Сергей СерпСмерть из первых рук
Смерть из первых рук
Пролог
суббота, 24 октября
Студенту медицинского училища, с рождения жившему в детском доме, до недавнего времени оставалось только мечтать о своем угле, пускай и съемном. Положенная по закону государственная жилплощадь располагалась в аварийном доме, а комната в общежитии поликлиники, была совершенно не пригодна для спокойной учебы и жизни. К уединению же Александр стремился с самого детства, его не интересовали совместные игры и занятия. Саша был молчалив и, по возможности, проводил время в одиночестве, в компании собственных мыслей. Юноше не ставили диагнозов, он не был аутистом и не считал себя мизантропом. С рождения один, сам по себе, задумчивый, но не угрюмый, скромный, но не лишающий себя приятных мелочей, не разговорчивый, но в этом не было и капли презрения к желающему стать его собеседником.
За окном дремало тихое субботнее утро. Александр открыл глаза и спокойно наслаждался пробуждением. Молодой человек не ждал гостей, но точно знал, кто стоит за дверью, когда, услышав звонок, пошел открывать.
Не разбудил? Привет.
Нет, кофе будете? пропустив приветствие, Саша пожал протянутую прохладную руку.
Кофе? Давай. Заодно расскажу, зачем приехал, скинув на ходу верхнюю одежду, гость прошел в кухню.
Новый знакомыйжурналист, изменил Сашину жизнь к лучшему. Теперь кроме скучной работы в поликлинике у него была еще небольшая халтурка, пусть и связанная с определенным риском, но риск, как известно, дело благородное, тем более в таком ответственном деле. От юноши требовалось фотографировать карты женщин-пациенток гинекологического кабинета в возрасте от восемнадцати до тридцати лет. Причиной для журналистского расследования стали жалобы на ложные диагнозы, которые ставились пациенткам. Ложные диагнозы, дорогостоящее лечение, а наказать некоголисты с исследованиями и анализы каким-то чудом испарялись из карты.
Их первая встреча произошла в поликлинике, в кабинете заведующего. Начальник передал Саше, что в журнал требуется заметка о молодом провинциальном враче. После работы журналист и респондент встретились в общежитие, но это оказалось не лучшее место для разговора, и они вышли на улицу, где на парня чуть не набросилась бродячая собака. Неприятное недоразумение заставило Сашу порядком понервничать. Новый знакомый заметил это и сказал, что сам терпеть не может собак и, когда идет мимо, представляет, что сжимает ружье, для чего и руки держит соответствующим образом. То ли на почве общего страха, то ли под действием природного магнетизма, Саша, скептически относящийся к журналистской затее, охотно разговорился с человеком, которого видел второй раз в жизни.
После выхода статьи, за которую издательство передало солидный, по меркам юноши, гонорар, ему стало проще смотреть на вещи, о которых он раньше мог только мечтать. К своему благодетелю юноша имел особое отношение, считал его сведущим, умным, талантливым и бескорыстным человеком. В фантазиях восемнадцатилетнего Саши полезное знакомство обещало помочь ему в будущем. Финансы, образование, карьера, черт возьми, даже личная жизньсвязи решают во всех областях.
Слушайте, теперь я на сто процентов уверен, что с гинекологом дело нечисто. Саша поставил чайник и сел.
Да, а с чего такая уверенность на этот раз? Она опять диктовала кому-то адреса?
Нет, адреса она, задумался юноша, припоминая прошедшую неделю, с понедельника не диктовала, а вчера приезжал человек, наверное, из полиции, которому я показывал все личные дела.
Мало ли, пожав плечами, заметил журналист, может из врачей кто алименты не платит.
Он начал с её дела. Представляете, из двух стопок по алфавиту, с самого низа он вытащил Щукину и стал изучать. Юноша налил кофе и продолжил. Значит, она не только диагнозы ложные ставит, а замешана в чем-то серьезном. Вы еще не сообщали в полицию о нашем расследовании?
Нет, расследованиедело не быстрое, а полиция, со всеми своими версиями и бумажками работает еще медленнее. Это только мы с тобой: раз-два и почти в дамках.
Остановившись возле окна, Саша нахмурился, прокручивая в голове события вчерашнего дня. После обеда в поликлинику заглянул неизвестный мужчина. Посетитель холодно и настойчиво попросил продемонстрировать ему личные дела сотрудников, изучение которых начал именно с гинеколога, за которым юноша заметил необычное поведение в последние две недели. Странным, по мнению Саши, было то, что врач, заходя в регистратуру, украдкой переписывала адреса некоторых женщин, а затем звонила по мобильному и кому-то диктовала их данные.
