Е оиаю
Что тут не понятного? поинтересовался регент. Ритуал начинали впятером, результатом должна была стать моя дочь, восемнадцати лет. В итоге вернулись втроем, причем двое тяжело ранены, а третий обезвожен и крайне утомлен, а вместо дочери нечто. И это нечто не хочет со мной разговаривать, а хочет вскрыть себе вены. Кто-то ошибся. Ошибка в делах такого уровняпредательство. За предательствосмерть.
И тут на Шари нахлынуло. Вспомнились погост, крепость арапчи, хищная кошка, распавшаяся на котят
Ху Хуёжни Художника занесло Он должен был смотреть Чтобы похожа А он начал Улучшать Я крикнул Граф убил Художник ранил Девчонка не успела вырасти
Спи, Шари показалось, что в голосе регента мелькнуло что-то похожее на сочувствие.
В следующий раз он очнулся в темноте. Рядом кто-то был.
Если хочешь убить менясамое время, сказал арапча.
Да как-то перегорел просипел Шари. Может, позже
Позже не получится. Я умираю. Раны, нанесенные в том мире, в этом почти не заживают, а меня там считай что убили. Ладно, выздоравливай.
Стой!
Шари вдруг понял, что сейчас этот человек уйдети все. Больше они не увидятся.
Что это было? За что Палач убил тебя? Почему убил себя?
Короткого ответа нет, сказал алхимик.
Дай длинный просипел Шари.
Мне легко было взять роль Отца. Потому что в квадре была не только дочь регента, но и моя дочь. Талантливая художница, знаток нескольких языков, она незадолго до тех событий овдовела и очень страдала, мечтая отомстить вам любой ценой. У нас есть Были специальные люди, вербовщики. Они могут уговорить кого угодно на что угодно Стадии взросления и угасания подразумевают движение, и это движение можно развернуть куда угодно Вербовщики разыскивали воинов, которые бы стали основной для квадр-однодневок, и они нашли основу для самой лучшей, самой великой квадры Я узнал слишком поздно, когда ничего нельзя было изменить. Последним словом моей дочери была просьба ко всем нампадишаху, шахам, визирям, алхимикам Она попросила, чтобы когда это все закончится, мы обязательно убили ее. Разыскали и убили. И когда война кончилась, и я узнал, что ее поймали, я понял, что ее будут держать взаперти вечно. Она будет страдать. Регент будет страдать. Дочь регента будет страдать внутри квадры Но главноемоя Аиша будет бесконечно страдать, и никто не выполнит ее просьбы, последней просьбы перед тем, как мы завели ее с четырьмя другими девчонками в перегонный куб Я мог спастись. У меня есть связи, друзья Есть другие дороги, открытые не всем. Но я не смог уйти. Не захотел. Я должен был исполнить просьбу дочери. И я пришел сюда, к регенту, и предложил ему извлечь из квадры его дочь.
Ты мог просто убить нас всех, зачем действительно извлекать Наулию?
Я так собирался сделать, и ни ты, ни граф, ни художник, ни палач мне бы не понадобились. Но пока шли переговоры, я внезапно понял, что решение есть. Я алхимик, а не шарлатан! Я нашел решение, которое никому ни до меня, ни после в голову не придет. Я не мог просто взять и выкинуть это из головы. Я должен был попробовать. Но когда все получилось, я просто не смог убить свою дочь! Я придушил ее в образе котенка, но не убил. Палач увидел это, добил котенка и нанес мне смертельный удар. Потом он осознал, что убил единственного человека, который мог закончить ритуал, и убил себя как нарушителя, при этом передав мне часть своей жизненной энергии.
Это слишком сложно, Шари поморщился. Вы, арапча, живете как-то неправильно. Алхимию эту придумали. Есть земля, есть море, есть мужчины и есть женщины. Зачем наворачивать так много сверху?
Аллах дал нам разум, Аллах дал нам сомнение. Если бы Аллах хотел, чтобы мы просто жрали и размножались, он сделал бы нас свиньями и поселил под дубом. Вспоминай об этом почаще, Вор. И еще: той девочке, что родилась в нашем ритуале, придется не просто. Она доверяет только троим своим отцамтебе, мне и графу. Она чужая для нашего мира, они еще не познакомились, и если ей не помочь, не познакомятся никогда. Наш мир будет отдельно, онаотдельно.
После этих слов арапча подошел к Шари и дал ему пощечину.
Это за что?
