Не забивай себе голову выяснением правды, поэт. Ты в этом не мастак.
Сердце у Тинрайта бешено билось, но сейчас он был зол, зол и униженего обвели вокруг пальца, как простачка!
Что, если я пойду к Толли и расскажу ему, что вы пытались сделать из меня шпиона в его окружении?
Броун расхохотался, запрокинув голову.
И что с того? Хочешь, чтобы он услышал мою часть историиправду о леди Элан? И если уж из-за этого дела обернутся для меня так же худо, как и для тебя, у меня есть поместье, так удачно расположенное вдали от Южного Предела, и люди, которые могут защитить меня. А что есть у тебя, мелкий ты щелкопёр? Только шея, которую топор палача перерубит, как свежую сосиску.
Рука Тинрайта сама собой потянулась к горлу.
Но что если Толли поймает меня? он опять едва не плакал.
Тогда ты окажешься в том же положении, как если бы я сказал ему, что ты сделал. Разница в том, что если ты поступишь, как я скажу, то попадёшь ли ты в беду, будет зависеть только от тебя. Если же я расскажу обо всём Хендону Толлину, неприятности найдут тебя очень быстро, можешь в том не сомневаться.
Тинрайт уставился на пожилого мужчину:
Вы Да вы демон!
Я политик. Но ты ещё зелен понимать разницу. А теперь слушай внимательно, поэт, я расскажу, что ты должен будешь сделать для меня
Глава 13 На острие иглы
Говорят, что в начале истории Иеросоля, когда был он не более чем береговой деревней, на дальнем берегу пролива Куллоан стоял большой город кваров под названием Яшмаар, и что именно торговля между людьми южного контитента и твердыней фаэри стала одной из причин быстрого возвышения Иеросоля.
Баррик Эддон.
Что за странное, странное имя. Лёжа в темноте, Киннитан всё твердила и твердила его про себя, и никак не могла понять, отчего оно так привязалось к ней и непрестанно повторяется в мыслях, как слова молитв, которым научил её в детстве отец.
Баррик. Баррик Эддон. Баррик
А потом все события сна всплыли в памяти. Она попыталась сесть, но руки и ноги маленького Голубя, разметавшегося рядом, переплелись с её, и высвободиться, не потревожив сон мальчика, было бы очень трудно.
Что оно значило, это видение? Юноша с огненно-рыжими волосами уже не раз являлся ей в снах, но в этот, последний, всё было иначе: хотя Киннитан и не помнила всего, что они сказали друг другу, зато помнила, что во сне они разговаривали будто бы по-настоящему. Но за что боги наградили её таким подарком, если это и вправду был подарок? Что они хотели этим сказать? Если это видение было послано священными пчёлами Золотого улья Нушаша, которым она когда-то служила, то разве не должен был вместо него явиться ей кто-то из прежних друзей, вроде Дьюни? Почему вдруг какой-то северный юноша, которого она никогда не знала и даже не видела в реальной жизни?
И всё же она не могла выбросить Баррика Эддона из головыи не только потому, что наконец узнала его имя. Киннитан проникалась его отчаянием, как своим собственнымего она ощущала не так, как несчастье Голубя, а так, словно она и вправду могла постичь душу незнакомца, будто в них двоих неведомым образом текла единая кровь. Но такое, конечно, было невозможно
Киннитан почувствовала, как Голубь вновь заворочался во сне, и уставилась в темноту. Она не знала даже, ночь сейчас или утров каюте не было окон, а шум, производимый командой, ничего ей не говорил: девушка ещё не настолько изучила корабельный распорядок, чтобы различать время по голосам и звону судового колокола.
Как же она тосковала по свету! Матросы не давали ей лампу из боязни, что она подожжёт себякакая глупость! Киннитан не слишком беспокоилась о собственной жизнии с радостью бы с ней рассталась, окажись это единственным способом вырваться из лап Сулеписа, но никогда не стала бы жертвовать мальчиком, пока оставалась хоть слабая надежда спасти его.
А свеча или лампа всё же помогли бы скоротать тягостно бесконечные ночные часы. Уснуть ей удавалось лишь ненадолго (зато Голубь, казалось, мог спать когда и сколько угодно), и Киннитан совершенно не возражала бы, если б могла, лёжа с открытыми глазами, что-нибудь рассматривать. А лучше тогопочитать: Базу Джева или другую поэзиючто угодно, лишь бы отвлечься от происходящего вокруг. Но ничего подобного она не получитпо крайней мере, пока это зависит от их похитителя. Он жесток и умён, и, похоже, напрочь лишён сердца. Киннитан перепробовала всё: невинность, игривость, детский ужасничто не тронуло его. Как могла она надеяться перехитрить такого человекасловно высеченного из холодного камня? Но и сдаваться было нельзя.