Так, теперь моя очередь рассказывать. Поедем сегодня фотографироваться, я тут кое-какое обмундирование привез. Примерь, с этими словами мужчина передал Саше темный пакет, стоявший рядом со стулом.
О, а что там?
Разворачивай, смотри.
Саша встал, достал из пакета белый сверток из плотной ткани, сперва принятый им за халат, но со слишком длинным поясом.
Ого, задумчиво протянул юноша, поняв, что держит в руках.
Не против недолго побыть психом? Настоящих-то фотографировать нельзя.
Это смирительная рубашка?
Она самая. Примерь, они вообще безразмерные, но, если чтопоищем другую.
Нас такими в детском доме пугали, осторожно заметил Саша, но я-то всегда смирный был.
По лицу мужчины пробежала тень, подбородок слегка дернулся, и он опустил глаза.
Ты вправе отказаться, просто, я думал, тебе это покажется забавным, извини. Извини, покачал головой журналист.
Да я не то чтобы против, оправдывался парень, чувствуя, что своим отказом, которого он, по правде, и не выражал, сильно обижает благодетеля, сейчас надену.
Юноша не без труда натянул плотную рубашку, в которой стал похож на худенький белый кокон.
Уж не знаю, что говорят в таких случаях, поднимаясь со стула, сказал журналист, или знаю, добавил он, размазывая по лицу хищную улыбку, попался!
Часть первая
Глава первая
За 13 лет до событий
2002 г, Тверь
Школа, как и семья, является основой формирования личности. Именно в школе возраст не всегда соответствует желаниям, основным из которых является желание общаться, порой даже слишком тесно. Молодые люди и девушки черпают силы из мимолетных взглядов, обрывков слов, даже из воздуха, которым дышит желаемое существо. Общение с легкостью заменяет еду и сон, опьяняет, словно власть; власть над временем собеседника, над частью его жизни.
Ее фантазии были таким же набором, как у большинства девочек пятнадцати лет, не имевших практики половых отношений. Поцелуи, прогулки, прикосновения, цветы, но особенно остро ей жаждалось нежности, которой так не хватало дома. После смерти матери, четыре года назад, отец воспитывал, как мог, как умел, как хотел. Скорее именно последний вариант описывал его манеру воспитания; а хотел онникак. Отработав день, он шел пить к друзьям, и эти вечера становились самыми счастливыми в жизни совсем еще юной девушки. Время, когда можно было спокойно убраться дома и немного почитать.
Страх и жестокость наполняли каждый угол, когда пьяный отец переваливался через порог. Малейший повод заставлял его выйти из себя, и в адрес дочери летели последние слова, а порой и попавшаяся под руку вещица. Причиной неадекватного поведения со стороны едва ли не единственного родственника, была его убежденность в том, что именно дочь виновата в гибели его супруги. Если бы она не перепутала время отхода электрички, и мать бы успела на поезд, то все могло бы сложиться иначе. Эта скверная мысль красной нитью шла сквозь мрачные дни внезапно овдовевшего супруга. Первую рюмку (а иногда это был стакан) он всегда поднимал за упокой любимой женщины. Вот так, по трагическому стечению обстоятельств, долгожданная и единственная дочь превратилась в разрушителя его жизни.
Отец был старше матери на восемь лет. Он всегда боготворил ее, и ради жены был готов на все, из-за чего и сам жутко ревновал, порой даже к собственной дочери. Безусловно, такой человек вселял страх в девочку, но еще больше он вызывал обиду. В совсем юной и не замусоренной головке никак не укладывалось: как человек, любящий и воспитывающий все детство, способен предать и обвинить в чудовищном происшествии. Он отказался от нее, как от дочери, оставив лишь на правах служанки, а заодно накормил детскую фантазию страстями о детдомах и ужасах, которые там творятся перед глазами безразличных воспитателей. Одиннадцатилетняя девочка очень испугалась, что ее могут продать кому-то, хотя, что такое групповое изнасилование, до конца и не представляла.
