Время немилосердно, мой друг, мрачно произнес сэр Уинсли в пустоту небольшой комнаты, отведенной в клубе под бридж. Даже к алхимикам.
Перед ним на ломберном столе лежал раскрытый блокнот. Посреди страницы карандашом было выведено «25 октября». Должно быть, от охватившего в ту минуту сэра Артура волнения буквы вышли особенно колкими, а надпись смотрелась, как строй ощетинившихся пиками улан.
Часы пробили четверть шестого. Сэр Уинсли вздрогнул. Мерный звук колокола, призванного напоминать впавшим в азарт игрокам о времени, прозвучал вдруг погребальным звоном похоронной процессии. Заглавная «О» в названии месяца перестала походить на обращенное вверх острие копья и стала выглядеть траурным обелиском.
Черт возьми! раздраженно сказал он и перевернул страницу блокнота, словно это помогло бы отсрочить неизбежное. Всего лишь пятьдесят один! Надеюсь, твои карты на этот раз подвели тебя, пробурчал Артур, разглядывая карандашные пометки, составленные им в штаб-квартире секретной службы.
До обозначенной в блокноте даты оставалась еще не одна неделя, а вот до беседы с Джорджем Смит-Каммингомменее пятнадцати минут. Пунктуальный капитан наверняка уже сидел в припаркованном у парадного входа клуба авто и в нетерпении крутил в руке трость. А быть может, давал последние наставления своему спутнику. Во время первой аудиенции в Мортлейке одноногий служака смог произвести на сэра Уинсли приятное впечатление. Теперь дело оставалось за незнакомцем, имя которого Артур так и не удосужился запомнить.
Артур еще раз взглянул на часы, набил трубку и откинулся в кресле.
* * *
Сэр Уинсли прежде не был лично знаком с капитаном Каммингом. Но едва тот ступил на порог Цитадели Хранителей, как между собой называли братья по ложе имение в Мортлейке, Артур понял, что они поладят с директором секретной службы.
Седой пятидесятипятилетний командор отличался военной выправкой, тяжелым выступающим подбородком и массивным носом. Сэру Артуру он сразу напомнил верного хозяину сторожевого пса, даже не мастифа, а скорее бандога, готового порвать любого по первому же приказу. В четырнадцатом году английский свет был взбудоражен трагическим событием. Капитан Камминг и его сын Аластейр попали в автокатастрофу. Автомобилем Каммингу придавило ногу, и, чтобы подползти к умирающему на его глазах сыну, он хладнокровно ампутировал ее перочинным ножом. Принесший такую жертву ради любви к наследнику не задумываясь отдал бы жизнь за Британию. И явно не только свою. Последние сомнения сэра Артура развеялисьЧерчилль выбрал нужного человека. Справедливости ради надо было отдать должное бывшему первому лорду Адмиралтейства: в людях он разбираться умел.
Капитан Камминг явился не с пустыми руками. Желтая картонная папка манила сэра Уинсли на протяжении всего скучного ланча. Не то в силу характера, не то из-за издержек профессии собеседником Смит-Камминг оказался никудышным. Наконец, домучив положенные послеобеденные сигары, Артур велел Хоупу развлечь гостя прогулкой по дому и погрузился в чтение.
Цитадель Хранителей, построенная еще во времена правления Якова Первого, лишь немногим уступала в размерах Кенсингтонскому дворцу. Любование ее убранством занимало обычно три четверти часа, но изобилующие подробностями истории старика Питера, разглядевшего в молчаливом капитане благодарного слушателя, выкроили для Артура вдвое больше.
За это время сэр Уинсли смог не только внимательно изучить содержимое папки, но и основательно поразмыслить.
Помеченные грифом «Совершенно секретно» страницы машинописи не поведали сэру Артуру практически ничего нового о сибирском старце. Слухи о незаурядных талантах Распутина дошли до Хранителей давно, теперь они лишь получили подтверждение от секретной службы его королевского величества.
Сэр Уинсли еще раз пробежался по тексту. Информаторы Интеллидженс Сервис приписывали Распутину недюжинные лекарские способности. Докладывали о его пророческих видениях. О необъяснимом обаянии и способности входить в доверие, в особенности к представительницам женского пола.
