Билл ПронзиниЧестнее смерти
Колли Бэбкока ухлопали вечером девятого сентября на аллее между Двадцать девятой и Ландышевой улицами. Любой, кто родился, как и я, в Сан-Франциско, сразу скажет вам, что речь идет о районе Глен-Парк.
А дело было вот как. Двое патрульных полисменов засекли его на выходе из служебной двери винного магазинчика «Баджит-Ликерс». В руках у Колли был какой-то металлический ящичек.
Увидев, что ему не повезло, Колли бросился наутек. Полисмены, само собой, припустили за ним, крича, чтобы он остановился. Но, поскольку он, не обращая на них внимания, продолжал драпать, один из фараонов дал предупредительный выстрел из своей пушки. А когда на Колли и это не подействовало, полицейский остановился, взял оружие двумя руками и выстрелил вторично. Он метил вниз, по ногам, но в полутьме аллеи выстрел вышел неудачный. Пуля угодила Колли в поясницу и прикончила его на месте.
Узнал я об этом на следующее утро, сидя в кафетерии на Тейлор-стрит за кофе и полусырыми яйцами. Заметку поместили на самом неудобном, незаметном месте газетной полосы.
Аккуратно сложив газету и засунув ее в карман пальто, я зашагал к своему офису. В голове помимо моей воли звучал, словно в грамзаписи, мой разговор с Колли Бэбкоком. Ничего особенного, самый обычный разговор. Если бы он не оказался последним.
Как новая работа. Колли?
О, благодарю тебя, Фил! Все отлично, просто отлично!
Стало быть, никаких проблем?
Никаких, Фил. Все в полном порядке.
Главное, Колли, чтобы и дальше было так.
Ты не поверишь, Фил, но я чувствую себя совсем другим человеком. Совершенно другим, Фил!..
В вестибюле было холодно, сумрачно и тихо. На двери лифта висела табличка «Неисправен». Я поднялся по лестнице на третий этаж и прошел через холл в свой кабинет. Дверь его была почему-то отперта. Я толкнул ее и вошел.
Вдова Колли Бэбкока сидела на моем стуле за моим письменным столом. Я тихо прикрыл дверь, вошел и сел напротив нее. Наши глаза встретились.
Меня впустил управляющий, сказала она нерешительно.
И очень хорошо. Очень хорошо, Люсиль, поспешил ответить я.
Это ее ободрило. Она немного расслабила руки, стиснутые в замок на колене поверх простенького черного платья.
Ты знаешь?..
Да.
Мы помолчали.
Что же я могу тебе сказать, Люсиль?
Я и вправду не знал, что ей сказать.
Ты был добрым другом Колли, сказала она, требовательно глядя на меня. Ты всегда ему помогал.
Видимо, я помогал ему хуже, чем следовало.
Он не делал этого! твердо сказала Люсиль.Он не брал тех денег. Колли не имеет никакого отношения к тем кражам, про которые там написано.
Люсиль
Фил, мы с Колли прожили вместе тридцать один год. Неужели ты думаешь, что я могла бы чего-то про него не знать?
Конечно, Люсиль. Я вовсе не говорил
Я всегда все знала. Знала заранее!..
Я сидел и молча смотрел на нее, готовый покорно выслушать все, что она скажет. Это была крупная, сильная женщина. Сила чувствовалась в каждой черточке ее облика: в линии рта, в выражении глаз, круглых и серых, лишь сейчас оттененных болезненной краснотой. Люсиль прошла вместе со своим мужем через два его тюремных срока и через два с лишним десятилетия панической суеты и неустроенности. Я подумал: а, пожалуй, в самом деле невозможно, чтоб Колли удалось хоть что-нибудь скрыть от нее
Но я сказал:
Люсиль, в газетах написано, что Колли вышел из задней двери винного магазина с кассовым ящиком под мышкой. Там было сто шесть долларов. Дверь взломана отмычкой
Да знаю я. И то, что пишут газеты, и то, что говорит твоя полиция. Но все это ложь. Ложь!
Но он действительно был там, Люсиль.
Был. Да, конечно, был! Колли всегда выходил прогуляться по вечерам. Он любил гулять. Всегда ходил подолгу, иногда через весь город. Потом возвращался, набродившись вдосталь, и опрокидывал рюмочку. Это помогало ему успокоиться. Конечно, в тот вечер он был там. Ну и что же из того?..
Ничего не говоря, я устроился на стуле поудобнее.
