Китай, в первый раз явившийся в обличии уйгурского города Урумчи, Еве не понравился. Здесь было грязно и тесно, как на Черкизовском рынке. В аэропорту, после прохождения паспортного контроля, путешественников встретил замызганный автобус, который доставил их на вокзал. Вот уж где было не продохнуть от снующего народа. А когда они оказались в вагоне с сидячими местами, в котором людей было набито столько же сколько в Московской маршрутке в час пик, Еве захотелось домой. Вечно улыбающийся (как впрочем и все кроме Евы участники группы) Женя сказал, что это и есть настоящие приключения, которые начинаются прямо здесь. Наверное, настоящим приключением для него было сгрести в карман, значительную сумму сэкономленную таким образом на трансфере. Но отрешённым от всего мирского участникам группы было плевать на финансы и здесь в душном вагоне поезда они предавались бесконечным медитациям. Ева, которая ещё не приобрела навык выпадения из реальности, вынуждена была смотреть, в окно, как поезд медленно тащится в горы и считать минуты и пройденные тоннели.
Поездка всё-таки закончилась и они, слегка помятые, но одухотворённые оказались на маленькой станции в горах. Здесь группу подобрал ржавый микроавтобус, который повёз их по серпантину к заснеженным вершинам. Если бы Еве сказали, что это и есть дорога в рай, она бы ни за что не поверила. Судя по тому, как автобус без разбора нырял в ямы, нёсся по кочкам и вилял, в задачу миниатюрного китайца, голова которого только-только возвышалась над баранкой, видимо, входило вытрясти остатки жизненных сил из приезжих. Но всё же, этот разухабистый серпантин вёл её в те места из которых она не захочет уезжать.
Уже с первых занятий гимнастикой, которые в небольшом монастыре преподавал седобородый старец по имени У Чжи, она стала ощущать нечто новое. Она поняла, что эти разговоры про места силы рождаются не на пустом месте. Здесь и сейчас она получала новые, до этого неизведанные ощущения.
Первая практика, которой учил У Чжи называлась «Большое дерево». Она была до безобразия проста, и, поначалу, Еве показалось, что она ехала за пять тысяч вёрст уж точно не за этим. Нужно было просто стоять, расставив согнутые ноги на ширине плеч , вытягивая вперёд обе руки, словно обхватываешь большой шар. Нужно было просто стоять и дышатьдышать спокойно, сосредоточившись только на этом своём дыхании.
Закрыв глаза и встав в стойку «дерева» в первый раз, она уже через минуту почувствовала накрывающую с головой волну эйфории. На неё водопадом обрушивались потоки неизвестной субстанции, которая разливалась по всему телу приятной негой. Приятные, ни с чем не сравнимые ощущения свободы, лёгкости и парения усиливались от занятия к занятию, и их росту, казалось, нет предела. Она стояла в позе дерева часами, утром, днём и вечером. Теперь её улыбка стала неподдельной, такой же, как в детстве. Это было так же приятно, как парить в облаках. Эти ощущения были сродни сексу, но гораздо сильнее, так как здесь ничего не зависело от наличия, умений и физической притягательности партнёра. Этот партнёр был непревзойдённым , он в считанные секунды доставлял её на пик экстаза, который был сродни длительному и мощному оргазму.
Первая практика стала для Евы последней. Больше ей ничего не было нужно ни от Цигуна ни от У Чжи, ни от Будды, ни тем более от Жени и его команды. Она жила своей жизнью, отдельно от группы, вместе с которой лишь принимала скудную пищу и ложилась спать. Просыпаясь раньше всех, она выходила во двор монастыря, вставала лицом к ещё синему от сумерек хребту ближайшей горы, закрывала глаза и парила, оставляя под собой тонущие в ватных облаках горы. Она спускалась на землю когда верхушка горы уже вовсю освещалась солнцем и её одногруппники , потягиваясь и зевая, выходили во двор. Отход ко сну был примерно таким же. Она закрывала глаза, когда вершина горы была красной от заходящего солнца и открывала их, когда гора уже приобретала чёрный цвет.
Братья и систры, озабоченные тем, что их сестра застряла на самой первой ступени практики, несколько раз пытались ей об этом намекнуть. Она посылала их подальше настолько вежливо, насколько в принципе могла это делать.