Отдельная справка была посвящена неудавшемуся покушению на старца двухлетней давности. Недовольные высокопоставленные священники подослали уродливую лицом мещанку, и та едва не зарезала Распутина. Несмотря на страшную рану живота, старец не только выжил, но и излечил себя сам: «исключительно целебными свойствами сибирских трав и молитвой».
«Неужели он смог заполучить Саламандру?»подумал сэр Уинсли.
Саламандра была одним из самых сильных и опасных артефактов. Слабую личность она быстро сводила в могилу, но человек незаурядный становился практически неуязвим.
Уинсли поднес к свету приложенный к досье фотоснимок. С него диким взглядом таращился патлатый мужик в черной сутане. Косматая борода и расчесанные на пробор волосы тронуты сединой. Глубоко посаженные, словно впавшие глаза. Изможденное лицо. Старец оправдывал свое прозвище. Хотя данные секретной службы были верныему не исполнилось и пятидесяти.
А быть может, и не только ее, в задумчивости сэр Артур не заметил, что произнес фразу вслух.
По отрывочным сведениям о Саламандре, что удалось собрать ордену за несколько сотен лет существования, выходило, что эта фигурка позволяла хозяину пользоваться сразу несколькими артефактами. Конечно, такие потрясения не проходили для человеческого организма без последствий. Но за могущество Саламандры ранняя старость была более чем приемлемой платой.
Последние достоверные сведения об этой фигурке восходили к временам первых крестовых походов. Французские тамплиеры привезли ее из Святой земли в Европу в начале двенадцатого века. Во времена гонений на храмовников след ее потерялся. Правда, по косвенным признакам можно было предположить, что Саламандра побывала в руках и у Наполеона Бонапарта. Неудержимый корсиканец вполне мог упустить артефакт в России, так же как он упустил Москву. Поэтому владеть Саламандрой Распутин теоретически мог. А это значит
Уинсли снова перечитал записку о покушении. В числе прочих, имевших зуб на Распутина, значился некий «божий человек» Дмитрий Козельский. В конце девятьсот пятого, незадолго до прибытия сибирского старца в Петербург, он пользовался царской милостью, но с появлением Распутина был отдален от императорского дворца. Молва приписывала юродивому из Козельска дар ясновидения.
Забавно, протянул сэр Уинсли, пытаясь унять охвативший его восторг. Кончики пальцев забарабанили по столешнице.
До появления при дворе сибирский старец, по его же словам, провел много лет в странствиях. Что если целью его путешествий было вовсе не желание прикоснуться к святым местам, а жажда поиската, которая известна любому Хранителю? Что если Распутину удалось завладеть не только Саламандрой, но и другими фигурками из утраченного наследия храмовников? Например, Котом, позволяющим заглянуть в будущее?
Артур вскочил на ноги и принялся расхаживать по кабинету.
И если принять на веру слухи о пророческом даре Распутина, в действиях императора Николая многое становится понятным. В том числе и предложение объединить Гранд Флит с российским Балтийским флотом прямо накануне Ютландского сражения и Луцкого прорыва.
Опыт подсказывал Артуру, что следует избегать опасности выдавать желаемое за действительное. Поддавшись охотничьему азарту, легко можно пренебречь логикой. А там уже недалеко и до попыток объяснить любой слух о Распутине магическим действием артефакта. Успехи у дам, скажем, Обезьяной, а способность употреблять чудовищное количество алкоголявоздействием Ласточки. Увлекаться и лелеять ничем пока не обоснованные ожидания губительно для дела. Для начала нужно основательно проработать Саламандру и Кота.
Сэр Уинсли нуждался в советчике, которому он полностью доверял. Необходимо выслушать мнение искушенного и непредвзятого человека, сведущего в оккультизме больше прочих, но не очарованного волшебством артефактов. Того, кто имеет связи в Российской империи.
Заложив руки за спину, сэр Артур в задумчивости мерил кабинет быстрыми шагами. В таком возбужденном состоянии его застал капитан Смит-Камминг.
У вас удивительное собрание шпалер, сэр Уинсли. Директор секретной службы был явно доволен осмотром Цитадели. «Деяния апостолов» просто ошеломляют!
