А-а ты в этом смысле? Он вдруг улыбается, как будто внезапно всё понял. Хорошо, буду директоромкак скажешь. Он грубо хватает её за ягодицы и прижимает к себе.
Алексей Фёдорович, что вы делаете? её лицо выражает искреннее недоумение.
То, что ты просила, будем играть в строгого директора. шепчет он и увлекает её к столу. Она с ловкостью кобры выскальзывает из его объятий, и в мгновение оказывается у входной двери.
Нет Алексей Фёдорович! Больше никаких игр. Вам кофе сварить?
Его глаза заливает краска, он разворачивается и идёт к своему столу.
Не надо кофе, лучше доделайте письмо в торгово-промышленную палату. Оно уже неделю как должно быть у меня на подписи, бурчит он, усаживаясь и опустив взгляд на полированную столешницу.
Так вы же знаете причину, почему, я
Хватит болтать! Идите на своё рабочее место и займитесь своими обязанностями, иначе я уволю вас к хренам собачьим! Его голос нарастает, пока не переходит на визгливый крик.
И трусы одень! Ходишь как проститутка! Тут приличное место, а не блядский притон! кричит он ей уже в спину.
Народ, заполнивший до отказа приёмную, в оцепенении молчит, пытаясь не пропустить ни слова из услышанной драмы.
15
Уже битый час он наблюдает за плавным движением щёток, смахивающих с лобового стекла прилипающие прозрачные капли. В салоне громко орёт музыка.
«Водочку льём, водочку пьём, водочкой только живём».
Он барабанит пальцами по кожаной оплётке руля в такт аккордам песни Круга.
Он любит старые блатные песни, именно блатные, не ту блевотину, которую сейчас называют шансоном. Круг, Наговицин, Новиков, возвращают его в молодость, в те лихие годы, когда всё ещё было впереди и всё было по плечу.
Ноги в белых мокасинах нервно приплясывают вокруг педалей на бархатистом коврике. В салоне Кадиллака стоит тяжёлый неистребимый запах перегара. Пошла уже вторая неделя алкомарафона. Это ещё ничего, он держится молодцом. Молодец, что ещё не скатился на «герыч». А по-другому никак. Как то же надо усыплять навязчивые мысли о ней.
Тогда, в гостинице, он подцепил заразу от этой проклятой рыжухи. Этот вирус поселился в его мозгу, и его симптомы грозят Тимуру лёгким помешательством. День и ночь он думает только о ней. Она предстаёт перед ним в десятках ипостасей, от грязной развратной шлюхи, до светской дамы.
В одних своих видениях, он жестоко насилует эту шалаву, перекинув её как тряпку, через кожаное сидение своего «Кадиллака»; в другихкрутит с ней красивый роман на побережье Средиземного моря; в третьих он видит её своей женой и даже представляет их общих детей; а в четвёртыхмедленно душит, сдавливая между широкими ладонями её тонкую белую шею.
Он точно знает, что вирус, которым она его наградила, излечится только одним из этих вариантов. Этот вирус не проходит со временем, как Тимур надеялся в самом начале, и не стирается из памяти с помощью алкоголя.
На целую неделю он потерял её из вида, и это оказалось самым страшным испытанием. Удвоилось количество принимаемого алкоголя, а часы сна практически сошли на нет. Но сегодня она здесь, в том небольшом пятиэтажном здании через дорогу, за крыльцом которого он наблюдает через тонированное окно своего «Кадиллака».
Он больше не может терпеть и скрываться, и сегодня встретит её лично на том самом крыльце. Букет из ста и одной белой розы на длинных крепких стеблях занимает всё заднее сидение. Он выйдет к ней с этим букетом, и ему до лампочкибудет ли она одна, или с Лёхой. Ему насрать, что он провалит, задуманную Глебом операцию и их планы пойдут под откос. Ему плевать на все эти склоки заклятых друзей. Он больше не хочет воевать за деньги. Они у него есть в достаточных количествах. И в эту последнюю тему с Глебом он вписался не за деньги. Ему просто хотелось действовать, чувствовать себя живым и кому-то необходимым. Ему всё равно, на чьей стороне быть. Получилось, что первым оказался Глеб. Если бы Лёха первым предложил ему сообща раздавить Глеба, он бы согласился.
С некоторых пор он перестал уважать людей, которые могут называть себя лучшими друзьями и при этом втайне ненавидеть друг друга. До какой степени можно ненавидеть человека, чтобы трахать его жену, прямо на его дне рождения.