Первое время после трагедии, отец еще хранил верность матери, если покойнику вообще можно хранить верность и быть чем-то обязанным, но спустя несколько месяцев, природа и пьяный эгоизм взяли управление в свои руки. Календарь подходил к концу, когда отец, в очередной раз, придя домой навеселе, привел с собой женщину. Женщина была пьяна и вела себя развязно. Нагло обнимая отца за шею, она пыталась повиснуть на нем, а увидев девочку, жавшуюся к притолоке возле кухонной двери, слегка удивилась и спросила, блуждая пьяными глазами по лицу случайного собутыльника:
Дочка твоя?
Нет, холодно ответил отец, сбрасывая тяжелые, грязные сапоги.
Понимаю, промычала женщина, а у меня сынок доманачала она, но мужчина прервал ее, грубо затащил в соседнюю комнату, и закрыл дверь.
Как просто жизнь теряет смысл, и как сложно вновь его обрести. Листья сменил снег, но пушистым и белым он был только с виду. Долгими зимними вечерами, наполовину осиротевшая девушка часто подходила к окну и думала: как много общего у людей и маленьких снежинок, безобидных только на первый взгляд. Присмотревшись, становится ясно, что все люди холодные и колючие, готовые порезать тебя, покромсать, обжечь и заморозить одним лишь прикосновением.
В маленьком городке слухи разносились быстрее чумы. Со смерти матери не прошло и двух недель, как по кухням пошли кривотолки о девушке, погубившей родную мать и ставшей служанкой отца. Кто-то даже рассказывал, что она специально это сделала, из ненависти или от обиды. Хозяйки этих кухонь не знали сочувствия, в их поваренных книгах не было рецепта сострадания, а жалости они не испытывали даже к соли, которой щедро посыпали чужие, еще не затянувшиеся раны. Никогда еще зима не казалось такой долгой и темной. Отец приходил иногда с женщинами, иногда без, но каждый раз, когда новая знакомая спрашивала про дочь, отрицательно качал головой, говоря, что дочери у него нет.
Если человек хочет жить, он выживет, кто-то скажет, что жить и выживать разные вещи, что жить надо по-человечески и прочее, но среди них не найдется ни одного, кто бы добровольно сменил выживание на смерть. А все что не смертьуже жизнь. Совсем другое деломолчуны, кто ничего не скажет, и не будет искать разницы между жизнью и выживанием. Живет тот, кто выживание отождествляет с жизнью и наоборот: тот мертв, кто жизнь уравновесил с выживанием.
Четыре года прошло с момента, когда семья дала трещину. Боль притупилась, кошмарные воспоминания медленно замещались, перетасовывались, тускнели. Отец разбавлял ненависть водкой, получая в итоге безразличие. После четырехлетнего запоя с небольшими перерывами он осунулся и до не узнавания постарел, его ничего не волновало, а злость он срывал на дочери в основном из-за отсутствия спиртного. Трагическая смерть супруги отошла для него на задний план, стала не более, чем декорацией. В это же время, выяснилось, что мир девушки, все-таки не без добрых людей, и на каникулы она отправилась к бабушке, маминой маме.
Приятно, когда молодые люди обращают внимание, особенно ребята постарше. В такие моменты ее наполняли смешанные чувства и мысли, в которых она еще не могла разобраться. Да, в свои пятнадцать она выглядела просто великолепно. Поддерживать тонкую талию ей помогали стресс, постоянное напряжение и страх быть избитой собственным отцом, но были и природные задатки. Особое внимание заслуживали длинные каштановые волосы, спадавшие до самой поясницы, а также аккуратно посаженные небесно-голубые глаза, схоронившие переживание и грусть под юным, игривым блеском. Сама же школьница внезапный интерес объясняла сформировавшейся за лето грудью. Худенькая девушка, до каникул и мечтать не могла о полном втором размере и очень красивой, как ей самой казалось, правильной форме ее новых подружек.
Летом она впервые поцеловалась с парнем, и это было очень волнительно. Ураган эмоций мгновенно накрыл ее, едва их губы соприкоснулись. Парень был старше, из местных, деревенских, его руки сжимали ее талию, затем опустились ниже. Она была готова отдаться ему сразу, но что-то остановило ее. Это был внутренний голос, и звучал он, как голос ее покойной матери. Девушке стало настолько страшно, что она просто вырвалась из объятий и убежала. Лежа в кровати в бабушкином доме, она перебирала в голове страстные эмоции, полученные от поцелуев и нежных прикосновений. У девушки возникло небывалое желание почувствовать, как это, и удовлетворить свой проснувшийся интерес к неизведанным половым отношениям. Внезапно, сама того не желая, она воскресила в памяти испуг от материнского голоса, напомнившего ей, что она еще маленькая девочка, которая совершает непростительную ошибку. Возбуждение пропало, а вместе с ним, она как будто перестала чувствовать и собственное тело. Лишь пустота заполняла ее хрупкую, призрачную форму, в то время как любое движение могло бы разрушить ее в пыль.