Если бы я знал, что вы такой тонкий ценитель искусства, капитан, Артур снова пришел в обычное расположение духа, думаю, наша трапеза прошла бы более увлекательно. Будем говорить о коврах или перейдем сразу к делу?
Так что вы решили? кинулся в атаку капитан Камминг.
О решениях говорить еще преждевременно, холодно ответил сэр Уинсли. Скажите мне лучше вот что, сэр Камминг. Вы можете устроить конфиденциальный разговор с Парижем? В самое ближайшее время мне потребуется консультация по нашему вопросу с одним человеком.
Смит-Камминг задумался.
Если только через наше посольство во Франции.
А телефонистки?
Думаю, мы сможем заменить их агентами службы на время разговора.
Превосходно. Сэр Уинсли сел за стол и взялся за перо. Угловатые буквы убористо покрывали бумагу:
«Мой дорогой Доктор! Недавние вести обрадовали меня: говорят, вы благополучно вернулись домой. Спешу поприветствовать вас и несколько запоздало поздравить с днем рождения. Прошу, свяжитесь со мной в удобное для вас время, но в самом ближайшем будущем. Дело безотлагательное. Нарочный этого письма все устроит. Искренне ваш, Шляпник».
Вот, сэр Уинсли протянул записку Каммингу. Сегодня же телеграфируйте это в Париж. И пусть ваш агент лично доставит письмо и проводит адресата в посольство.
Капитан Камминг бегло просмотрел текст. Его брови едва не поползли вверх, но он тут же скрыл удивление. То, что сэра Уинсли называют за глаза Безумным Шляпником, для него не было секретом, а вот то, что он использует это прозвище в переписке, шокировало.
Гм, прочистил горло Смит-Камминг и хмуро посмотрел на Артура. В бумаге не значился ни адрес, ни фамилия. Капитан Камминг не любил идиотских вопросов. Еще больше он не любил, когда его заставляли их задавать. И кто же он?
Жерар Анаклет Винсент Анкосс, объявил Уинсли и, выдержав паузу, добавил:Более известный как доктор Папюс. Он недавно комиссован с фронта, и вы сможете найти его по обычному парижскому адресу или в клинике на рю Роден. Справитесь?
Несомненно, ухмыльнулся капитан Камминг. Что-нибудь еще, сэр?
Нет, пока только это, ответил Артур, возвращая командору папку с документами. Но как можно скорее.
Капитан Смит-Камминг заверил, что приложит для этого все возможные усилия, и откланялся.
Сэр Уинсли припомнил, когда он в последний раз видел Жерара Папюса. Это было летом тысяча девятьсот восьмого. Семнадцать масонских послушаний со всей Европы съехались в предместье Парижа на Конвент спиритуалистических уставов. Грандиозная встреча почитателей Великого Архитектора Вселенной была замечательным предлогом, чтобы собрать для разговора и Хранителей разных стран.
Редко выбирающийся на континент Уинсли не мог пропустить такое событие. Хранители, шагнувшие в двадцатый век вместе со всем человечеством, не всегда принимали меняющийся на глазах мир с радостью, но с оптимизмом смотрели в будущее. Казалось, в новом прогрессивном мире можно будет забыть о средневековых размолвках и сообща делать их великое дело. Начали говорить даже о единой библиотеке, о создании европейского справочника артефактов и их владельцев. Проклятая война смешала все планы, но Уинсли и теперь с удовольствием вспоминал те июньские дни.
После конвента Папюс уговорил Артура погостить у него на Монмартре. К девятьсот восьмому он уже превратился из подающего надежды оккультиста в признанного алхимика и самого известного из магов-каббалистов. Артур всегда относился к магии скептически, признавая лишь волшебство предметов. Жерар Папюс был иного мнения. С шестнадцати лет он старался проникнуть в замысел Великого Архитектора и фигурки воспринимал лишь как рядовые амулеты, созданные высшими силами для потехи.
«Зачем покупать эклеры, когда можешь захаживать к кондитеру? говаривал он и, поглаживая забавную раздвоенную бороду, лукаво добавлял:Да и скажу вам по секрету, сэр Артур, ассортимент у него не ограничивается одними эклерами!»