Люсиль продолжала:
Перед тем как идти на это, Колли всегда очень нервничал. Поэтому от меня ничто не могло скрыться. В такое время он становился страшно раздражительным, мучился бессонницей.
Значит, в последнее время такого не бывало?
Ты сам виделся с ним несколько недель назад, сказала Люсиль. Разве таким он тебе показался?
Нет, признался я. Ничего такого по нему сказать нельзя было. Скорее, наоборот.
Мы были так счастливы в эти последние полтора месяца! воскликнула Люсиль. Как никогда раньше, даже в молодости. Бог мой, не надо ни от кого убегать, никого бояться, ничего ждать. Это было настоящее счастье.
От этих ее слов у меня пересохло во рту.
А как шли дела у него на работе? спросил я.
На прошлой неделе Колли получил аванс. Пятнадцать долларов. Мы с ним решили это отпраздновать. Поехали на Уэрф, там есть один премилый ресторанчик
Словом, и с деньгами у вас как будто наладилось, сказал я. Ну, может, все-таки оставались какие-то проблемы? Вспомни: было что-нибудь, что тревожило Колли, не давало ему окончательно прийти в норму?
Ничего. Решительно ничего, сказала Люсиль. У нас даже завелся маленький счет в банке, она закусила губу. Мы думали когда-нибудь перебраться в Вест-Индию. Колли всегда мечтал о Вест-Индии
Я посмотрел на свои руки. Какими-то они казались огромными, лишними. Я убрал их со стола и положил на колени, чтоб не лезли на глаза.
Эти кражи в Глен-Парке как раз и начались полтора месяца назад, сказал я. Полиция оценивает общую сумму похищенного где-то между тремя с половиной и четырьмя тысячами долларов. Немного, но на эти деньги можно было бы отлично добраться до Вест-Индии.
Люсиль опять вперила в меня твердый взгляд своих круглых серых глаз.
Колли тут ни при чем, отрезала она.
Что я мог еще сказать? Я достал из кармана сигарету и закурил, отчего во рту у меня мгновенно сделалось что-то вроде пустыни Сахары. Не глядя на Люсиль, я спросил:
Что я могу для тебя сделать?
Ты можешь доказать невиновность Колли. Доказать, что он ничего такого не делал.
Только-то и всего.
Счел бы за счастье, сказал я, поежившись. Но как это сделать? Видишь ли, улики
К черту улики! ее круглые глаза дрожали. Колли ни в чем не виноват, слышишь! Я не позволю похоронить его с таким клеймом. Слышишь, не позволю!..
Послушай, Люсиль
Не хочу ничего слушать! никогда прежде я не видел ее такой. Ее всю трясло. Колли был твоим другом. Ты поручился за него перед судом. Ты помог ему устроиться на работу. Ты единственный человек, которого он уважал, которого слушал. Может быть, благодаря тебе он опомнился. Он стал другим человеком, совсем другим, новым. Нормальным. Ему вновьзахотелось жить. И вот теперь ты собираешься сидеть тут и смотреть, как они пачкают его доброе имя, которое с таким трудом к нему вернулось! Ты можешь спокойно смотреть, как они навешивают на него всех собак, ничего толком не зная. Кроме его прошлого, от которого он избавился с такими муками. А может, тебе просто наплевать?..
Я все еще не мог посмотреть ей в глаза. Вместо этого я бессмысленно пялился на дымящуюся сигарету в своей руке.
Нет, Люсиль. Мне не наплевать.
Тогда помоги, взмолилась она. Ради Колли. Ради вашей дружбы!
Я долго молчал. А потом сказал:
Хорошо, Люсиль. Попробую.
Она тут же встала, как всегда, с высоко поднятой головой. Видно было, что ее гнев прошел, словно его и не бывало. Остались только. красные круги вокруг глаз.
Ты прости меня, Фил, сказала она. Я не должна была говорить с тобой в таком тоне.
Ничего, ответил я. Ведь он был твоим мужем.
Во Дворце правосудия мне сказали, что инспектор Эберхардт отлучился куда-то по службе, но непременно вернется в течение часа. Тогда я перешел на другую сторону Брайейт-стрит, где в конце короткой аллеи я знал неплохую кофейню. Я выпил там три чашки кофе и выкурил шесть сигарет. Так я убил сорок пять минут.
К тому времени начал накрапывать мелкий дождик. Стало немного теплее, зато ветер усилился.
Я снова проехался на лифте. На этот раз Эберхардт оказался на месте. Секретарша спросила по телефону, не может ли он меня принять. Ответ был утвердительный, и мне позволили войти.
