***
Оставив свою больницу, доктор наведался в лечебницу Акадзавы, но сразу после звонка лейтенанта направился в полицейский участок. Выслушав объяснения, для начала он похвалил образ действий полицейского.
Фантастическая идея. Единственное, чего не следует делать с такими людьми, это пугать их. Надо обращаться с ними мягко, будто касаться шелковой нитью. Спускайтесь до их уровня, соглашайтесь с их инфантильными чувствами и мыслями.
Затем доктор задал Диве несколько странных вопросов и пристально осмотрел.
Этот человек не убийца. На нем нигде нет крови. Безумец, виновный в такой трагедии, не мог остаться чистым. Похоже, он и не соучастник. Убийца один из двоих оставшихся. В любом случае, давайте вернем бедолагу домой.
Дива был без всякого ущерба возвращен в лечебницу Акадзавы соответственно указанию врача.
***
Лейтенант же вложил все силы в поиски Тук-Тука и Раненого.
Не прошло и часа, как пришло сообщение, что ужасное предсказание доктора Мацунаги уже сбылось.
Хозяйка Адзумы, борделя для рабочих на окраине города М., задвигала веревочную занавеску перед своей лавочкой, собираясь отправиться в общественную баню, когда по темной улице к ней подбежал человек средних лет. Увидев его рядом, она закричала, поскольку его одежда была не подпоясана, все лицо залито кровью, а глаза жутко блестели. Словно статуэтка дзидзо, мужчина протянул перед собой одну руку ладонью вверх, в которой держал нечто похожее на раздавленный тофу. Затем, пошатываясь, он направился к железной дороге.
Получив отчет, лейтенант побледнел и вскочил. Он попросил доктора Мацунагу сопровождать его и велел ехать к борделю. Там, уточнив и убедившись в правдивости информации, он сразу приступил к обследованию района, тянувшегося в сторону железной дороги.
***
Примерно в то же время еще один безумец был схвачен прямо у реки М., протекавшей через город. По-видимому, он, как и предсказывал доктор Мацунага, успокоился и проголодался. Это был Раненый, с лицом, полностью замотанным бинтами. Он внезапно возник на мосту, странно глядя на темнеющую воду. Узнав об этом от прохожего, полицейский смог легко схватить его, будто прихлопнул комара. В отличие от Дивы, Раненый оказал некоторое сопротивление, но быстро успокоился и был доставлен в полицейский участок.
Лейтенант узнал об этом, стоя у будки железнодорожного переезда. Он спросил полицейского, явившегося с докладом:
У того сумасшедшего была на одежде кровь?
Нет, совсем не было. Но, похоже, он где-то спал, к его повязкам прилипло много соломы.
Лейтенант взглянул на доктора Мацунагу и улыбнулся.
Отлично. Отвезите этого психа обратно в лечебницу Акадзавы. Но будьте осторожны.
Да.
Полицейский ушел выполнять распоряжение, а лейтенант и доктор продолжили поиски в темноте вдоль железнодорожных путей.
Думаю, теперь мы, наконец, знаем, что случилось, произнес доктор.
Да, энергично кивнул лейтенант. Но где он может прятаться?
В окружающей темноте возникали и исчезали лучи полицейских фонарей. Это напоминало светлячков.
Едва ли прошло десять минут, как в темноте перед ними внезапно мелькнул фонарь.
Э-э-э-э-э-й! завопил голос.
Что там? закричал в ответ лейтенант.
Это лейтенант? ответил голос. Идите сюда! Он мертв!
Лейтенант и доктор бегом бросились вперед.
Вскоре они прибыли к тому месту, где стоял полицейский, и увидели ужасающую сцену.
Тук-Тук лежал вдоль железнодорожного пути, его голова покоилась на рельсе, как на подушке. Она была ужасно раздроблена на кусочки, разбросанные вокруг по щебенке.
Они отнесли останки бедняги в сторону от путей, и лейтенант с доктором приступили к осмотру. Но вскоре лейтенант, увидевший предостаточно, пробормотал, ни к кому не обращаясь: «Какой ужасный конец...»
Доктор все еще сидел на корточках перед телом, внимательно изучая стопы трупа. Он недовольно поднял голову.
Конец?
Это слово прозвучало как-то укоризненно. Доктор устало встал. Его поведение почему-то совершенно переменилось, лицо побледнело и выражало сильное смятение и боль.
