Оруженосец старался не смотреть в сторону принца и уж подавно не осмеливался заговорить. Его снедала обида на Леона. И наверняка молодой Брекенридж тосковал по своей Никки не меньше, чем Леон по Инаре.
Еще недавно принц злился и бранился на своего сквайра за то, что тот поддался чувствам к временной наложнице, но теперь и сам, наверное, выглядел так же жалко и подавленно, не в силах думать о чем-то другом, кроме улыбки Инары.
Леон отвел взгляд от Кристана.
Единственным из четырех гринвельдцев, прибывших в Эль-Тассир на неказистой галере «Соленый ветер», кто не последовал с караваном в земли пеших драконов, был Уильям Мортигорн. Сын королевского казначея барона Филиппа Мортигорна происходил не из рода воинов. Его больше занимали товары, монеты, переговоры с купцами. Билли долго упрашивал Леона поручить ему торговые дела, лишь бы не пришлось ехать на охоту. Принц дал согласие. Пусть ищет в столице империи владельцев соляных копей и налаживает с ними знакомства. Глядишь, и соль в Гринвельде дешевле станет его стараниями. К тому же Леон и сам был не прочь отдохнуть от общества младшего Мортигорна, которого считал недалеким и нудным. Хотя глуп-то он, может, и глуп, но искать выгоду мастер не хуже отца.
Весь день прошел под палящим солнцем, и на приближение к землям пеших драконов, простирающимся на юге империи, не было ни малейшего намека. По бокам от дороги тянулись то широкие поля с оросительными каналами, то деревушки, в которых дома словно росли из местной сухой земли бледно-желтого цвета.
На закате процессия достигла крупного поселения на берегу реки. Стоящие вокруг пальмы давали тень, что облегчило бы участь путешественников, если бы солнце еще не зашло. Леон сокрушался, что покинуть этот уютный уголок империи придется именно на рассвете.
Здесь мы проведем ночь, мой господин, сказал ему Фатис. Гостевой дом весьма хорош.
Он был прав. Гостевой дом представлял собой четырехугольное здание с большим мраморным бассейном во внутреннем дворике. Вода, похоже, поступала прямиком из реки. С крыши, на которой под шелковыми навесами располагалась трапезная, открывался вид на славный городок, где царило умиротворение. Суета была заметна лишь на пристанях. Там разгружали и загружали широкие речные галеры. Несколько судов прошли мимо. Двас юга на север, одно с мрамором, другое с деревом. И одна галера двигалась с севера на юг, против течения. Что она везла, разобрать не удалось. Похоже, людей на ней было больше, чем груза.
Леон долго еще стоял на крыше, разглядывая речную гладь, корабли и город. Даже после захода солнца почти все было видно: свет полной луны мерцал на воде и на огромных пальмовых листьях, а с кораблей светили фонари. Леон все вспоминал ночь перед выступлением в поход, когда он и она прощались. В тот раз они не улыбались. И звездами не любовались. Лишь смотрели друг на друга с тоской. Инара стояла печальная и прекрасная, прижав ладони к груди. Там, где билось сердце. И Леону казалось, что он гибнетего убивает мучительное понимание того, что он не в силах ничего изменить. Так они и попрощались, не проронив ни единого слова, высказав нежность одними лишь взглядами
После скорбных раздумий он все же спустился в свои покои и улегся в постель, ничуть не рассчитывая уснуть. Он был уверен, что тоска и тревога не подпустят к нему сон. Однако усталость от дневного перехода и предыдущих бессонных ночей взяла свое. Принц Гринвельда погрузился в крепкие объятия забвения.
* * *
С рассветом путешествие возобновилось. Караван двигался дальше на юг, огибая то и дело рыжие скалы, которым за бесчисленные тысячелетия песчаные ветры придали самые причудливые очертания. Постепенно скалы сменились холмами, усыпанными острыми камнями. Растения встречались все реже. Иногда путь пересекали стайки разной величины перекати-поле. Чуть погодя воздух наполнился стуком и какой-то странной пылью. Миновав невысокий каменистый хребет, Леон увидел огромный карьер, где копошились тысячи людей. Многочисленные охранники расхаживали по краям карьера. Ниже, на узких террасах, орали и взмахивали плетьми надсмотрщики. А на самом дне трудились изможденные, невероятно худые, полуголые люди. На них не было ничего, кроме набедренных повязок и бронзовых ошейников. Внутри полого ошейника постоянно шумели перекатывающиеся камешки: если закованный и нашел бы силы сбежать, то едва ли смог бы надолго затаиться с такой погремушкой на шее. Несчастные дробили породу. Одни камни отбрасывали в сторону, другие несли наверх и бережно укладывали в повозки. В основном наверх шли черные глыбы или корзины с такими же камнями, но поменьше.