Коричневый пиджак Эберхардта выглядел так, словно его наспех выстирали вручную, причем самым дешевым хозяйственным мылом, после чего забыли выгладить. Галстук инспектора был измят и съехал набок, а на рубашке не хватало верхней пуговицы. В довершение всего левый глаз знаменитой грозы и преступников и полицейских украшал здоровенный синяк.
Если можно, в двух словах. Окэй? предупредил он.
Что у вас с глазом?
Врезался в дверную ручку.
Понятно.
Ага, сказал он. Вам, я вижу, угодно поболтать и приятно провести время. А я ни разу не присел за последние тридцать восемь часов. Так что, знаете ли, шутить я не настроен. Чего вам нужно?
Я пришел просить вас об огромной услуге, Эб.
Вот как, ухмыльнулся Эберхардт. А я так с радостью попросил бы себе преогромный отпускскажем, недельки на три
Мне до смерти нужно глянуть одним глазом в один маленький полицейский рапорт.
А еще чего? прорычал Эберхардт. Сдается мне, вы позабыли, где тут дверь. Могу напомнить!
Вчера вечером погиб человек, сказал я. Егозастрелил полицейский патруль, когда он пытался бежать с места преступления. Речь идет о Глен-Парке. Может, слышали?
Ну?
Мы с ним были друзьями.
Эберхардт наконец удостоил меня взглядом.
О ком мы толкуем?
О Колли Бэбкоке.
Я знал его?
Вряд ли. Он дважды сидел в Сент-Квентине за кражи со взломом. Один раз я сам приложил к этому руку, в бытность свою полисменом.
Глен-Парк, повторил Эберхардт. Ах, да, точно, теперь вспомнил. Эта серия тонко исполненных краж
Да, сказал я. Судя по газетам, их все до единой приписали Колли.
Но вы как будто другого мнения?
Жена Колли другого мнения, ответил я. И я, кажется, тоже.
Самой собой, никаких рапортов я вам не дам, сказал Эберхардт. Да если и хотел бы это сделать, то не мог. Кражи, тем более со взломом, не по моей части.
Не поверю, чтобы у вас не было туда никакого доступа.
Как не быть, сказал он. Но с какой стати? У меня своих забот полон рот.
Тогда я встал.
Что ж, спасибо и на этом, Эб.
Я уже взялся за дверную ручку, когда он вдруг назвал меня по имени. Я оглянулся.
Если я вовремя управлюсь с делами, сказал Эберхардт, опять не глядя на меня, то мое дежурство заканчивается через два часа. Я мог бы наведаться в отдел ограблений и навести справки.
Спасибо вам, Эб, сказал я. Поверьте, я понимаю, чего это стоит.
Ответной вежливости не последовало. В руке у инспектора уже плясала телефонная трубка, но держу пари, что он меня отлично слышал.
За длинным нескончаемым прилавком тянулись такие же длинные полки с сантехникой, а за ними ряды складских бункеров. Человек пять грузчиков стояли у прилавка, еще двоеза ним. Все они были до того поглощены работой, что даже не заметили меня. Сквозь открытое окно дока был виден грузовой двор.Там стояло несколько грузовиков, ожидая товара. Справа я увидел что-то вроде офисаво всяком случае, там виднелись письменные столы. Правда, за ними никто не сидел. Да и вся комната была до того пыльная и захламленная, что, казалось, ею лет сто никто не пользовался.
Заглянув туда, я увидел, что это не совсем так.
У маленького прилавка стоял старик, согнувшись над какими-то бумагами. На нем были мешковатые коричневые шаровары, такая же потертая жилетка и бесформенная шляпапо всей видимости, ровесница своего хозяина. Во рту старика переминалась дешевая вонючая сигара.
Мистер Хэрлин?
Угадали.
Я представился ему и вежливо осведомился, не согласится ли он побеседовать со мной минутку-другую.
Что ж, давайте, он уронил карандаш на стол. Говорите, я вас слушаю.
Если не возражаете, я хотел бы с глазу на глаз. Тут вокруг слишком много ушей.
Он снова глянул на меня с опаской.
Да хоть скажите мне, о чем мы станем говорить. Я ведь вас впервые вижу.
Не о чем, а о ком. О Колли Бэбкоке.