Прошу вас, подождите, буркнул наконец доктор. Он сердито отвернулся в сторону и, словно все еще сомневаясь, поглядывал на тело Тук-Тука, а затем снова решительно поднял голову.
Да, прошу вас, не спешите. Вы говорите, это конец? Нет. Похоже, вышло ужасное недоразумение. Лейтенант, боюсь, это не конец.
Что!?
Возмущенный лейтенант подошел к доктору и намеревался еще что-то сказать. Но тот не обратил внимания на грозный взор спутника и, снова посмотрев на тело Тук-Тука, произнес нечто странное:
Кстати, тело доктора Акадзавы все еще в его лечебнице?
4
Примерно через двадцать минут, несмотря на сопротивление, доктор Мацунага привез лейтенанта в лечебницу Акадзавы.
Верхушки деревьев на холме шумели от ветра, и где-то в укромном месте кричала сова.
Доктор нашел санитара Укити Тораяму в главном здании и объяснил, что хочет видеть тело директора.
Хорошо. Нам пока не разрешили похоронить его, так что мы не приступали к должным обрядам, сказал Укити и при свете свечей повел пришедших в палату.
Они прошли мимо второй комнаты. Изнутри доносилось сопрано Дивы. В этот вечер он пел слабо, нерешительно, словно просто бормотал. Затем группа проследовала мимо третьей комнаты. В освещенном помещении Раненый приоткрыл стеклянное раздвижное окно и отбрасывал на него большую тень, подозрительно наблюдая за проходящими мимо. В четвертой и последующих комнатах свет не горел, так что в коридоре было темно.
Тень Укити, ведущего спутников в пятую комнату, танцевала на стенах.
У нас еще нет гроба, поэтому мы оставили его так, объяснил Укити, держа свечу перед собой.
Тело директора было положено на масляную бумагу в углу комнаты и покрыто белой тканью. Не говоря ни слова, доктор подошел к нему, присел рядом и оттянул край одежды. Он поднял правую ногу трупа и бросил Укити:
Посветите, пожалуйста.
Укити дрожащими руками протянул свечу, и доктор начал своими большими пальцами растирать стопу покойного. Но кожа не поддавалась и оставалась очень жесткой. Она была покрыта крупными мозолями. Доктор приблизил кончик большого пальца к свече. При свете палец выглядел опухшим и высохшим, подобно пемзе.
Укити уронил свечу.
В комнате резко потемнело. И из тьмы донесся кричащий, плачущий, пугающий голос Укити:
А-а-а-а... но это... это нога Тук-Тука!..
Крик Укити еще не стих, когда его перекрыл другой, более резкий крик доктора Мацунаги, который бросился к двери и где-то в окружающей темноте шумно послышался шум борьбы.
Лейтенант! За мной!
Из коридора донесся шум решительных шагов, затем что-то ударило по двери, и послышался звон разбитого стекла.
Озадаченный лейтенант вырвался в коридор. Две фигуры боролись, катаясь по полу, у двери в третью комнату. Лейтенант бросился к ним. На мгновение он поколебался, но затем тяжелое, весом в двадцать кан тело лейтенанта рухнуло на фигуру с головой замотанной в белое.
Раненого схватили быстро. Скованный наручниками, он сердито сидел на полу, а глаза его серьезно моргали, будто он увидел дурной сон.
Доктор Мацунага встал и, потирая бок, другой рукой стряхивал с брюк пыль.
Я не мастер рукопашного боя.
Лейтенант больше не мог сдерживать любопытство.
Но что все это значит?
Доктор посмотрел на Раненого.
Хе. Все еще играете в глухого? Проведем эксперимент, увидим, тупы вы или притворяетесь.
Он присел на корточки и уставился прямо в глаза Раненого (единственное, что виднелось из-под бинтов). Раненый снова попытался оказать сопротивление.
Лейтенант, держите его крепче.
И тут доктор протянул обе руки к лицу Раненого. Тот все еще изо всех сил пытался бороться. Лейтенант, рассердившись, крепко сжал его. Наконец, доктору удалось начать срывать с лица бинты. Несмотря на сопротивление, длинная белая ткань постепенно падала, а из-под нее появлялись... подбородок, нос, щеки, глаза! Стоявший за доктором Мацунагой Укити закричал от изумления:
Но... это же доктор!