До какой степени нужно не уважать своего «друга», чтобы пользуясь служебным положением, воровать его же прибыль.
Как можно не любить человека, с которым ты был бок о бок с самой юности, чтобы затевать против него крупномасштабную операцию, в результате которой тот должен остаться без штанов.
Они никогда не были друзьями. Для них сказать слово «друг», всё равно, что произнести очередной, купленной на час шлюхе «Я тебя люблю». Слова для них ничего не значат. Для всех троих, включая покойника Ваньку.
Из всей этой сраной компании один Тимур может знать цену дружбе. У него был всего один настоящий друг. Коля Ярцев по кличке Скляр, с которым они познакомились ещё на зоне, а потом вместе творили такие дела, которые этим сосункам даже не снились. Эх, если бы Колька тогда у гостиницы «Турист» не словил ментовскую пулю, наверное был бы уже миллионером, как и онТимур. Только те миллионы были бы заработаны вместе с настоящим другом, с тем человеком, которого ты чувствуешь, который был с тобой полностью открытым, который был тебе равным.
Этим троим он никогда не был ровней. Здесь в «Олимпе» он плебей, разбогатевший с барского плеча патрициев. Но как случилось, так случилось. Его деньги это его деньги; его квартиры, машины, счета в банках это его заслуженное имущество. Он это заработал, и ему плевать, что у кого-то на этот счёт другое мнение.
Только сейчас он ясно понял, для чего и за что будет воевать. Он будет воевать за неё. Теперь у него будет честный и открытый повод порвать глотки двоим оставшимся. А потомпотом он бросит «Олимп» к её ногам, к этим гладким, словно выточенным из мрамора фигуристым ножкам на высоких шпильках.
Его абсолютно не волнует, что Ева спит с Лёхой. Это её работа и она когда-нибудь закончится, а чтобы это произошло побыстрее, он ей поможет. Теперь он будет играть по своим правилам, а не по тем, которые ему навязывает Глеб. В конце концов, ему почти сорок пять, и он ещё не был женат. Ему хочется наконец-то устроить свою жизнь. Теперь он достиг потребности в верной жене и детях. Удастся ли ещё раз повстречать того редкого человека с которым ты по настоящему хочешь быть.
Он не может себе объяснить, почему именно она. За ним пойдёт любая модель, снабжённая идеальной фигурой, шелковистыми волосами с вполне приличным образованием и даже оснащённая недурным интеллектом. Сколько он уже перебрал этих моделей. Все они остаются просто бездушными машинами. В красавицах его отталкивает мелочность, высокомерие и цинизм, а в простушках, неуверенность и сам внешний вид. Ева это не золотая середина. Это что-то другое, человек с другой планеты, с планеты, которая населена настоящими людьми. Простыми грешными людьми, которые совершают ошибки и не стесняются этого, которые не строят из себя святых, но при этом чертовски притягательны, от которых пахнет не дорогими духами, а настоящим женским телом.
Он воссоздаёт в памяти этот едва уловимый запах и его рот наполняется слюной, а исстрадавшееся тело ноет от возбуждения.
***
Часы на панели показывают без четверти шесть. С крыльца спускаются первые закончившие работу. Она выйдет ещё не скоро и наверняка не одна, но сегодня он приехал пораньше, чтобы не упустить её, как тогда, когда они пропали на пару с Лёхой.
В зеркале заднего вида отражается припухшее лицо, обрамлённое густой нестриженной бородой, с характерными красными пятнами у носа. Ну что поделать, здесь сложно что-то изменить. По крайней мере, он сейчас тоже настоящий.
Он достаёт из подлокотника квадратную бутылку «Жеки», свинчивает пробку и делает пару небольших глотков. Лицо привычно морщится от неприятной микстуры, а пальцы нервно выуживают сигарету из пачки «Парламента». Уже через несколько секунд мир вокруг начинает приобретать весёлые насыщенные оттенки. Весело прыгают с крыльца две бабёнки, прикрываясь сумками вместо зонтов. Какие нибудь менеджерши, или менеджерицы, как их правильно. А этот длинный в синем похожем на школьный костюме, вроде коммерческий директор. За ним спускается ещё один пухлый розовощёкий, как поросёнок, похоже финансист, или бухгалтер.
Увлечённый созерцанием спускающихся с крыльца тружеников «Олимпа», Тимур не сразу замечает оживший телефон на сидении рядом. Он смотрит на дисплей и видит на нём имя Глеба.
«Тебе то, что надо?» тяжело вздыхает Тимур и берёт трубку.
