«Надеюсь, она хотя бы не прочла Фединого письма», метнулась мысль, когда Керенский вспомнил, что оставил распечатанный конверт на столе в кабинете.
Ноги сами собой набирали темп. Очнулся он уже на Литейном, едва не угодив под запоздалый трамвай. Керенский вскочил на подножку и подставил разгоряченное лицо ветру.
Начал накрапывать дождь.
* * *
Вот вы где! выдохнул ротмистр Богданович, вваливаясь в кабинет. В комнате разом стало тесно и душно. Богданович промокнул испарину платком. Я вас обыскался!
Подполковник Рождественский поднял усталые глаза от бумаг.
Присаживайтесь, Юрий Николаич, указал он на стул. Раздражение всколыхнулось в подполковнике. Хотелось в тишине окончить дела до субботы, отоспаться потом на выходных, а тут этот боров!
Рождественский покосился на часы. Стрелки показывали четверть десятого.
Домой к вам посылали, а вас нет! отдышавшийся Богданович комкал платок. Хозяйка говорит, мол, со службы еще не приходил! А я в суматохе заглянуть в кабинет-то к вам и не догадался!
А что за спешка? Раздражение Рождественского сменилось удивлением. Он отодвинул от себя папку с протоколом допроса. Арестованный хозяин подпольной типографии уже начал рассказывать интересные вещи, когда ворвался потный ротмистр. Видимо, придется повременить с откровениями.
Его превосходительство вас требуют, едва ли не заговорщицким шепотом произнес Богданович.
Когда? еще раз посмотрел на часы подполковник.
Они ждут-с, ротмистр вытаращил глаза. С девяти часов ждут-с
Рождественский вскочил и одернул китель.
Что ж ты молчал-то, разиня, зло процедил он, хватаясь за фуражку.
Перемахивая сразу через две ступеньки, он взлетел на третий этаж. Место адъютанта за столом в приемной начальника Петроградского отделения по охранению общественной безопасности было пусто. Рождественский шумно перевел дыхание и постучал.
Входите! раздался из-за двери зычный голос генерал-майора Глобачева.
Подполковник потянул на себя витую бронзовую ручку и шагнул через порог. Шагнул, словно в прорубь на Крещение.
Ваше превосходительство! козырнул он и вытянулся.
А-а, Сергей Петрович! Рад что вы заглянули, начальник Охранного отделения затушил папиросу, в столь поздний час. Простите, что подняли вас из постели.
Никак нет, Константин Иванович, не понимая, чего ожидать, отвечал Рождественский. Лицо начальника было серым от усталости и задумчивым. Я еще не успел уйти.
Хорошие же у нас сыскари работают, усмехнулся Глобачев, раз по кабинетам друг дружку найти не могут. Ты ж у себя был?
Рождественский кивнул:
Так точно! Засиделся с бумагами. Морщина меж бровей Глобачева стала разглаживаться, и подполковник решил разрядить обстановку. Осеннее обострение в этом году у господ социал-демократов наступило преждевременно. Работы невпроворот.
Работы много, протянул генерал-майор, массируя кончиками пальцев уголки глаз, тут ты прав Да ты присаживайся, подполковник, закуривай, махнул рукой Глобачев и, дождавшись пока Рождественский устроится на стуле, добавил:Дело у меня к тебе, Сергей Петрович, имеется.
Тон генерал-майора настораживал.
Надо бы за одним человеком приглядеть, продолжал Глобачев, в поездке.
Не совсем понимаю, ваше превосходительство, о чем идет речь, нахмурился Рождественский. То, что начальник Охранного отделения предлагает ему, полковнику Рождественскому, надеть «гороховое пальто», обескураживало. Филеры под ведомством Отдела наружного наблюдения.
Глобачев взял со стола портсигар, размял папироску.
Филеры без работы не останутся, не переживай, начальник Охранного отделения постучал папиросой о портсигар и чиркнул спичкой. Тут дело тонкое. Для человека одаренного, опытного. Верного. Навроде тебя, лукаво улыбнулся Глобачев.
Рождественский молчал.
Ты ведь у нас на особом счету, Сергей Петрович, генерал-майор выпустил дым в потолок. Медаль вон за беспорочную службу носил бы, кабы не тот случай.
Упоминание о «том случае» хлестнуло Рождественского не хуже нагайки. Челюсти сжались. Жар прилил к щекам.