В одном из углов карьера находилась яма. Вот к ней потащили два тела. Перед тем как скинуть их в яму, охранники отсекли головы, чтобы забрать ошейники. Люди умирали, но работа не прекращалась.
Караван неторопливо обходил полный боли и страданий карьер.
Фатис! позвал принц.
Евнух отстал от Харольда Нордвуда, с которым было вновь завел беседу, и поравнялся с принцем.
Да, мой господин?
Расскажи-ка мне, что это за место? Каторга?
Кергелен обвел мрачное место взглядом так, словно только что его заметил. Затем вздохнул и отрицательно покачал лысой головой.
Мой господин, эти людине каторжники. Рабы.
Рабы?
Да, мой принц. Просто рабы. Как видите, жизнь у рабов бывает совершенно разной. Взгляните на меня или припомните вашу наложницу Шатису. А теперь посмотрите на них. Многие даже не представляют себе, что есть другой мир, кроме этой огромной ямы, где добывают пламенные камни. И мало кто из них знает, что́ такое старость.
Леон хмуро смотрел на проплывающий слева от каравана карьер.
Это какое-то варварство.
У вас в Пегасии в Гринвельде, тоже ведь некогда было рабство? едва заметно улыбнулся Кергелен.
Было, нехотя кивнул Леон.
И что, ваши подданные стали счастливы и позабыли нужду, после того как рабство отменили?
Откуда мне знать?
Дайте рабам свободу, и они тут же захотят чего-то еще.
Ты и сам раб! Отчего же оправдываешь эту дикость?
Когда пес, всю жизнь сидевший на цепи у строгого хозяина, лишается и цепи, и хозяина, он может умереть от тоски. Улыбка Фатиса стала более явственной.
Так ты себя псом считаешь?
Пес может легко одолеть человека. И бегает быстрее. И нюх у него острее. Так ли уж плохо походить на пса?
Зато волка на цепь не посадишь! оскалился Леон.
Мне казалось, что вы, судя по имени, лев.
Воспитан я как волк, гордо произнес принц, снова вспомнив о наставнике Вэйлорде.
Вот уж не думал Леон, что это будет вызывать столько гордости. Он скривился в усмешке. Раньше принц не сильно жаловал десницу отцаслишком много боли и жестокости осталось в памяти от упражнений. Но теперь-то наступало понимание, что целью Вэйлорда было не унизить наследного принца, а воспитать достойнейшего воина.
Вы верно подметили, что волк не собака и на него ошейник не нацепить. Но простите мне дерзость, господин: не стоит так явно показывать недовольство подобным зрелищем. Вельможи его божественного величества непременно это заметят.
Собакане волк, а рабы, значит, не люди? фыркнул Леон. В чем их вина? Всего лишь в происхождении?
Взгляните еще раз на карьер, мой господин. Мимолетного взгляда достаточно, чтобы заметить: на одного стражника приходится дюжина рабов. А то и больше, ведь мы видим не всех.
И?
Так, быть может, они действительно заслуживают своей участи, раз столь покорно ее принимают, несмотря на численное превосходство?
Леон задумался. Неужели в этих жестоких словах есть доля истины?
Скажи-ка, раб, а ты сам как бы себя повел, окажись на их месте? Что бы ты сделал? Поднял мятеж?
Фатис ухмыльнулся, слегка склонив голову.
Мой господин, рабу запрещено произносить это слово.
Тогда произнеси одно из двух простейших слов: да или нет.
Чтобы честно ответить на этот вопрос, мой господин, я должен оказаться на их месте и испытать на своей шкуре все то, что испытали они.
Но ведь ты не хочешь на их место?
Нет, благородный принц, я не хочу на их место. Мне неплохо и на своем.
Но что, если хозяин вдруг отправит тебя на каменоломню?