Привет Тимур! бодрый голос Глеба приглушен, словно он разговаривает через подушку.
Привет!
Ты не занят? Нужно встретиться, поговорить!
Нужно, значит встретимся. Давай завтра в шесть в «Моцарте».
Нет, Тим, разговор срочный. Давай сегодня
Сегодня я не могу, у меня делая занят.
Чем занят?
Тимур, возмущённый таким бестактным вопросом уже собирается ответить «а твоё какое дело?», но приглушенный голос в трубке продолжает говорить.
Занят тем, что пялишься из окна машины на крыльцо офиса и ждёшь, когда выйдет Ева?
Тимур подбирается на сидении и смотрит в боковое стекло, по которому потоками бегут струи дождевой воды.
Ты чё, следишь за мной? коротко и раздражённо кричит он в трубку.
Ты следишь за офисом, я слежу за тобой. Ладно, не напрягайся ты так, лучше дверь открой.
Тимур поворачивает голову и в окне правой двери видит серый силуэт, который постепенно проявляясь в потоках воды, превращается в очкастое, вытянутое лицо Глеба. Он нажимает кнопку, и замки дверей открываются с мягким рычанием.
Глеб заскакивает в салон вместе с порывом холодного ветра и брызгами дождя. В ветровке и чёрной бейсболке с длинным козырьком он не походит на себя. Обычно Глеб одевается в классическом стиле и во всём этом прикиде, включающем джинсы и белые кроссовки выглядит гораздо моложе. Вместе с непривычной одеждой в нём появилось ещё что-то новое, свежее. Тимур даже не может сообразить, что это, то ли лихорадочный блеск глаз, то ли какая-то озорная несвойственная ему улыбка. Глеб в последнее время вообще редко улыбается.
Ты зачем двери блокируешь?
Глеб жарко дышит, словно долго бежал, протягивает Тимуру мокрую руку. С козырька бейсболки стекают потоки воды.
Привычкас девяностых осталась. Как видишь, полезная привычка
Нусейчас же не девяностые, Глеб, улыбаясь, протирает очки платком.
Не девяностыетолько некоторые про это забывают. Шпионят, в окна чужих машин заглядывают. Ты здесь какими судьбами?
Тебя хотел найти. Дома нет, дай, думаю, к офису сгоняю, вдруг он там пасётся. И на тебе угадал! Ты бы хоть в сторонку куда-нибудь встал. Твою машину сложно будет не узнать. Хочешь чтобы Лёха увидел?
А мне всё равно! Тимур уверенно опускает широкие ладони на руль.
Я уже понял, дружище! Поэтому я здесь! Слушай, у тебя в салоне свежаком воняет, аж глаза режет. Ты бы хоть проветривал.
Меня всё устраивает. Я тебя не приглашал.
Ну вотуже с порога грубить начал. Я вроде тебе ничего плохого не сделал. Мы же вроде в одной лодке? Последнюю фразу Глеб произносит настороженно с нажимом. Сейчас его интересует ответ именно на этот вопрос.
У меня своя лодка, Глеб. Пойми, мне уже не важно, чем эта история закончится. Мне нужна только она.
Глеб достаёт сигарету из пачки, лежащей на подлокотнике, прикуривает. Салон застилает белым туманом.
Вот этого я и боялся! говорит он после короткой паузы. У тебя всегда из-за баб крышу сносило.
А из-за чего ещё должно сносить крышу, как не из-за них? Из-за бабок, тачек, хат, счетов в банках? Ради чего всё это? Ради чего эта мышиная возня? Объясни мне, Глеб? Скажи, на хуя ты затеял эту историю с Лёхой? Тебе что мало всего того, что ты имеешь? У тебя же из-за баб не сносит крышу. Ты же у нас порядочный семьянин. Или нет? Или вся эта мышиная возня именно из-за баб? Просто у Лёхи больше денег, значит и член у него больше, и трахать он может кого хочешь, в том числе жён лучших друзей!
Тим, я прошу тебя, заткнись. Глеб сжимает в ладонях виски. Его взгляд прикован к потокам воды, стекающим по лобовому стеклу.
Глеб, просто я дошёл до определённого предела. Сейчас я понимаю, что дела нужно делать для чего то, или кого то. Иначе эти дела не имеют смысла. Говоря, Тимур не сводит глаз с пустого, залитого водой крыльца.