Как ни странно, но У Чжи ни разу не сделал ей замечания за то, что она отлынивает от множества интересных занятий и практик, предпочитая им «Большое дерево». Похоже, старик понимал, что эта рыжая одна из тех немногих, которые находятся на пути, пусть даже и стоят в самом его начале. Эта основная масса пройдёт все этапы, освоит все практики и пойдёт дальше, искать новых ощущений. Им важно не качество. За те деньги, которые они платят им нужно количествоони хотят всего и побольше.
По окончании трёх месяцев, когда освоившая практики группа покидала монастырь, Ева, не смотря на уговоры Жени, решила остаться. Пользуясь языком жестов, она объяснила У Чжи, что хочет продолжать свои практики здесь, на что невозмутимый старец выразил своё одобрение. В первом же месте она нашла всё, что ей было нужно и теперь не было смысла двигаться куда-то дальше. Ей нужна была только эта звенящая тишина и уединение, которую (кстати, за совсем небольшую плату) гарантировал настоятель монастыря.
***
Два года она плавала в облаках, любовалась звёздами в огромной вселенной, находящейся в глубине закрытых глаз и грелась солнышком, расположенном где то там, в районе пупка. Лишь иногда ей приходилось спускаться на землю, чтобы выехать в Новосибирск для продления визы. Это было так же, как выйдя из горячей ванны очутиться на промозглой заснеженной улице. Она, считала секунды, когда сможет снова окунуться в эту горячую пену.
Получилось так, что Ева стала своеобразной визитной карточкой монастыря, этакой рыжеволосой русской монахиней, исповедующей «Большое дерево», информация о которой вмиг разбежалась по рядам паломников. Монастырь стало посещать гораздо больше людей, особенно из стран бывшего СНГ. К ней лезли с расспросами, фотографировали, некоторые даже пытались набиться в друзья и ученики. Но она коротко давала понять всем им, что не нуждается в друзьях и учить никого не будет. Если хотят пусть берут, и встают в «дерево», чему тут учить. Но такая простота никому не была нужна. В неё просто не верили. Наверное, Еву считали чуть сдвинутой и смотрели на неё как на обезьяну в контактном зоопарке. А ей и не нужно было ничьё понимание. Она не собиралась возвращаться на землю со своей планеты. На её планете не было людей, а она в них не нуждалась. Зачем скучать по тем, кто тебя никогда не поймёт. Так было ровно до того момента, пока не появилась Амина.
8
Маленькая азиатка в чёрной бейсболке, бесцеремонно прервавшая утреннюю медитацию, совсем не походила на послушницу. Ева смотрела на прорисовывающийся сквозь розовые круги мальчишеский силуэт в спортивном костюме и поначалу не понимала, что хочет от неё этот человек.
.вот привела очередную группу, а заодно решила познакомиться с русской монахиней. Ты наверное ещё не знаешь, что у тебя в этих местах есть прозвище?
Звон в ушах после медитации постепенно спадал, и Ева, наконец начала что-то понимать. Перед ней очередной представитель этаких духовных поводырей, которые в этих местах выполняют роль прокладки между искателями и раздатчиками божьей пищи. Эти люди, называемые в простонародье «помогайками» просочились во все отрасли местной жизни, в производство, торговлю, вот теперь добрались до тонких материй. Этих людей разных национальностей объединяет одно качество. Они, пусть хоть и на примитивном уровне, знают китайский язык. Вот теперь до Евы дошло, с кем шамкал по китайски У Чжи, пока она пропускала через себя мегаватты энергии Ци, стоя в «дереве».
Амина! Мелкая азиатка тянет ей копчёную руку.
Ева! она вяло отвечает на несвойственный женщинам ритуал.
Непривычное имя для стен буддистского храма, хотя, кого я только здесь не встречала: Иванов, Елисеев, Мойш, и даже Адольф был.
Это не буддистский храм! Слишком надменно задрав голову, ответила Ева. Она старалась любой ценой избавиться от навязчивой собеседницы.
Да какая разница! махнула маленькой ручкой азиатка. Как ни странно, но этот ответ, который многие сочли бы непролазной инфантильностью, немножко разбудил Еву и заставил пристальнее всмотреться в незнакомку.
«Кто ты? Кто ты такая?»