Не «за что», а «для чего».
И вышел.
Взросление
Шари лежал на кровати еще некоторое время, а потом неожиданно понял, что он полон сил и здоров. У него было еще несколько вопросов к алхимику, и потому он вскочилна нем оказалась только длинная льняная некрашеная рубахаи побежал за арапчой.
Сразу за дверью был выход на лестницу, и Шари не думая помчался вверх. По пути чуть не сбил бабу в возрасте, несущую стопку то ли покрывал, то ли полотенец, затем едва разминулся с молоденьким пацаном в офицерском мундирев армии таких называли «подранками», потому что их если не убивали в первом же бою, то перед вторым они сами себя ранили, чтобы не попасть вновь в эту чудовищную мясорубку.
Затем была анфилада комнат с накрытой чехами мебелью, пара пожилых дворян, сидящих за карточным столиком, но без карт, зато с вином и пирожными, а потом прямо перед Шари возникли двери, перед которыми стояли два гвардейцабольших, мощных, но удивительно странных. Один из них глядел безучастно в сторону, а второй плакал беззвучно, глотая слезы.
Алхимика, арапчу не видели? спросил Шари, теряя запал и уверенность.
Миртлен, ответил безучастный. Нас всех придумал безумный арапча из Аль-Тези. Тебя нет. Меня нет. Никого нет.
В этот момент Шари осознал, что все вокругненастоящее. Грубая, тупая подделка. А в следующее мгновение плачущий гвардеец достал кинжал и вонзил его себе в живот, а потом убрал руки и тонко завизжал.
Но самое страшное было в том, что безучастный так и не обратил внимания на приятеля, а продолжил:
Если что-то и было, то давно истерлось. Отец говорил, раньше звери были крупнее. Мужчины мужественнее, девушки скромнее. Если бы мир был настоящий, так бы все и осталось. Но он фальшивый, и он истирается, как мелкая гнилая монетка.
У Шари перехватило горло от жалости к себе, но он решительно толкнул дверии они распахнулись. Внутри, в покоях, ярко освещенных дневным солнцем из высоких окон, сидела на кровати дочь регента и глядела перед собой. Из уголка губ стекала струйка слюны.
Ну ты чего? неожиданно для себя заорал Шари. Раньше он не смог бы поднять голос на дочь регента, но сейчас, учитывая, что это все не по-настоящему, страх потерял смысл, а сословные различияцену. Улыбнись давай, ты же жива!
И к его удивлению, она действительно улыбнулась. Сглотнула слюну, во взгляде появилась осмысленность.
Уберите ее Уберите ее горячечно зашептала из угла старуха в дорогом платье, так скукожившаяся, что казалась до этого момента кучкой тряпья. Она дьявол. Уберите ее!
Убей меня, ласковым, журчащим девичьим голоском сказала принцесса. Ты же можешь?
Могу, согласился Шари. Но не буду.
А в следующее мгновение принцесса, словно хищная кошка, единым движением протянулась от кровати и встала вплотную перед Шари и протянула ему непонятно откуда взявшийся нож.
Убей меня. Я так не могу. Я была целой, я стала жалкой, мне всегда будет холодно.
Она говорила и говорила, и Шари слушал, а потом тряхнул головой и побежал обратно. Но на выходе его встретили регент с тем самым безучастным гвардейцем.
Шесть самоубийств, люди сходят с ума, сказал он. Так продолжаться не может. Арапча ваш сдох. Граф Туардоз при смерти. Почему ты выжил?
Он толкнул Шари, затем подошел ближе и еще раз толкнул, и еще. Его лицо исказилось, он вынул шпагу и обязательно проткнул бы растерявшегося противника, но в последний момент его в плечо ударила родная дочьбила она раскрытой ладонью, от такого не покачнулся бы даже ребенок, но регента развернуло и вмяло в стену, а потом он упал, и из его рта пошла кровь.
Бежим! крикнул Шари, схватил Наулию за руку и рванул. Он не знал, куда ведет ее, не думал о том, что дворец регента знаком ей наверняка лучше, он просто бежал и бежал, пока не оказался во дворе.
Там на простой телеге лежал алхимикмертвый и умиротворенный. А рядом с ним стояли два сундука, несколько сумок, книги. Шари не думая схватил одну из сумок и побежал. Через некоторое время его прошибла мысль, что он забыл там, во дворце Наулию, но когда обернулся, обнаружил, что до сих пор держит ее за руку.