Простите, господин, но я ученый раб и весьма дорого стою. Мои знания
Но ты раб! Раб! И твоему хозяину может взбрести в голову все, что угодно. Скажем, он найдет раба поученее. Или ему не понравится, как ты смотришь на его детей. Или он просто будет пьян и решит позабавиться. Он твой хозяин. А ты раб. Ты же не посмеешь возразить? Ты же само слово «мятеж» произнести не можешь. Не говоря уже о том, чтобы надеть парик или сесть на благородного скакуна. Ты раб, Кергелен.
Принц презрительно усмехнулся, глядя на евнуха. Тот ничего не ответил.
Оставив мрачную каменоломню далеко позади, во второй половине дня караван достиг Моря Зноя. И слово «море» звучало как издевка.
До самого горизонта, а может, и дальше, гораздо дальше, чем простирался человеческий взгляд, сплошь тянулись застывшие волны барханов, с их гребней стекали тонкие струйки песчинок, гонимых порывами раскаленного ветра. Это был совершенно мертвый и адски жаркий мир, не знающий пощады ко всему живому. И это «море» им предстояло пересечь.
Песок хрустел под широкими ступнями верблюдов, и Леон осознал, сколь великолепны эти животные. Они долго могли обходиться без еды и, что еще важнее, без питья. Чем дальше на юг, тем больше люди изнывали от жары, даже под шелковыми навесами седел. А верблюды спокойно, неустанно двигались себе вперед. Их широкие сдвоенные копыта не проваливались в горячий песок.
Через несколько часов Леон высунулся из-под навеса, чтобы осмотреться. Теперь волны песка, медленно катящиеся по Морю Зноя, занимали весь окоем. Мир словно вымер, высох и перемололся в желтый порошок. Глядеть по сторонам было страшно: не было ничего в этой вселенной, кроме песка, зноя и верблюдов, которые, казалось, переживут седоков.
Сир Харольд Нордвуд приблизился к принцу.
Леон, я слышал, здесь бывают песчаные бури.
Неужто богам мало было просто создать иссушенный ад? прошелестел сухими губами наследник гринвельдского престола.
Я слышал, такая буря несет тучи мелкого песка и застигнутые ею слепнут, ибо она выдирает этим песком глаза. И даже можно задохнуться
Сейчас другая пора, мой господин, послышался голос Фатиса. В это время года бури редкие и слабые. Не стоит тревожиться.
Какая досада, произнес всю дорогу молчавший Кристан Брекенридж. Я был бы рад сейчас ветру.
Поверьте, молодой господин, здесь лучше без ветра. И обещаю: ночью вы вспомните дневной зной с благодарностью.
Леон взглянул на евнуха.
Что это значит?
Ночью в пустыне настолько же холодно, насколько жарко днем. А нам в Море Зноя предстоит провести две ночи.
Кергелен говорил бесстрастно, даже, пожалуй, с какой-то толикой превосходства. Видимо, он так решил отыграться за слова, сказанные Леоном у каменоломни.
Пару часов спустя жажда стала невыносимой, во всяком случае для людей. Несколько всадников быстро двигались вдоль каравана и раздавали маленькие кожаные мехи с водой, собирая опустевшие.
Да здесь всего пять глотков! возмутился Кристан, глядя на сосуд с вожделенной жидкостью. Это же издевательство над страждущими!
Молодой господин, я думаю, вам следует знать кое-что о правилах жизни в пустыне, улыбнулся евнух. Во-первых, здесь нельзя сразу много пить. Сердце может попросту не выдержать. Либо вы начнете сильно потеть, и бо́льшая часть воды испарится. Растягивая же воду на крохотные глотки, вы даете телу столько влаги, сколько и нужно. Не больше и не меньше. Потому мехи эти столь малычтобы не было соблазна напиться вдоволь. Здесь, в пустыне, важен холодный расчет, а не бездумное потакание желаниям.
Принц решил это запомнить. Весьма полезное знание для краев, где он только что приступил к двухлетней миссии посланника Гринвельда.
К вечеру, когда солнце стало заходить, все почувствовали некоторое облегчение. Однако ненадолго. С наступлением ночи пустыня действительно стала неприятно холодна. И если поначалу вечерняя свежесть радовала после дневного зноя, то ночь заставила стучать зубами и вспоминать жару как благодать.
Лишь верблюдам было все нипочем.