Узкие щели глаз, торчащие из под бейсболки немытые патлы, ощерившийся непрестанно жующий жвачку маленький рот, красный спортивный костюм. Внешний вид, а так же вызывающая с воткнутыми в бока руками и откляченной в сторону ногой в белом кроссовке, выдавали в Амине если не мелкую уголовницу, то уж, как минимум, авантюристку со стажем.
Я раньше тоже «дерево» практиковала, говорит жующий рот, но сейчас предпочитаю медитировать в классическом лотосе.
«Ты медитируешь?! Посмотри на себягде ты и где медитация.» Ева не может понять, чего здесь большеинтереса к новой знакомке, или раздражения от этой детской простодушности. Впрочем, присмотревшись, она уже успела заметить, что азиатка далеко не девочка. Судя по морщинам в уголках глаз и прожжённому грубому голосу, ей не меньше тридцати пяти.
Вы надолго? спросила она, желая побыстрее завершить разговор. Общаться после двухлетнего молчания так же тяжело, как двигать огромные валуны.
Дней на пять! Хочешь, вечерком погуляем здесь в долине. Можно винишка выпить, тусануть. У меня есть!
«Чего?!» зелёные глаза передали эмоцию красноречивей губ.
Понятно! Вечерняя медитация, ужин, отход ко сну. Правила монастыря нарушать нельзя, безнадёжно машет рукой казашка.
У меня свои правила!
Боже, зачем она это сказала? Можно же было просто согласиться и закончить разговор.
Насколько я понимаю, они ещё строже, чем устав любого монастыря? Чёрные глазки сверлят, изучают Еву.
Ты правильно понимаешь!
И в чём разница? Ты просто присвоила правила монастыря своей воле, ничего в них не меняя. Какой смысл, называть своими, скопированные у кого-то принципы?
Ева держит паузу, долго решая, ответить наглой казашке, или просто развернуться и пойти прочь.
Разница в том, всё же заговаривает она, что, следуя чьим либо правилам, или законам, ты не чтишь их, как свои, а только лишь боишься понести наказание за их нарушение. В тайне же ты мечтаешь вырваться из этих рамок, и если бы не наказание, давно уже пустился бы во все тяжкие. Когда я говорю «мои правила» значит, я принимаю их независимо от наказания (его я не боюсь). Просто я следую этим правилам по своей воле. Нарушая чьи то правила, ты рискуешь быть наказанным
А если ты нарушишь свои?
Ева ухмыльнулась и пожала плечами в ответ на показавшийся ей глупым вопрос.
А зачем их нарушать? Какой смысл нарушать свои внутренние законы, устав, который ты лично одобрил и утвердил?
А почему нет? Жизнь течёт, меняется. Вчера ты была одним человеком, а сегодня ты уже другая. Закон, принятый тем, вчерашним человеком может быть поставлен под сомнение человеком сегодняшним. Явный и неоспоримый плюс существования по своим законам, то, что их не нужно нарушать, а можно просто поменять.
Так и живут люди, у которых нет воли и принципов презрительно хмыкнула Ева.
Так живут свободные люди. Все другие рабы, не зависимо от того, кто является их господином, какой-то дяденька, диктующий свои правила, или они сами.
Свобода, рабствочушь, пустые слова, машет рукой Ева. Какая разница, кто и как будет называть меня и мою жизнь, если я счастлива здесь и сейчас. Какая разница кто я, свободный человек, или рабыня. Если я рабыня, то мне нравится это рабство, и я не поступлюсь каким-то сомнительным удовольствием, чтобы разрушить то, что строила целых два года.
Если то, что ты строила можно разрушить за один вечер, поболтав с кем-то, выпив глоток вина, нарушив сраный распорядок, тогда стоит задуматься настолько ли это надёжно и крепко.
Эта чёртова казашка, она словно сидела у неё в голове, и, пользуясь её же понятиями, отвечала на вопросы, которые Ева сама задавала себе много раз.
Мне поранужно завтракать. Она виновато улыбаясь, поворачивается, чтобы уйти к себе.
А если просто испытать это здание на прочность? Если рухнет, значит просто не та конструкция, или фундамент. А если выдержит? Можешь себе представить, что будет, если ты узнаешь, что можно экспериментировать и иногда менять свои законы, что это уже никак не повлияет на заложенный фундамент. Ты постоянно думаешь о том, как бы не было хуже, но может стоит задуматься, а вдруг будет лучше? Ты когда-нибудь рассматривала этот вариант? Казашка кричит уже через весь двор в спину удаляющейся Еве.