Два года назад Рождественский случайно столкнулся на улице с опасным боевиком РСДРП Джамбалдоржем. Вызывать подмогу времени не было, и подполковник пошел за ним следом в одиночку. Монгол заметил слежку и заманил Рождественского в глухую подворотню. Завел разговор. Сунул руку в карман
На Джамбалдоржа была ориентировка как на особо опасного. Ему и раньше приходилось убивать полицейских. Раздумывать Рождественский не стал и выстрелил в большевика. Убил.
Вот только то, что хотел достать из кармана Джамбалдорж, оказалось не револьвером, а всего лишь безделицей. Игрушкой. Маленькой фигуркой сверчка. Оружия при боевике не было вовсе.
Рождественского на время отстранили от службы, задержали представление на медаль. Подполковник от отчаяния запил. Но дело положили под сукно. А потом работы у Охранного отделения стало с избытком, и Рождественского вернули в строй. Поговаривали, что многое для этого возвращения сделал лично генерал-майор Глобачев.
А куда ехать? сипло спросил Рождественский. Вы позволите? кивнул он на портсигар.
Конечно-конечно, генерал-майор протянул ему спички. А ехать наш подопечный намеревается в Туркестан. Вы ведь там служили? Глобачев отчего-то вдруг перешел на «вы».
Так точно, ваше превосходительство. Терпкий дым «Гусарских» разъедал ноздри. В Самарканде. В двенадцатом Туркестанском стрелковом полку.
А туркестанским наречием владеете?
Разговор начал напоминать Рождественскому допрос.
Немного понимаю по-тюркски. Говорю плохо. Давно не практиковался.
Очень хорошо! Глобачев затушил папиросу в пепельнице. Очень!
Рождественский отправил свою следом и насупился:
Так, может быть, проясните суть дела, ваше превосходительство?
Видишь ли, какая штука вышла, Сергей Петрович, немного помолчав, начал генерал-майор. Сработали мы грязно, без усердия, так сказать.
Подполковник ждал. Генерал-майор презрительно поджал губы, вспоминая о чем-то. Цокнул и продолжал:
Перлюстраторы наши маху дали. Недоглядели Работы, видите ли, много! развел руками Глобачев. Можно подумать, у них одних.
Рождественский пожал плечами. Он знал пару служащих «черного кабинета». Как-то в трактире, когда подполковник еще заливал горькую, один из почтовых цензоров пожаловался ему, что в день им приходиться вскрывать до трех тысяч писем. А еще их надо прочитать, скопировать и запечатать.
«А нас всего двенадцать душ в секретной экспедиции! На весь Петроград! жаловался перлюстратор, утирая пьяные слезы. И уважения никакого, не то что к вам, сыскарям! Иной раз так паскудно на душе, будто филер какой себя чувствуешь А мы ведь важную работу для государства проводим! Мерзкую, конечно, но важную»
Вскрыли они одно письмецо из Ташкента, а сразу доложить не доложили, начал закипать генерал-майор. Надо было его попридержать. А еще лучшепотерять, а они, головотяпы, копию сняли да и отправили адресату! И ладно бы мужицкое письмо или солдатское, так ведь нет! От товарища прокурора Ташкентской судебной палаты!
Головачев схватил со стола портсигар и принялся остервенело разминать папиросу.
Адресованное Александру Федоровичу Керенскому, известному тебе больше под кличкой Скорый.
Рождественский не понимал негодования начальника. Скорый был не опасен, такмелкий пакостник и пустомеля. Правда, умудрился пролезть в Думу, но мало ли нынче в Думе пустомель?
Так вот этот Керенский устроил в Таврическом большой шум по туркестанским делам. А как ты сам знаешь, дела там у нас не очень.
Подполковник кивнул. В Туркестане и правда дела шли неважно. Но еще хуже было в Степном Крае. За последние несколько суток известия о волнениях и грабежах все чаще начали приходить из Семиреченской области. Зная о диком нраве киргизов, он ожидал крови. Это было лишь вопросом времени.