Да. Перед всеми предстало бледное лицо доктора Акадзавы, которого считали мертвым.
***
В полицейской машине доктор Мацунага разъяснял дело.
Никогда прежде не слыхивал про столь коварное преступление. Пациент, на которого все время кричали, что ему надо поменять мозги, сделал именно то, что ему говорили... Так нам представлялось дело, но в действительности был убит безумный пациент, а не считавшийся умершим доктор. Да, если произвести столь дикую операцию, как извлечение мозга, от лица останется слишком мало для опознания человека. Так что, если еще и поменяться с ним одеждой, все в порядке. Но директор совершил очень большую ошибку, забыв поменять тела Тук-Тука и Раненого. Человек, которого видела хозяйка борделя, был не Тук-Туком, а директором. Он сыграл эту сцену при свидетельнице и побежал к железной дороге. Заранее убив Раненого, он положил его голову на рельсы, по которым вскоре проехал поезд, чтобы создать впечатление, что Тук-Тук сделал это сам, чтобы заменить себе мозги. Он умело использовал психологию пациентов, и этого следовало ожидать от специалиста. Но после убийства Раненого он захотел как можно скорее покончить с делом, так что сам оделся Раненым и позволил себя поймать. Это было ошибкой. Он думал, мы заведомо решим, что погибший на рельсах Тук-Тук. И он был бы в безопасности, не заметь я, что на стопах липового Тук-Тука нет мозолей, в то время, как настоящий протирал своей ногой татами. Убей он в лечебнице Раненого, а Тук-Тука на рельсах, его преступление бы удалось. Через два-три дня в лечебницу Акадзавы прибыл бы кто-нибудь с целью забрать липового Раненого. Затем вдова Акадзавы позаботилась бы об оставшихся делах и продала лечебницу. Ах да, жизнь директора, думаю, застрахована на целое состояние. Потом вдова воссоединилась бы со своим мнимо умершим мужем. В этом, вероятно, суть их плана. Директор, должно быть, чувствовал себя загнанным в угол, но я не могу оправдать такую жестокость использовать невинных, да еще и слабоумных людей как козлов отпущения.
Закончив говорить, доктор посмотрел на лейтенанта. Затем что-то вспомнил и с неприятной гримасой добавил:
Да, из этого случая можно извлечь хороший урок. Всем нам надо быть осторожнее
Страж маяка
Да, все меня об этом спрашивают. Зачем мне оставаться на этом маленьком островке в полном одиночестве, в преклонных летах, без жены, без сына, просто присматривая за маяком и слушая нескончаемый шум волн...
На ваш взгляд это, конечно, может показаться однообразной жизнью, но для старика вроде меня это радостный долг, и я не откажусь от него, пока мое тело может шевелиться, а глаза смотрят на мир.
Понимаете, после того, как моя жена заболела и умерла несколько лет назад, моя служба мне тоже стала казаться печальной. Я даже надеялся, что мой сын сменит меня, дав мне переехать в городок на другом берегу залива и наслаждаться покоем... Я мечтал об этом, когда с моим единственным сыном Масаеси случилось это. Прошу вас, выслушайте меня... Позвольте старику всем вам хорошо объяснить, сколь почетен труд всех смотрителей маяка, какую благородную задачу исполняют они даже на таком маленьком, забытом всеми островке.
Быть может, это звучит как отцовское хвастовство, но мой сын Масаеси был воспитанным, надежным и одаренным наследником смотрителя маяка. И каждый раз, когда я вспоминаю, какой урок благородства преподал мне Масаеси, когда покинул меня, мое сердце разрывается, и я чувствую себя очень одиноким. Позвольте мне рассказать, что же произошло...
О, задул ужасный ветер... Да, да, в ту ночь тоже штормило, и ветер был такой же сильный, какой сейчас несется над бурным морем.
***
Сейчас даже при маяках на таких островках, как этот, есть кое-какие удобства в помощь живущим при них смотрителям. Но в то время нас было совсем мало я, мой сын да недавно женившийся сторож Тономура. Мы все жили в старом домике у маяка и, поверьте, очень мирно. Но с судьбой не поспоришь, и однажды сторож Тономура, до тех пор лучившийся энергией, слег с аппендицитом. И его немедленно переправили через залив в городскую больницу. Естественно, жена уехала сидеть у его постели. И, хоть это было не слишком удобным, нам с Масаеси пришлось работать ночью посменно, наблюдая за маяком.