Нам надо бежать, горячо сказал он.
Конечно, ответила она и бледно улыбнулась.
Следующие два дня почти полностью выпали из памяти Шари. Он где-то украл лошадь, одну на двоих, потом как-то разжился кошельком с несколькими серебряными монетами, сменил одежду и нашел застиранное до ветхости платье для Ули. К исходу второго дня, не понимая, что он делает и зачем, он вывел дочь регента к университету.
Выйдя по Ринскому тракту на опушку леса, откуда открывался великолепный вид на университетский городок, Шари обнаружил, что здесь идет настоящая война. Во всяком случае, университет ощетинился частоколом и опоясался рвом, а вокруг сновали крестьяне с вилами и заступами, жгли костры, пили, судя по запаху, перестоявший эль и громко ругались.
Что случилось? спросил он, дернув за рукав ближайшего крестьянина.
Да колдунов жечь будем, стал-быть. Да пожарный один, да, косо на ведьму посмотрел, да, а она ему чирей, да, на жопу, да. И половое бессилие! Да. Мы к ним жечь их, да, а они наших шпажками своими, да! А еще солдаты вернулись, да, а работы им нет! Но солдаты крепкие скотины, да, а ведьмачий юнирситет мы пожжем, да! Если не сдохнем
Про «сдохнем»это на него так близость Наулии повлияла, от присутствия дочери регента люди начинали плакать, стенать, биться головой об стену, поэтому Шари старался нигде не задерживаться. Ему и самому было плохо, но он выдерживал это лучше других.
Посмотрев в указанном крестьянином направлении, Шари с удивлением обнаружил там группу пожарных, среди которых был и тот, который со старшиной курса отвел его неделю назад к декану. Герой этот действительно что-то рассказывал, а в конце мужественно сдернул штаны и продемонстрировал что-то слушавшей его публике. Судя по ахам и вздохам, чирей вылез на славу.
Шари двинулся к университету, обходя пожарного и его почитателей по большой дуге.
Ты куда, друг? крикнул ему какой-то мещанин во вполне приличной одежде. Эти скоты могут выстрелить из лука или кинуть рыбий пузырь с мочой!
Я уговорю их сдаться и покаяться! крикнул Шари, убыстряя ход.
Последнюю сотню шагов они пробежали под угрожающие крики с обеих сторон.
Да Шари это, Шари! Наш! орал кто-то из студентов, и в итоге им кинули лестницу, чтобы перейти ров, и раздвинули колья. Колья, кстати, были заточены слишком тонко, чтобы сдержать по-настоящему разъяренную толпу.
С бабой вернулся! заорала на него Ражана, отвесив смачную пощечину. Вот только попробуй сказать мне, что это твоя сестра!
Я его дочь, неожиданно сказала Уля.
Приемная, подтвердил Шари.
Они уже шли по усыпанным последними листьями аллеям университета.
Вы не чувствуете, насколько жалки ваши оправдания? поинтересовалась, успокаиваясь, Ражана.
Жанни, ты же говорила, что чувствуешь ложь. Мол, язык для поэтов как штык для солдата, и подделку всегда отличить можешь, устало сказал Шари. Это моя названная дочь. В чем я вру?
В том, что названная, задумчиво ответила Ражана. Бес с тобой! Иди в лекторий, к медикам, там ректор совет держит. Ты же солдат, может сможешь чем-нибудь помочь. А то одни предлагают бомбы из дерьма лепить, другие помощи от регента ждать, третьи сдаваться крестьянам, мол, всех не пережгут, кто-нибудь да выживет. Дочку оставь, я о ней позабочусь.
Шари оставил их и едва отошел на несколько шагов, как почувствовал себя гораздо лучше. Тяжелое напряжение, которое доводило до судорог, спало.
В лектории ректора не оказалось, зато сидели с несколькими бутылками вина двое деканов и пятеро профессоров, а также несколько студентов из вечных подпевал.
О, Аршрарара Шарарарара Студент Лико! Вот ты-то нам и поможешь! обрадовался ему в дымину пьяный декан философского факультета. Регент же пришлет войска?
Да не пришлет, ответил за Шари сухой профессор и осушил стакан. Сейчас же солдаты с войны вернулись, свои места отбирают у крестьян. Землю, на которой другие уже пахать привыкли, жен своих. Тех, кто деток их притеснял, за бороды таскают. Банды по всей стране из тех, кто от мира отвык и место свое потерял. Для регента осада университета как подарок на Рождество! Крестьяне ярость повыплескивают, потом пахать пойдут, счастливые, что их не всех повесили, а только каждого пятого.