Он еще что-то проворчал, поворошил немного свои накладные, после чего сделал мне знак идти в глубь склада, а сам поплелся за мной по пятам. Мы прошли мимо белобрысого паренька в зеленом комбинезоне, грузившего с поддона в трейлер красиво упакованные металлические раковины. Я оглянулся на своего провожатого, но он не останавливался, пока мы не вошли через широкую двухстворчатую дверь в следующий отсек склада. Там старик остановился и окликнул меня.
Здесь можно поговорить спокойно.
Колли работал под вашим началом, не правда ли?
Правда. Как и все на этом складе.
Расскажите о нем.
Если вы ждете каких-то разоблачений или дополнительных улик, вы не туда пришли.
Я вовсе этого не жду.
Он обмозговал мой ответ, потом пожал плечами.
Право, не знаю, что и сказать. Разве что одно: Колли был хорошим работником. Делал все, что требовалось, без лишней суеты. Спокойный, выдержанный. Только, пожалуй, чересчур замкнутый. Но это, в конце концов, личное дело каждого.
Вы знали о его темном прошлом?
Знал. И все тут знали. И никто ему этого не поминал, ни разу. Да и хотел бы я посмотреть на того, кому бы вздумалось попрекнуть его. Я б такому первый голову открутил.
Работа была ему по душе?
Вполне, сказал Хэрлин. Ни разу от него не слыхал, чтобы он жаловался или брюзжал. Если, конечно, вы это имеете в виду.
Никаких трений с другими рабочими?
Абсолютно. Он отлично со всеми ладил. Хотя тут есть парни, которым палец в рот не клади, и за словом они в карман не полезут.
Из недр склада раздался пронзительный гудок. Откуда-то выехал ярко-желтый автопогрузчик с громадной гроздью унитазов. Мы отступили, давая ему дорогу.
Я спросил Хэрлина:
Что вы думаете о происшедшем?
До сих пор не могу в это поверить, ответил он. И любой здесь скажет вам то же. Просто нелепость какая-то!
Я машинально кивнул.
Послушайте, вдруг сказал он, и глаза его оживились. Есть ли, интересно, хоть какой-нибудь хилый шанс, ну, хоть полшанса, что Бэбкок не делал всего этого, в чем его хотят обвинить?.. О, только не надо повторять мне, что там писали эти паршивые газеты. Нужно ведь совершенно выжить из ума, чтобы верить нм хотя бы на грош.
И все-таки пока еще нельзя сказать, что это немогло случиться, мистер Хэрлин, ответил я ему.
Что ж, рад был помочь, сказал старик. Заходите еще, если надо.
Я провел с полчаса в Публичной библиотеке, перелистывая недавние подшивки «Кроникл» и «Икзэминер». Ограбления в Глен-Парке начались полтора месяца назад. До сих пор я интересовался ими не более чем другими событиями подобного рода, а их в городе вроде нашего хоть отбавляй.
После этого я вернулся к себе в офис и позвонил Люсиль Бэбкок.
Полиция только что ушла, сообщила она. У них был ордер на обыск.
Они что-нибудь нашли?
Нечего было находить.
Что они сказали?
Они задали море вопросов. Интересовались банковским счетом. Сбережениями. В общем, всякими богатствами, припрятанными в чулке. Были крайне разочарованы.
Ты полностью удовлетворила их любознательность?
Разумеется.
Вот и отлично, сказал я и отчитался перед ней за все, что делал с утра.
Вот видишь, сказала она. Не только я. Никто!
Кроме полиции. Такая, знаешь ли, мелочь, сказал я как можно мягче.
Кроме полиции, повторила она, но в голосе ее не было ненависти.
Я долго еще сидел с телефонной трубкой в руке. Я молчал, и Люсиль, умница, тоже молчала. Потом я сказал ей, что буду звонить еще, и повесил трубку. Моя ладонь была вся мокрая от пота.
Я вытащил из пачки сигарету, но как назло куда-то запропастились спички. Я принялся искать их по всем ящикам своего стола, и в конце концов бросил сигарету, так и не закурив.
Я протянул руку к телефону, и вдруг он зазвонил. Я поднял трубку. Звонил Эберхардт.
Как раз собирался звонить вам, сказал я.
А я безуспешно дозваниваюсь до вас уже битых два часа, прогудел он.
У вас для меня что-то новое?
Будто вы не знаете.
Окэй, сказал я. Где вы сейчас?
Дома.
Можно вас навестить?
Если только в ближайшие полчаса, ответил он крайне сурово. Потом я ложусь дрыхнуть, и пусть все летит к чертовой матери. На ночь моя старуха имеет обыкновение задраивать все двери и окна наглухо и отключает телефон.