Люди закутались в шерстяные одеяла, все это время висевшие в скатанном виде за вторым горбом. Затем они крепко привязались к седлу, чтобы не упасть во сне. Спать приходилось на ходу.
Однако Леон в этот раз сну не поддался. Он смотрел на звезды. В небе пустыни они горели необычайно ярко и как будто были ближе. Любуясь ими, принц думал об Инаре. О своей драгоценной путеводной звездочке
Под утро принц все же сомкнул глаза и погрузился в дремоту, но вскоре его разбудило неприятное ощущение духоты, ведь он был закутан в теплое одеяло.
Мне кажется, мы обречены брести среди этих песков всю оставшуюся жизнь, простонал Кристан, выпивая последние капли из меха.
Леона настигало то же ощущение, стоило ему посмотреть по сторонам. Все те же бесконечные барханы. Все та же цепочка следов за караваном, казавшимся вереницей последних людей и животных на земле. А ветер неумолимо застилал эти следы мириадами песчинок. Гринвельдцы уже почти позабыли причину, по которой направились в поход. Казалось, весь смысл их существования свелся к блужданиям среди знойных барханов.
Однако ближе к полудню одиночество охотничьего каравана было нарушено. Первым чужака заметил Харольд Нордвуд. Он придержал верблюда, чтобы поравняться с принцем.
Леон, взгляни. Может, почудилось мне?
И он указал в сторону высоченного бархана, на гребне которого стоял верблюд с седоком. Всадник был укутан в странные одежды, и с этого расстояния нельзя было разглядеть его лица. Он спокойно наблюдал за караваном. Похоже, тассирийцы его тоже заметили. Вельможи вполголоса обратились к солдатам, и те передавали распоряжения по цепочке.
Фатис, в чем дело? окликнул принц евнуха.
Песчаный народ поблизости.
И что это значит?
Песчаный народэто дикари, живущие в пустыне. Они не признают власть империи, живут по своим варварским законам. Сей всадникразведчик одного из кланов песчаных людей. А если мы видим разведчика, значит поблизости отряд.
Так мы в опасности?
Сомневаюсь, мой господин. Они едва ли посмеют напасть на столь многочисленный и хорошо вооруженный караван. Но быть готовыми к этому все же необходимо.
Нордвуд сжал рукоять меча, вперив взгляд в дикаря.
Отчего же ваша армия не приструнит непокорных варваров? спросил он.
А есть способы? усмехнулся Кергелен. Если отправить десяток легионов, то восемь навеки останутся в пустыне только из-за жары. Пустыня велика, бегать за дикарями можно годами. Ветер дует здесь всегда, и он быстро стирает любые следы. И если кто и чувствует себя в пустыне столь же хорошо, как сами песчинки, то это песчаный народ.
Как же эти варвары выживают? удивился принц.
Это ведомо лишь богам и им самим. Но не пытайтесь встретить кого-то из них, чтобы расспросить об этом. На золото, сапфиры и изумруды они едва ли позарятся. Но если у вас есть вода, они нападут непременно. Вода для них наивысшая ценность. И глоток ее порой стоит дороже человеческой жизни, кем бы этот человек ни был, рабом ли, господином.
Десятки пар глаз внимательно наблюдали за варваром, как и он следил за караваном. Принц смотрел на него, пока не затекла шея. Он все ждал, что на границе между песком и синим небом вырастут еще десятки, а то и сотни свирепых воинов. Однако этого не случилось. Разведчик медленно развернул верблюда и скрылся за барханом.
Вскоре несколько всадников принялись разносить по каравану еду. В основном сушеные и вяленые плоды. Трапезничать пришлось скромно и снова на ходу
* * *
Тот миг, когда верблюды ступили на каменистую почву с редким низким кустарником и угнетающе однообразный песок остался позади, можно было назвать благословенным. Это случилось утром после второй ночевки в пустыне. На пути вновь вырастали обточенные песчаными бурями глыбы. Фатис уверял, что когда-то здесь были величественные горы, но за тысячи тысячелетий беспощадные песчаные ветра обточили их, превратив в разбросанные валуны размером с дом или крепость. Спустя еще несколько миль возникла низина с пальмами и небольшим озером. Только настойчивые уговоры евнуха удержали гринвельдцев от соблазна упасть на берег и, засунув голову в воду, напиться вдоволь. Обпиваться на солнцепеке нельзя, об этом он уже говорил, да и вода в озере была илистой.