Наконец, дождавшись первого сентября, она скорее прибежала в школу, чтобы проверить, как одноклассники воспримут ее новый образ. Надежды оправдались с лихвой, парни смотрели только на нее. Сплетни и косые взгляды ушли в прошлое, подростки любят глазами в отличие от детей, чья любовь исходит от души, и взрослых, кто полагается на разум.
Хорошая погода стояла необычайно долго, весь сентябрь не было дождей, а с Волги не веяло холодом. О приближающейся зиме напоминали только быстрые сумерки, но и они были теплыми, в то время, как ранняя темнота лишь прибавляла свиданиям романтики. Но однажды вечером все изменилось. Вернувшись со свидания, девушка с удивлением обнаружила, что отца не было дома, а приготовленная еда стояла не тронутой. Едва она успела переодеться, как распахнувшаяся входная дверь, просвистев, с грохотом ударила тяжелой ручкой об ни в чем неповинную стенку. Девушка выскочила в коридор и увидела на пороге отца. Пьян он или нетпонять было непросто, но в залитых кровью глазах отчетливо читалась неимоверная злость.
Шлюха! рявкнул он с порога и словно озверевший бык ринулся вперед, сметая стоящую на пути обувь.
Оцепенев от страха, девушка видела движения отца, будто в замедленной съемке. Временное искажение спасло ее от сокрушительного удара, метившего в юную голову. Отшатнувшись в сторону, она попыталась закрыть дверь, но отец навалился всем телом, ударил плечом, и хрупкая девушка, словно пушинка полетела по своей комнате. Это был уже не страх, а настоящий ужас. Лежа на полу около кровати, она подняла невидящие глаза на нависшего черной скалой человека. Он уже не был ее отцом, он был зверем, готовым в любой момент накинуться и разорвать свою беззащитную жертву. Девушка закрыла лицо руками и сжалась в комок за мгновение до первого удара, пришедшегося по подогнутым ногам. Закричав не своим голосом, она затряслась, словно эпилептик, но отец и не думал останавливаться. Мужчина окончательно обезумел и просто втаптывал девушку в пол. Тяжелый сапог то опускался на закрытое руками лицо, то впивался каблуком в незащищенные бока или ноги. Перепуганная жертва продолжала истошно кричать, отдавая последние силы. Внезапно мужчина схватил ее за волосы двумя руками и, подняв, бросил на кровать.
Шлюха! рычал оборотень, когда-то бывший отцом, срывая с себя куртку, а следом за ней и рубашку, да так, что пуговицы, разлетевшись в разные стороны, глухо застучали по полу, сейчас ты у меня получишь!
Девушка обмерла, поняв, что озверевший насильник сейчас сотворит с ней нечто непоправимое, и вдруг в голове зазвучал знакомый материнский шепоток, отчетливо твердивший одно единственное слово: «Пепел. Пепел. Пепел». Мужчина схватил ее за майку, и с силой рванув на себя, но окантовка, простроченная вокруг шеи, не поддалась, и вот уже жесткая пощечина отбросила ее обратно к изголовью кровати. «Пепел-пепел-пепел» звучало в голове. Страшное лицо, перекошенное гримасой безумия, приближалось к ней. «Пепел-пепел-пепел». Девушка отвернула голову к окну в надежде еще раз посмотреть на тающий в сумраке мир. Она уже не видела, а только почувствовала, как разорвалась майка, и холодные руки сильно сжали ее грудь.
Дрожь не отпускала ее до самой Москвы. В голове всплывали обрывками картины произошедшего: как с треском разорвались тонкие домашние брючки, как она била ногами, пытаясь скинуть с себя омерзительное звериное тело, и как голос матери, звучащий в голове, сорвался на крик. «Пепел-пепел-пепел». Как из последних сил она дернулась из-под рычащего насильника, и ее рука упала на хрустальную пепельницу, стоявшую на прикроватной тумбочке. «Пепел-пепел-пепел».