Сенаторы составили прошение генералу Алексееву. Закурив, Глобачев слегка успокоился. Молодцы из Военного министерства, недолго думая, предложили сенаторам отправить в Туркестан независимую комиссию. То ли надеялись, что раскачиваться долго будут парламентарии, то ли решили им на месте глаза замазать, не знаю. Но звонит мне сегодня вечером Алексей Тихонович
Рождественский понял, что дело его дрянь. Если уж вице-директор Департамента полиции взялся за стирку грязного белья, то вопрос, считай, решенный. Ходили слухи, что Васильеву недолго оставалось быть «вице». Отказывать будущему первому жандарму его императорского величества Глобачев не стал бы ни под каким видом. Чего бы тот ни попросил.
и что ты думаешь? Этот позер и выскочка Керенский! Воз-гла-вил! по слогам произнес генерал-майор. Помнишь, какую он истерику после ленского дела в прессе устроил? Еле отмылись тогда. А все эти игры в демократию! Свобода слова, будь она неладна!
И какова моя задача? осторожно спросил Рождественский, выждав, пока Глобачев остынет.
А задача твоя, Сергей Петрович, глаз с него не спускать. Осуществить, так сказать, надзор с самого близкого расстояния.
Я все еще не совсем понимаю, искренне удивился Рождественский, отчего вы отправляете меня филерствовать. У нас достаточно шпиков и на железной дороге, и в Туркестанском охранном отделении.
От тебя не требуют наружного наблюдения. Глобачев загасил окурок. Медленно поднялся и распахнул окно. Сырой петроградский воздух ворвался в прокуренную комнату. Рождественский поежился. Это, скорее, работа изнутри.
Генерал-майор вернулся в кресло и уставился на подчиненного.
По легендеты будешь приписан к думской комиссии от военного ведомства для обеспечения ее безопасности. С завтрашнего дня мы тебя временно увольняем.
Рождественский едва не раскрыл рот от удивления.
Нельзя допустить обнаружения связи между тобой и Охранным отделением на этом задании. Позволить этого мы не можем никоим образом, сухие канцелярские фразы сыпались на Рождественского. Поедешь в штатском. Документы от Военного министерства и подробную легенду тебе передадут послезавтра к вечеру.
Рождественский почувствовал, как с виска побежала капля пота.
Так что я должен сделать, Константин Иванович?
Глобачев смотрел на него, не мигая.
Войти в доверие. Отслеживать происходящее. И обеспечить безопасность. В пути ведь всякое может случиться. Времена неспокойные. Генерал-майор пристально посмотрел в глаза Рождественскому. Взгляд его сделался холодным и острым. Но геройствовать не надо, подполковник. Если с господином Керенским произойдет нечаянная трагедия, думаю, Россия это переживет.
У Рождественского разом пересохло в горле.
Если я правильно вас понял, ваше превосходительство
Я очень надеюсь, перебил его Глобачев, что вы поняли меня правильно, господин подполковник. Еще вопросы?
Никак нет, отчеканил Рождественский. Голос прозвучал сиплым, не родным.
Ну а когда вернетесь, мы оформим поездку как отпуск. Глобачев улыбнулся и хитро прищурился. А к тому времени, глядишь, и револьвер какой-нибудь отыщется среди улик. Засиделись вы в подполковниках, господин Рождественский. Думаю, у меня найдется возможность исправить это досадное и несправедливое недоразумение. Я надеюсь, вы не будете против?
Никак нет, машинально повторил тот, пытаясь уложить в голове свалившиеся на него новости.
В таком случае не смею вас задерживать.
Рождественский встал. Кивнул. И на деревянных ногах вышел из кабинета начальника Петроградского отделения по охранению общественной безопасности.
Словно автомат, Рождественский спустился к себе. Снял с вешалки шинель. Погасил свет. Щелкнул дверным замком. Зашагал по лестнице к выходу.
В вестибюле его окликнули:
Господин подполковник! Господин подполковник!
Рождественский стеклянным взглядом уставился на ротмистра Богдановича.
Увиделись? С его превосходительством?
Рождественский кивнул.
Ну как они? Сильно гневались? Ротмистр теребил в руках несвежий платок.
Не особо, проронил Рождественский.
А чего от вас хотели? уже вдогонку спросил Богданович.
Повышение предлагал, процедил Рождественский и хлопнул дверью.
В эту ночную пору Александровский проспект был пуст. Тихо горели фонари. Их свет мягко искрился в каплях мороси, и оттого казалось, будто каждый столб увенчан ангельским нимбом.
