Ночь без конца - Агата Кристи 2 стр.


С тех самых пор, как я окончил школу, я хотел что-то найти, только еще не знал, что это должно быть. Просто это было что-то такое, что я пытался отыскать каким-то, мне самому неясным, не удовлетворяющим меня способом. Это что-то находилось где-то. Рано или поздно я все об этом узнаю. Возможно, это будет девушка Девушки мне нравятся, но пока что ни одна из тех, кого я встречал, не задела за живое Она тебе нравится, всё в порядке, но потом ты с радостью идешь к другой. С ними было так же, как с разными работами, какие я брался выполнять. Какое-то время все хорошо, потом понимаешь, что сыт по горло и надо переходить к другой. Так я и переходил с одного на другое с того самого времени, как школу окончил.

Очень многие не одобряли мой образ жизни. Думаю, вы назвали бы их моими доброжелателями. Но это было как раз потому, что они ровно ничего про меня не понимали. Они хотели, чтобы я завел себе постоянную хорошую девушку, скопил денег, женился на ней, остепенился и поступил на постоянную хорошую работу. И такдень за днем, год за годом, бесконечно замкнутый мир, аминь. Нет ужне для вашего покорного слуги! Должно же быть что-то получше этого. Не только же эта покорная защищенность, старое доброе благополучие, плетущееся куда-то без мысли и без цели! Ведь, несомненно, в мире, где человек способен запустить спутник в самое небо, где люди уже громко говорят о полетах на звезды, должно существовать что-то такое, что побуждает тебя действовать, заставляет твое сердце биться сильнее, что стоит искатьхоть весь мир обойти, но найти! Раз, помню, шел я по Бонд-стрит. Это было, когда я официантом работал и шел заступать на смену. Шагал и смотрел на мужскую обувь в витрине. Ох и ботиночки там былине вшивенькие! Как в газетной рекламе говорится: «Что сегодня носят успешные мужчины»и картинкауспешный мужчина, о котором речь идет. Можете мне поверитьон обычно выглядит как настоящий прохвост. Ох и смешила меня такая реклама, честно, смешила

От ботинок я перешел к следующей витрине. В этом магазине продавали картины. В витриневсего три картины, искусно украшенные, с драпировкой из мягкого бархата какого-то неопределенного цвета по углам золоченых рам. Ну, в общемсладкие слюни, если вы понимаете, что я хочу сказать. Я не из тех, кого живопись так уж интересует. Зашел как-то раз в Национальную галереюпросто из любопытства. Ну и тощища, скажу я вам! Огромные, ярко раскрашенные картины сражений в горных долинах между скал или изможденные святые, сплошь утыканные попавшими в них стрелами. Портреты великолепных, жеманно улыбающихся дам, кичащихся своими шелками, кружевами и бархатом. Я тогда сразу же решил, что это Искусствоне для меня. Но картина, на которую я теперь смотрел, как-то отличалась от всех. Картин в витрине было всего три. Одна изображала пейзаж, красивый, только я бы сказалвполне повседневный. На другой была женщина, нарисованная так удивительно, что и понять трудно было, что этоженщина. Думаю, это то, что называется art nouveau. Мне непонятно, зачем такое. А вот третья картина была картина моя. Ничего такого особенного на ней не было, если вам понятно, что я хочу сказать. Она была как бы мне ее описать? Она была вроде как совсем простая. Много свободного пространства и в нем несколько огромных расширяющихся колец, одно вокруг другого, если можно так сказать. Всеразных цветов, таких цветов, что и ожидать никак было нельзя. И там и сямотдельные, чуть намеченные пятна цвета, которые, казалось, вроде ничего не означают. Только на самом-то деле они каким-то образом что-то означали. Хорошо описывать у меня не очень получается. Только могу сказать одно: на эту картину хочется смотреть и смотреть.

Так я и стоял там, с каким-то странным ощущением, будто со мной случилось что-то необыкновенное. Кстати, про те замечательные ботинки: мне хотелось бы такие носить. Ну, я что хочу сказать, я вообще-то очень слежу за тем, как я одет. Люблю быть хорошо одетым, чтоб впечатление хорошее производить, но ни за что в жизни не стал бы всерьез думать о том, чтоб пару ботинок себе на Бонд-стрит покупать. Я же знаю, какие фантастические у них там цены. Пара башмаков может стоить целых пятнадцать фунтов! Ручная работа, или что там еще, так они объясняют, чтоб было понятно, что оно стоит того. По сутипросто деньги на ветер. Конечно, классная обувь, да только ведь и за класс можно здорово переплатить. А у меня голова все-таки правильно на плечах привинчена.