Ну так что? Как насчёт потусить? Её голос уже пропадает вдали, тонет в порывах холодного ветра.
Я подумаю!
Ева отвечает, не оборачиваясь, негромко, но почему то уверена, что казашка её услышала.
***
Костёр, который оживила брошенная в него сухая коряга, затанцевал, стал заигрывать, пытаясь лизнуть длинным языком лицо Евы. Она смеётся, откидывается назад, выплеснув немного вина из бутылки, которую держит за горлышко.
Амина продолжает рассказывать очередную весёлую историю из своей жизни. У неё все истории весёлые, просто она их так рассказывает. Но если вникнуть в суть этих забавных баек, можно понять, что смешного здесь мало. Жизнь потрепала эту худенькую похожую на пацана женщину, потаскала её за волосы, доставая из одного страшного приключения и макая головой в другое. Детдомовская девчонка прошла все уровни квеста под названием «выжить». Она сидела на малолетке за мелкие кражи, была героиновой наркоманкой, каким то чудом соскочившей с иглы, барыгой мотающейся с клетчатыми баулами из стран СНГ в Казахстан и обратно. С Китаем она познакомилась двадцать лет назад, когда первый раз приехала в Шанхай за дешёвыми электронными игрушками. Это знакомство переросло в крепкую дружбу. Оказалось, что она легко сходится с людьми, умеет их понимать, даже если они говорят на одном из сложнейших языков. Оказалось, что она легко усваивает языки и вообще хватает всё на лету. За пять лет она узнала китайский почти в совершенстве, а сейчас запросто может написать иероглифами всё что захочет.
«Это, кстати, не каждый китаец умеет» она покачала головой с видом человека, знающего себе цену.
Со временем бездомная Амина осела в Китае и стала оказывать услуги по поиску необходимого товара и связям между русскими и китайскими барыгами.
А теперь вот вступила на путь духовного развития и помогаю встать на этот путь другим искателям, резюмировала она свою биографию.
За деньги? хмыкнула Ева, которая только сейчас стала чувствовать давно забытое приятное жжение внизу живота.
А почему нет? Попы в церкви тоже не бесплатно псалмы поют. Твой У Джи, думаешь, тоже только одним святым духом питается. Он сам может быть и аскет, но у этого аскета есть сынок, которому надо помочь с квартирой в Шанхае и внучок или внучка, которому надо оплатить образование в каком-нибудь Гарварде. Да чё тебе рассказывать, ты ведь сюда тоже не бесплатно прикатилась.
Ева улыбается и делает ещё один глоток кислючего вишнёвого вина.
«Да уж это точно! Чёртова ты замухрышка. Как у тебя получается влазить в душу людям? Как так получилось, что я наплевала на все правила, которым следовала уже два года и теперь сижу с тобой ночью возле костра и бухаю этот шмурдяк?».
Теперь твоя очередь, рыжая, говорит казашка, размешивая крупные красные угли ветвистой корягой. Расскажи мне свою историю. Чувствую, в ней тоже есть много острого перчика. Такие, как ты просто так монахинями не становятся.
«Ага щас! Так я тебе всё и выложила!» подумала Ева, но, почему-то тут же стала рассказывать, словно только и ждала своей очереди.
Наверное, это была своеобразная исповедь, история, которую она никому ещё не рассказывала, даже себе. Но эта историяистория её предыдущей жизни просилась наружу. Ей нужно было вылиться на свет, как выдержанному вину, срок которого наконец-то наступил. Она вспомнила всё, неказистое детство, школу, институт, вспомнила всех своих парней от прыщавого подростка Коли, наградившего её первым горьким сексуальным опытом, до Артура, который постепенно выдавливал из неё личность. Она рассказывала про всё, про неслучившуюся любовь по имени Женя, про декана, про Занозу и Антона, про побег из тюрьмы в центре Москвы, и даже про дневник матери. В пылу повествования она и не заметила, как опустела бутылка вина, которую она не выпускала из крепко сжатой руки. Казашка слушала внимательно, и всполохи костра горели в щелках её раскосых глаз. В отличие от всяких болтушек и всезнаек, которые постоянно пытаются перебить и вставить свои «пять копеек» она молчала до тех пор, пока Ева не закончила.