Рождественский поднял воротник шинели и поморщился. Под сердцем кольнуло и стало горячо. Втягивая сквозь зубы стылый воздух, он зашагал по мостовой.
«Вот, значит, как, думалось Рождественскому. Не усердие мое оценил его превосходительство. Не руку помощи протянул отчаявшемуся офицеру. То был крючок в мое сердце засажен. Да так искусно, что я и не заметил до поры. А теперь, стало быть, пора пришла. Потянул господин генерал-майор за леску. Подсек»
Сердце, словно его и вправду рванули из груди, отозвалось новой болью.
«Найдут, значит, револьвер в уликах, продолжал терзаться Рождественский. Обнаружат. И бумаги по моему монгольскому делу подправят, уж это мы умеем. И всего-то делов, горько усмехнулся подполковник, избавиться от неугодного присяжного поверенного»
Мимо прогрохотала по булыжнику запоздалая пролетка. Извозчик с надеждой косился на полицейского офицера, но тот, казалось, не видел ни его, ни повозки, ни бьющей подковами по притихшему проспекту лошади. Словно не в себе, вышагивал в сторону Мытнинской набережной.
Ноги сами вели Рождественского к дому на Васильевском острове. Он даже не заметил, что под ногами уже не булыжник, а дерево Биржевого моста. В голове ворочались мысли, в грудисердце. Рождественский одолел десять пролетов, когда вдруг понял, что мост разведен.
Сунув в зубы папиросу, он навалился на решетку перил. Северный ветер бил в ноздри мазутным портовым запахом и срывал с кончика папиросы табачные искры.
«Как он там сказал? Опытный и надежный человек, думал Рождественский, глядя, как прогорает на ветру папиросная бумага. Кому можно доверить дело, за которое ни один порядочный офицер не возьмется Дело, которое навсегда запятнает честь мундира Настолько грязное дело, что и мундир-то придется снять»
Снова резануло под сердцем. В груди стало нестерпимо горячо.
Рождественский сунул ладонь под шинель и наткнулся на твердое в кармане кителя. Пальцы сами собой расстегнули пуговицу и вытащили наружу маленькое насекомое. Серебристую фигурку сверчка. Ту самую, которую обнаружил у боевика Джамбалдоржа вместо револьвера и оставил себе как напоминание о чудовищной оплошности.
Рождественский скривился. Во время службы в Туркестане он ловил на сверчков черную рыбукарабалык. Теперь на эту наживку поймали его.
Подполковник крепко сжал фигурку двумя пальцами, словно пытаясь раздавить серебряное насекомое. С трудом проглотил вставший поперек горла ком и с удивлением обнаружил, что в груди стало тихо. Там еще пекло и саднило, но это было уже не сердце, а одни лишь эмоции.
Подполковник Рождественский швырнул фигурку в реку. Швырнул от души, размахнувшись, что было мочи. Словно гранату на учениях. Словно вместе с ненавистным сверчком исчезли бы в темных водах Малой Невы все его воспоминания.
Все его беды.
Глава третья. Последний настоящий алхимик
Англия, Лондон, 25 июля 1916 года
Третью встречу главе секретной службы Джорджу Мэнсфилду Смит-Каммингу сэр Уинсли-старший назначил на Лестер-сквер в пять тридцать пополудни. Лучшего места в Лондоне, чем «Клуб бифштексов», для финального аккорда их переговоров было не сыскать.
Именно сегодня сэр Уинсли намеревался окончательно обговорить детали сомнительного мероприятия, предложенного ему Черчиллем и получившего в официальных бумагах Интеллидженс Сервис кодовое название «Операция Целлулоид». И в данном случае место определяло время, а не наоборот.
На правах старожила сэр Уинсли останавливался в клубе, когда дела семейные заставляли его покидать Эшли, а заботы Орденарезиденцию в Мортлейке. Двери апартаментов на третьем этаже были гостеприимно распахнуты перед почетным членом клуба в любое время дня и ночи. Две комнаты, обставленные без роскоши, но с изяществом, успокаивали сэра Артура тишиной и зеленью обоев. Они олицетворяли благодатную мирную гавань в кипучем океане лондонской суеты, год от года рокочущем громче и громче. Здесь же, в «Клубе бифштексов», на протяжении долгих лет каждую третью среду сэр Уинсли собирал за карточным столом узкий круг старых друзей, которых, к его величайшему сожалению, становилось все меньше.