Морда солдатская, ты чего сюда явился? отвел Шари в сторону один из заучек. Он и раньше пакостил Шари, распуская про него идиотские слухи.
Я сапер, может, пригожусь.
Вали к дьяволу, а то я тебя крестьянам сдам как колдуна, они тебя попытают, а потом сожгут немножко. Не будет штурма. У нас тут еды на три месяца, ров, частокол. Поорут, побегают, а холоднее станетразойдутся по домам. Еда будет кончатьсяразгоним первокуров, тех что потупее. Иди отсюда, не мозоль глаза профессуре.
Шари мог бы аккуратно приложить зазнайку, так, чтобы никто и не понял, почему он только что стоял, а теперь лежит. Но решил, что оно того не стоитк тому же в словах его явно была немалая доля правды. Крестьяне не солдаты, и чтобы заставить их действовать, нужно что-то помощнее чирья на заднице.
Идти к Наулии не хотелосьснова погружаться в отчаяние, брать на душу тяжелый груз. Но и оставлять ее одну с Ражаной нельзякто знает, что выпытает словесница?
С другой стороны, хотелось уже помыться, хотя бы сполоснуть лицо и плечи, скинуть одежду и забраться под теплое одеяло к подруге. Может быть, с бокалом подогретого вина со специямиШари вспомнил, что у него есть тайничок с парой бутылок под потолком в кампусе.
Поэтому он, не торопясь, прогулялся до кампусатам перекинулся несколькими словами с приятелями-историками. Ничего нового они ему не сказали, зато пояснили, как можно начать изучение фарси: это было в рамках одного факультета, поэтому даже переводиться не требовалось, только сменить кампус и написать заявление.
Только дорого это, если без договора с королевской канцелярией. А если с договором, то потом придется несколько лет отрабатывать на короля и регента.
Разберемся, отмахнулся Шари.
Когда он добрался до кампуса словесниц, уже стемнело. На подходе сердце сжалось, но не от тоски и ощущения, что мир слишком жалок, чтобы быть настоящим, а как раз от отсутствия этого чувства.
Шари влетел в комнату, готовый к тому, что Наулия пропала, и обнаружил, что девчонка сидит там, с выпачканными углем руками и лицом, и спокойно что-то рисует прямо на полу. Все стены были уже изрисованы, докуда она могла дотянуться, стоя на полу, причем Шари сразу понял, откуда она началатам был абсолютно черный угол, без единого просвета. А дальше проявились редкие пятнышки незаштрихованного, и больше, и вот эти пятна превращаются в горы и леса.
А дальшекрепости и дороги, облака, искаженные лица, взрывы.
Сейчас она сосредоточенно выводила на полу его, Шари, лицосерьезное, сосредоточенное, с закушенной губой. Он так при ней не разу не делал. Да что тампоследние месяцев девять, если не десять не делал! Потому что такое лицо у Шари бывало, только когда он снимал мину, и любое неправильно движение могло превратить его в подхваченные ветром шкварки.
Не трогай ее, Ражана вывела Шари из комнаты. Сколько же у нее внутри было дерьма! Я ей дала кусок глины, мел и уголь, а еще перо и бумагу. Она выбрала уголь и вымазывает из себя дерьмо. Что с ней? На воздухе еще терпимо, а в кампусе мне подумалось, что добить ее было бы милосердно.
Ну
Если эту гадость с ней сделал ты, то я тебя убью.
Мы пытались ее спасти.
Напомни мне, чтобы я тоже тебя как-нибудь «спасла»! заявила Ражана. Я не художник, но у девочки явный талант. Мощно пишет. Когда выплеснет дерьмо, сможет даже зарабатывать этим.
Я не могу ее бросить.
Я бы долго била тебя по голове, если бы ты попытался ее бросить, заявила Ражана. Не волнуйся. Пристроим.
В эту ночь Шари не обломилось: Ражана взяла в свою постель Наулию, обняла ее, и они так в обнимку и спали. Зато на следующий день Шари выпало свидание, вполне удачное, на чердаке.
А когда они спустились, Наулия, зарисовывая углем натянутую на каркасе кровати простынь, негромко сказала:
Папа едет.
Еще один папа? спросила Ражана.
Регент, тихо сказал Шари.