Зато вот эта картина Сколько она может стоить? Я задумался. Предположим, я бы решил эту картину купить?.. Тыпсих, сказал я себе. Тебя же не интересуют картины, вообще не интересуют. Вообще-то это было верно. Но эту картину я хотел Хотел, чтобы она была моя. Хотел повесить ее и смотреть на нее, сколько захочется, и знать, что она принадлежит мне! Чтобы мне вдруг захотелось иметь картинуда это бессмыслица какая-то! И все равноя, скорее всего, это не потяну. По правде говоря, в тот момент я был как раз при деньгах. Удачно на лошадку поставил. Но картина вполне может стоить целую уйму денег. Фунтов двадцать? Двадцать пять? В любом случае, что за беда, если я спрошу? Не съедят же они меня, верно? Я вошел, чувствуя прилив агрессивности, готовый к обороне.

Внутри все было очень приглушенно и величественно. Казалось, приглушена даже сама атмосфера этого помещения. Неопределенный цвет стен, неопределенный цвет бархатной кушетки, сидя на которой можно было смотреть на картины. Человек, немного похожий на образец идеально одетого мужчины из газетной рекламы, подошел, чтобы меня обслужить, и заговорил приглушенным голосом, соответственно всему антуражу. Странным образом, он не вел себя со мной высокомерно, как обычно бывает в высококлассных бонд-стритовских магазинах. Он выслушал все, что я ему сказал, затем вынул картину из витрины и дал мне ее рассмотреть, держа картину на фоне стены столько времени, сколько мне для этого было нужно. Мне тогда пришло в головукак это порой бывает, когда ты вдруг точно понимаешь, как все происходит,  что к картинам не применимы те же правила, что применимы ко всяким другим вещам. Кто-то мог зайти куда-товроде этого местав потрепанном старом костюме и в рубашке с замахрившимися манжетами, а оказаться миллионером, пожелавшим пополнить свою коллекцию. Или он мог зайти, одетый в новое да дешевоевот вроде меня,  но почему-то вдруг загоревшись такой охотой купить картину, что сумел собрать деньжат, пусть даже сплутовав для этого.

 Прекрасный образец творчества этого художника,  сказал человек, державший картину.

 Сколько?  с живостью поинтересовался я.

 Двадцать пять тысяч,  ответил он своим тихим голосом.

Я хорошо умею сохранять невозмутимое выражение лица. Ничего не показал. Ну, по крайней мере, думаю, что не показал. Он добавил к сказанному какое-то имя, оно звучало как иностранное. Имя художника, решил я, и что картина только что прибыла на продажу из какого-то загородного дома, где жившие там люди даже понятия не имели, что это такое. Я держал марку.

 Деньги большие, но ведь его картина того стоит, я полагаю,  произнес я.

Двадцать пять тысяч фунтов. Хорошенький смех!

 Да,  вздохнул человек.  Да, это верно.

Он очень осторожно опустил картину и отнес ее обратно в витрину. Взглянул на меня, улыбнулся и заметил:

 У вас хороший вкус.

Я почувствовал, что мы с ним, в общем-то, понимаем друг друга. Поблагодарил его и вышел на Бонд-стрит.

Глава 3

Я не очень много знаю о том, как надо про все записывать, то есть я хочу сказать, о том, как бы это делал настоящий писатель. Например, вот этот факт про картину. Ведь это вообще ни к чему не относится. Что я хочу сказать, так то, что ничего ведь из этой истории не вышло, ни к чему она не привела, и все-таки я чувствую, что она как-то важна, что она занимает какое-то свое место. Онаодно из случившихся со мною событий, которое что-то для меня значило. Так же, как что-то значила для меня Земля цыгана. Как что-то для меня значил Сантоникс.

Я пока про него совсем немного сказал. Он был архитектор. Вы, конечно, уже сами могли догадаться. Архитекторыэто тоже что-то такое, с чем я никогда особых дел не имел, хотя о строительстве кое-что знаюне так уж много. Сантоникса я встретил во время моих разъездов. Как раз когда я шофером работал, богачей возил по всяким местам. Раз или два даже за границу возил: пару раз в Германиюя немного знаю немецкий, и один или два раза во Франциюкакое-то представление о французском у меня тоже имеется, а один разв Португалию. Пассажиры мои обычно были люди пожилые, которые деньгами и плохим здоровьем обладали, как правило, в равном количестве.