Я тебя услышал, Тимур. Насколько я понимаю, тебя интересует только Ева. Ради неё ты готов раскрыть перед Лёхой все карты. А как на счёт неё самой? С чего ты решил, что она захочет с тобой быть, ведь она человек достаточно свободолюбивый. Что ты ей можешь дать такого, ради чего он пожертвует этой своей свободой.
Любовья дам ей свою любовь. Думаешь у неё много таких предложений?
Думаю, что достаточно.
Тогда я сделаю так, чтобы она услышала именно моё предложение. Для этого или кричать буду громче, или сделаю так, чтобы все остальные заткнулись.
У тебя выпить есть? Глеб как-то жалобно смотрит на товарища. Тимур достаёт из подлокотника бутылку, не глядя, суёт её в руки Глебу. Тот делает большой глоток, и ненадолго замирает с искривлённым ртом и зажмуренными глазами.
Решать, конечно, тебе, дружище! наконец-то говорит он, враз осипшим голосом. Всё же я попробую изложить тебе свои соображения, чтобы ты не делал резких движений. По крайней мере, сейчас.
Валяйизлагай равнодушно отвечает Тимур, продолжая смотреть на пустое крыльцо.
Я знаю, что ты с ней спал, Тимур. Возможно не один раз. Возможно, ночи, проведённые с ней, ты не сможешь сравнить ни с какими другими ночами. Она не такая как все, и я тебя прекрасно понимаю. Я верю, что из-за неё может сорвать крышу. Верю, потому что и сам с ней спал. И было это только вчера.
Тимур делает неуловимое движение, в результате которого большой и указательный пальцы его правой руки превращаются в тиски, сжимающие кадык Глеба.
Ну и что, дружищемне плеватьмы то с тобой знаем, что это всего лишь её работа. его голос всё такой же спокойный и размеренный, а грустный мечтательный взгляд продолжает смотреть в окно, на крыльцо, тем временем, как пальцы всё сильнее сжимают горло Глеба, пытающегося разжать тиски и открывающего рот, словно рыба, которую вытащили из воды.
Наконец-то тиски разжимаются, и Глеб закашливается, сотрясаясь всем телом. Из его глаз ручьями текут слёзы.
Ты уж меня прости, друг. Просто я тебе тоже хочу кое-что объяснить. Пусть я объясняю на своём языке, пусть это грубо и больно, зато лучше тысячи слов. Теперь ты понимаешь, на что я готов пойти ради неё.
«Кхы-кхы-кхы» кашель Глеба учащается и вдруг переходит в смех. Он продолжает сотрясаться, скрючившись на сидении, а слёзы всё так же катятся по щекам, но уголки рта весело приподняты вверх.
Понимаю, дружищевот уж на самом деле просто и доступно Голос Глеба совсем осип. Он берёт бутылку и на этот раз делает несколько больших глотков. На последнем давится и снова закашливается.
Я понял кхы-кхы, что ты пойдёшь на всёдаже убить можешь. Кстати, ты ведь убивал раньше?
Да, Глеб, убивал. Это тогда было, в девяностые. Ну я же рассказывал уже. Там всё просто было, или ты, или тебя. Тимур не меняет своего спокойного философского тона, продолжая смотреть в окно. Знаешь, однажды, ещё пацанами, мы ездили в спортивный лагерь. Там один мужичок был, тренер, по запрещённым тогда восточным единоборствам. Один раз он собрал нас на пустыре, воткнул в песок палки и надел на них пустые стеклянные банки. Он заставлял нас лупить палками по этим банкам, так чтобы они разбивались. Вроде всё проще простого, только он говорил, чтобы во время удара мы представляли себе реального врага. Ты же знаешь, как работает воображение, когда ты ещё щегол. И вот этот мужик (его Геннадий Саныч кстати звали) говорил, что во время боя не должно быть никакого психологического барьера. Ты должен бить противника так же, как лупишь по стеклянной банке. Ничего личного, ни злости, ни страха, ни ненависти. Ты просто устраняешь препятствие, которое мешает тебе двигаться к цели. В момент боя перед тобой не человек, а простая стеклянная банка. Позднее в лихие годы, мы ездили на полигон, где уже стреляли и на этот раз в основном по жестяным банкам. Наш инструктор, который нюхнул пороха в горячих точках, говорил те же слова, что и Геннадий Саныч тогда. В бою перед тобой не человек, а обыкновенная жестянка.
Тимур берёт бутылку и добивает остатки бурой жидкости. Вытирает губы локтём.
Это я к чему сейчас говорюУ меня появилась цель. Настоящая цель. И сейчас лучше никому не оказываться на линии огня между мной и моей целью.