Уинсли неизменно возражалкак всегда, чересчур язвительно. Ему нравилось кипятить и без того горячую кровь сына французского химика и испанской цыганки. Сразу же завязывался их бесконечный диспут. Папюс отчаянно жестикулировал, ерошил всклокоченные волосы. Его взгляд полыхал из-под забавно нахмуренных, изящных, почти женских бровей. Сэр Уинсли улыбался одними кончиками губ и подливал масло аргументов в разгоревшуюся жаровню спора. Папюс мог препираться до хрипоты, но был отходчив, и разговор всегда заканчивался миром. Его детская открытость и необоримая вера в свою правоту, его преданность избранному пути очаровывали Артура безо всякой магии.
Как ни парадоксально, именно это разногласие и стало залогом их приятельских отношений, с годами окрепших до настоящей дружбы. Сэр Уинсли даже простил алхимику однажды упомянутое в разговоре прозвище, чего ни один человек до Папюса делать в присутствии Артура не смел. В общем-то, с прозвища все и началось. Они познакомились в девяносто четвертом на открытом чтении второй части «Математических курьезов» Чарльза Доджсона.
Вы знаете, сэр Уинсли, когда в детстве мне читали «Алису в Стране чудес», я представлял Безумного Шляпника именно так, сказал Жерар, пожимая Артуру руку и задирая голову, а потом невинно добавил:Рядом с вами я чувствую себя Мартовским Зайцем.
Присутствующие замерли, ожидая взрыва. Но Артур вдруг расхохотался и ответил, что сходство определенно есть.
Вы знаете, я в юности тоже читал «Нюктемерон Аполлония Тианского», продолжал сэр Уинсли, глядя сверху вниз на беспардонного французского коротышку, и знаю, что ваш псевдоним означает «врач». Так что после недавнего признания Парижским университетом ваших достижений на поприще философии анатомии вы скорее не заяц, а живое олицетворение тавтологии, доктор Папюс.
Много позже Жерар принес извинения сэру Уинсли за этот нечаянный курьез, но к тому времени Артуру они уже были не нужны. Неординарный маг и алхимик смог завоевать доверие магистра британских Хранителей и прочно обосновался в узком кругу его друзей.
Любуясь с горы Мучеников видами утопающего в зелени Парижа, залитого июньским солнцем девятьсот восьмого и пропитанного ароматом цветущей сирени, Артур наслаждался шардоне и неспешными беседами. Папюс увлеченно рассказывал о последней поездке в Россию. Его безумная идея принести свет мартинизма в страну бурых медведей начала воплощаться в реальность. Не без гордости он говорил о признании великой ложи Аполлония Тианского в Петербурге и о растущей популярности московской ложи святого Иоанна Равноапостольного.
Русский император и члены его семьи проявляют значительный интерес к моим скромным трудам, важно заявил Папюс, поднимая бокал, а потом признался, что был представлен царю Николаю и даже проводил для него спиритический сеанс.
Тогда же сэр Уинсли впервые услышал о Распутине. Алхимик отзывался о нем весьма нелестно.
Так значит, он шарлатан? подначивал Артур.
Не думаю, помотал головой Папюс. Но, бесспорно, человек он бесчестный. За всей его напускной духовностью скрывается настоящий чернокнижник.
Размякший от белого вина и приятной беседы, Артур не стал продолжать тот разговор. Но теперь осведомленность Жерара приходилась очень кстати. В начале войны доктор Папюс вступил во французский армейский корпус и возглавил фронтовой госпиталь. То, что он вернулся в Париж именно сейчас, было большой удачей. Конечно, глупо рассчитывать, что алхимик сразу бросит все накопившиеся дела и поспешит в британское посольство. Да и насколько известно, Папюс покинул армию не добровольно, его комиссовали по состоянию здоровья. Но Уинсли очень надеялся, что телеграмма, а вернее, то, что он подписал ее прозвищем, подчеркнет важность разговора.
Это ли обстоятельство сыграло главную роль, или капитан Смит-Камминг и вправду совершил маленькое чудо, но всего через три дня после его визита в Мортлейк за сэром Уинсли прибыло авто. Через час он уже входил в кабинет директора Интеллидженс Сервис.