Когда возишь по всяким местам таких людей, приходишь к мысли, что деньги вовсе не такое великое благо, в конечном-то счете. Со всеми их неожиданными сердечными приступами, с кучей флаконов с малюсенькими пилюлями, которые надо то и дело принимать, с постоянным раздражением из-за еды и обслуживания в отелях. Большинство богачей, которых я знал, были явно несчастны. И своих забот у них тоже хватало. Налоги, помещение денежных средств Слышишь ведь, как они друг с другом разговаривают или с друзьями. Заботы! Вот что почти половину из них убивает. Да и сексуальная жизнь у них тоже не ахти. У них либо заводятся длинноногие сексапильные жены-блондинки, которые где-то на стороне издеваются над ними со своими дружками, либо они оказываются женаты на сварливых уродинах, страшных, как исчадия ада, с которыми где сядешь, там и слезешь. Нет уж, дудки, я лучше останусь таким, как есть. Майкл Роджерс ездит, чтобы увидеть мир, и слезает, где и когда сам захочет, вместе с красивыми девушкамиесли захочет!

Конечно, всего у меня вечно было как-то в обрез, но я привык с этим мириться. Жизнь была забавна и увлекательна, и я был бы доволен, если б она шла так же забавно и дальше. Впрочем, я думаю, что был бы доволен в любом случае. Такое настроение ведь свойственно юности. Когда юность собирается с тобой распрощаться, забавы уже не забавны.

За всем этим, я думаю, крылось другоенехватка кого-то или чего-то Но, чтобы продолжить то, о чем я говорил,  был там у меня один старикан, я часто возил его на Ривьеру. Ему на Ривьере дом строили. Вот он и ездилсмотреть, как там дела идут. Архитектором был Сантоникс. Не знаю, какой он был национальности. Сначала я решил, что англичанин, хотя имени такого странного до тех пор не слыхал никогда. А теперь думаю, он не англичанин был. Скорее скандинав какой-нибудь. Человек он был больной, я это сразу увидел. Молодой, очень светловолосый и худой, а лицо какое-то странное, вроде искривленное. Две стороны этого лица как-то не соответствовали одна другой. Он порой терял терпение, разговаривая со своими клиентами. Вы бы могли подумать, что раз они ему платят, то должны и музыку заказывать, должны командовать и говорить жестко. Только это было наоборот. Говорил жестко и командовал Сантоникс, и он всегда был совершенно в себе уверен, а вот онинет.

Помнится, стоило нам приехать, тот мой старикан просто кипел и пенился от ярости, когда увидел, как там дела идут. До меня обычно доносились обрывки разговоров, когда я стоял поблизости, чтобы помочь в случае чего, выполняя свои шоферские и всякие другие мелкие обязанности. Всегда можно было ожидать, что моего мистера Константина удар хватит или сердечный приступ.

 Вы не сделали того, что я говорил,  чуть ли не визжал он.  Вы потратили слишком много денег. Гораздо, гораздо больше денег. Мы договаривались не так. Это обойдется мне значительно дороже.

 Вы совершенно правы,  отвечал Сантоникс.  Но эти деньги необходимо потратить.

 Они не будут потрачены! Они не будут потрачены! Вы должны держаться в рамках, определенных мною! Понимаете вы это?

 Тогда вы не сможете получить такой дом, какой хотите,  сказал Сантоникс.  Я знаю, что вы хотите. Дом, какой я для вас строю, будет таким, какой вы хотите. Я в этом совершенно уверен, и вы сами тоже в этом совершенно уверены. Избавьте меня от этой мелочной мелкобуржуазной экономии. Вам нужен дом высочайшего класса, и вы его получите, и станете хвалиться им перед вашими друзьями, а они станут вам завидовать. Я не строю домá кому попало, я вас предупреждал. Домэто больше, чем деньги. Этот дом не будет таким же, как дома других людей.

 Это будет ужасно. У-жа-сно!

 О нет! Беда в том, что вы сами не знаете, чего хотите. Или, по крайней мере, всякому может так показаться. Но на самом деле вы прекрасно знаете, что вам нужно, только не можете представить это в своем воображении. Не можете это четко увидеть. Зато я это знаю. Это как раз то самое, что знаю я. К чему люди стремятся и чего они хотят. У вас есть острое чувство качества. Я намерен дать вам качество.

