, выпихивая покупателя из избы.
Судорожно прижимая к груди нежданно обретенное сокровище, Алмазник сбежал по ступеням шаткого крыльца. Укрывшись в кустах, он нежно тронул желтые страницы, с которыми никто никогда бережно не обращался. «На холмах Грузии лежит ночная мгла» Он не только не видел никогда столько бумаги сразу. Он никогда в жизни не читал чего-то столь совершенного.
К своему каравану Алмазник вернулся через два дня. Полное уныние охватило купцов, от счастливчика рвалась уйти недавно обретенная жена. Появление Алмазника подействовало на них так же, как опрыскивание живой водой действует на труп. А уж когда этот худой темноволосый мальчик показал им полтора десятка книг, все торговцы каравана поняли, что унижению выродков пришел конец.
С того самого дня торговцы, расположившиеся во дворе Камнелотского замка, стали делом привычным. Моду на книги камнелотские Роксаны ввели быстро. Алмазник начал строить усадьбу на окраине Торговцовсела, где исконно селились торгующие выродки, завел себе гарем и заметно погрузнел. Пару раз он даже позволил себе появиться при дворе. Не зная, как себя вести с ним, все, не исключая и его царствующего брата, делали вид, что встречают его впервые. Алмазник понимал брата: никогда еще со времен Малахита Великого не было в их семье внутренней распри. Объявить миру о том, что королевский сынвор, было бы катастрофой, началом конца.
Смарагд молчал.
И только королевская кухарка Бирюза готова была бороться с его наглостью и с его усиливающимся влиянием. Алмазник понимал и ее: они были слишком разными, чтобы ужиться в одном дворце, и слишком властными, чтобы находится на вторых ролях.
Через месяц Алмазник случайно подслушал разговор Бирюзы с молоденькой и глупенькой Рубеллит.
Зачем, зачем вы все покупаете у него? взволнованно говорила Бирюза. Его гнать надо из Камней, поганой метлой гнать, а не смотреть, как он морду отъедаетна ваши, между прочем, деньги.
Но как же теперь без книг? Ты же знаешь, Бирюза, милая, раньше их вообще было не достать, звенел наполненный досадой прозрачный голосок Рубеллит. А то, что писали наши поэты ни в какое сравнение
Но ты подумай, сколько вы заплатили ему только за этот месяц! Твой брат отдал ему лучшие свои кристаллытвое, между прочим, приданое, и, по-моему, еще остался должен
Ах, Бирюза, приданое Я все равно выйду замуж только по любви.
Ну а долг? Долг? Ты хоть подумала, чем вы с братом будете расплачиваться? Сколько у вас уходит времени на добычу и огранку?