Поскольку Тономуру доставили в больницу довольно быстро, он поправился и вскоре был выписан. Услышав новости, я не мог больше ждать и бросился подготовить лодку и забрать его. У нас была маленькая моторная лодка, входившая в оборудование при маяке, поэтому я залил в нее еще масла, расстелил на сиденье соломенную циновку и по освежающему июньскому морю поплыл в город, оставив маяк на попечение Масаеси.
Сейчас я понимаю, что это был последний раз, когда я видел сына. В тот день море было странно спокойным, и я решил попытаться вернуться к вечеру, разогнавшись по морю так, будто катился с холма. Но, как известно, в этих краях морю нельзя доверять ни летом, ни осенью. Я был неосторожен. Не подумал об этом, и теперь ничего не поделаешь, но тогда, приплыв в город, я забрал Тономуру, и мы направились прямо к маяку. В эту минуту в южной части неба серой головкой молотка показалась грозовая туча, и я увидел, как она все больше растет... Было слишком поздно. Волны становились выше и выше, цвет моря резко переменился, и на нас с черного, как смоль, неба посыпались крупные капли дождя. Давно знакомые с морем, мы поняли, что остается только возвращаться в город. Как известно, там находится таможня, а мы всегда дружили с ее служащими, так что они нашли нам, где лечь спать. Не оставалось ничего другого, как спокойно ждать.
Но, как говорится, беда не приходит одна. Море все суровело и не успокаивалось ни на минуту. Мы начали тревожиться. Я велел Масаеси присматривать за маяком, но он был один, и кто знает, куда завел его долг? В те дни это старое здание еще не отремонтировали, и каждый раз в бурю мы несли урон. Даже если бы маяк вышел из шторма невредимым, просто представить моего сына одного, на вершине скрипящей башни, раскачивающейся под ветром... О, вы об этом не знаете? В бурные ночи верхушка маяка раскачивается. Слегка, конечно, но если сильный порыв ветра как следует ее заденет... Впрочем, пока здание раскачивается, это значит, что железные крепления еще устойчивы, так что это даже приносит облегчение. В любом случае, я был уверен, что там не слишком приятно. Я не мог больше ждать, поэтому вышел поискать лодку побольше, но, хотя в гавани нашли укрытие кое-какие лодки, никто на них не хотел снова плыть к острову по крутым волнам, мимо скал и рифов, таящихся под поверхностью моря. На все это беспокойство и нетерпение потихоньку спустилась ночь. Штормовая ночь. Я попытался успокоить стук в груди, поэтому поднялся на второй этаж жилого дома при таможне и стал смотреть в окна, по которым хлестал дождь. И вздохнул с облегчением, увидев вдали, что свет, зажженный Масаеси, пробивается сквозь мрачную, бушующую тьму точно каждые десять секунд. Словно светлячок летит сквозь дождь. Я мог только молиться, чтобы свет горел так и дальше, и, когда мы поужинали, таможенники любезно предложили нам кровати в своем доме. Но ночью буря только продолжала звереть. Мы с Тономурой так и не смогли уснуть. Мы встали и подошли к большому окну на втором этаже, чтобы убедиться, что молитвы наши услышаны, и увидеть, что огонь маяка продолжает мигать далеко за морем, а затем вновь лечь.
Да, да, тогда Масаеси был двадцать один год. Моложе, чем любой из вас, сидящих тут. Его румяное лицо временами сияло, но немного он походил и на своего отца. И был смелым человеком. Он бы не сдался... Нет, не могу пожаловаться на сына. В любом случае, едва ли я хоть на минуту уснул в ту ночь, вновь вставая и держа стражу у окна, выходящего на свет, льющийся с островка посреди бури. Мой Масаеси продержался до утра.
***
Утром показалось, что вся эта ночь обман. Буря полностью стихла, сменившись спокойным ветерком. Только крупные волны, медленно прокатывавшиеся по глади моря, немного напоминали о вчерашнем. Мы тепло поблагодарили таможенников и быстро сели в лодку. Меньше чем через два часа мы добрались до места. Но когда мы подошли к нему, и сверху обрисовался столь знакомый силуэт маяка, я ощутил внутри себя все нарастающую тревогу.