Он часто говорил им такие вещи. А я обычно стоял там и слушал. Так или иначе, но мне было понятно, что тот дом, какой он строил там, среди сосен, с видом на море, будет не таким, как обычные дома. Одна его половина совсем не выходила на море, как это обычно бывало. Она глядела в противоположную сторонувверх, на неизменный изгиб линии гор вдали, вверх, на проглядывающее меж вершинами холмов небо. Это было совсем необычно и очень увлекательно.

Порой Сантоникс со мной разговаривал, когда я там дежурил. Он говорил:

 Я строю дома только для таких людей, для кого хочу строить.

 То есть для людей богатых?

 Они должны быть богаты, иначе не смогли бы заплатить за дом. Но деньги вовсе не главное, что мне от этих домов хочется получить. Меня не это заботит. Мои клиенты должны быть богаты, потому что я хочу сделать такой дом, который будет стоить тех денег. Видишь ли, одного дома недостаточно. Он нуждается в обрамлении. В оправе. Это не менее важно. Как рубин или изумруд. Красивый каменьэто всего лишь красивый камень. Он не ведет тебя никуда дальше. Он ничего не означает, он не имеет ни формы, ни смысла, пока у него нет оправы. А оправа должна иметь красивый драгоценный камень, достойный ее. Ты видишь, я беру оправу из ландшафта, где она существует сама по себе. Она не имеет смысла, пока в ней не появится мой дом, с гордостью красующийся в ее объятиях, точно настоящая драгоценность.

Он взглянул на меня и засмеялся:

 Не понимаешь?

 Пожалуй, нет,  медленно произнес я.  И все-такикак-то, по-своему,  кажется, понимаю

 Такое вполне может быть.  Сантоникс смотрел на меня с любопытством.

Мы снова приехали на Ривьеру через некоторое время, когда дом был уже почти окончен. Не стану его описыватьвсе равно не сумел бы сделать это как надо,  только это оказалось что-то совершенно особенное, и он был прекрасен! Я мог это видеть. Это был дом, которым человек мог гордиться, гордиться, показывая его другим, гордиться, глядя на него без посторонних, гордиться, живя в нем может, с кем-то, очень подходящим. И тогда, неожиданно, Сантоникс сказал мне:

 А знаешь, я мог бы построить дом тебе. Я бы знал, какой дом тебе хочется.

 Да я и сам не знал бы,  честно признался я, покачав головой.

 Вероятней всего, ты сам правда не знал бы. А я знал быза тебя. Жаль, тысячу раз жаль, что у тебя на это денег нет.

 И никогда не будет,  сказал я.

 Не говори так,  возразил Сантоникс.  Родиться в бедности вовсе не значит в бедности остаться. Деньгиудивительная штука. Они идут туда, где они желанны.

 Я не очень сметлив.

 Тебе честолюбия не хватает. Честолюбие в тебе еще не проснулось, но, знаешь, оно в тебе есть.

 Ох, ладно,  откликнулся я.  Когда-нибудь, когда я разбужу свое честолюбие и обзаведусь деньгами, я явлюсь к тебе и скажу: «Построй мне дом!»

Тут он вздохнул. Потом сказал:

 Я не могу ждать Нет. Не могу позволить себе ждать. У меня остается мало времени. Еще один дом. Или два дома. Не больше. Не хочется умирать молодым Но иногда приходится. На самом деле, думаю, это не так уж важно.

 Придется мне поскорей разбудить свое честолюбие.

 Нет,  не согласился Сантоникс.  Ты здоров. Ты хорошо проводишь время. Не меняй свою жизнь.

 Да я не смог бы, даже если б попытался.

Тогда я считал, что это так и есть. Мне нравилось, как я живу, я хорошо проводил время, и со здоровьем у меня всегда было все в порядке. Мне пришлось возить уйму людей, которые много и усердно работали, заработали уйму денег, а к ним в придачу язву желудка и коронарный тромбоз и кучу других проблем из-за этой усердной работы. Я мог работать не хуже других, ну и что в результате? А честолюбия у меня не было, или мне казалось, что у меня его нет. У Сантоникса-то, я думаю, оно было. Я мог видеть, как проектирование домов, их строительство, вычерчивание планов и всякие другие вещи, которые мне не вполне были понятны, буквально вытягивали из него это его честолюбие. Ну, начать с того, что он ведь не был физически сильным человеком. У меня зародилась такая несусветная идея, что он просто убивает себя раньше времени, вкладывая столько труда, чтобы подстегнуть это свое честолюбие. Я не хотел так работать. И всё тут. Я не доверял работе, не любил работу. Я считал, что это самое худшее из всего, что человеческий род для себя, к сожалению, изобрел.

Назад Дальше