Свет. Самые обыденные вещи, когда не можешь получить их, обретают вдруг огромную важность. Свет. Что-нибудь почитать. Свобода ходить, где вздумается. Свобода от страха быть растерзанной и убитой, оказавшись в руках безумного властелина. Дары, о которых имеющие их едва ли задумываютсяа для Киннитан стоящие всего золота мира.
Эх, вот бы сейчас у неё была лампа!
И тут девушку осенилоидея, пришедшая ей на ум, пугала до дрожи, но выкинуть её из головы уже не получалось. Голубь застонал во сне и сжал её руку, как будто почувствовал, о чём она думает, но Киннитан едва обратила на это внимание. Корабль покачивался на якоре, доски палубы тихонько поскрипывали; мальчик крепко цеплялся за девушку во сне, а она лежала в тёмной каюте и обдумывала план их бегстваили же смерти.
Дайконас Во по обыкновению поднялся до рассвета. Он никогда не нуждался в долгом сне, и в этом была своя польза: в доме его детства, куда постоянно заходили незнакомые мужчины и где вечно закатывались пьянки, поспать подольше было невозможно.
Он успел поговорить и с капитаном корабля, и с оптимархомкомандиром солдат на борту, разбудив обоих ещё до того, как первый рассветный луч коснулся облаков в вышине, и внушил им, что если в его отсутствие с девчонкой что-то случится, то ещё неизвестно, что окажется для них хужегнев автарка или ярость самого Дайконаса Во. И капитан, и оптимарх терпеть не могли гончегоно нравился ли он вообще хоть кому-нибудь? Зато у него имелись полномочия, переданные автаркоми этим всё было сказано. Лучше тогоон видел отблеск страха в глазах обоих мужчин: капитан успешнее скрывал его за грозным пристальным взглядом, чем оптимарх (который был лишь немногим выше по рангу, чем сам Во), но страх сидел в них, и Во его видел. И этому страху доверял больше, чем их трепету перед властителем Ксиса. Сулепис был и в самом деле страшенно находился сейчас далеко; Дайконас Во находился прямо здесь и хотел, чтобы мужчины запомнили, что гончий вернётся к ночи.
Он выбрался из лодки на причал и зашагал вперёд, не оглядываясь, оставив гребцов качать головами и делать знаки, отвращающие зло. Во упивался своей дурной славой. Другое дело, когда ему приходилось жить со своим отрядомодними и теми же людьмидолгие годы: он вовсе не хотел вызвать в них такую неприязнь, чтобы однажды солдаты договорились и прирезали его во сне. Но на борту корабля, где несколько человек были выше его по званию и только поручение автарка внушало остальным почтение к нему, Дайконас Во предпочитал держать спутников на расстоянии. Основная угроза, впрочем, исходила не от явных врагов, но от предполагаемых союзников. Как раз ими люди и оказываются застигнуты врасплох. Как раз ими и бывают предательски убиты короли и автарки.
Перед гончим раскинулся Агамидтри вершины знаменитых его холмов свысока взирали на город, выросший у подножия самого внушительного из исполинов и растянувшийся прямо до края широкой бухты. Даже на рассвете жизнь в нём кипела ключом: дороги были запружены тяжело гружёнными повозками, поднимавшимися от доков к базару с утренним уловом рыбы и первыми товарами с торговых кораблей, пришвартовавшихся в порту ночью, волы мычали, люди перекликались друг с другом, дети визжали и смеялись, когда их прогоняли с дорогив общем, здесь царила в точности та картина всеобщей оживлённости, при виде которой Во начинал страстно мечтать о ледяном шторме, который бы обрушился с севера и сковал эти земли морозом, укрыв пеленой холодного молчания. Вот на что стоило бы посмотреть! Все эти болтливые пучеглазые рожи, застывшие, как рыбы в замёрзшем пруду, и ни звука, кроме чудесной, безжалостной песни ветра.
Во переходил от прилавка к прилавку, расспрашивая владельцев, где найти аптекаря по имени Кимир; это имя назвал ему один из матросоввпридачу к рассказу, как в прошлое плаванье на корабле разгулялась оспа. Кое-кто из торговцев злился, что всякие проходимцы, да ещё такие, с которых ни на грош прибытку, отвлекают их от подготовки к новому базарному дню, но одного взгляда в холодные глаза путника хватало, чтобы лавочники делались вдруг подобострастны и загорались желанием помочь. Наконец он отыскал магазинчик в ряду тёмных, оплетённых виноградными лозами домишек в нескольких сотнях шагов вверх по первому холму, в самом конце базара.
Лавка в точности отвечала его ожиданиям: к потолку подвешена целая сеть бечёвок с листьями, цветами, фруктами, ветками и корешками, пол уставлен корзинами, коробами и глиняными горшками, частью запечатаннымибольше воском, но какие-то и свинцом. У стола напротив одной из стен стоял комод выше человеческого роста, со множеством маленьких ящичковсамая дорогая, много дороже прочей, мебель во всей комнатушке. Рядом на табуретке, как на жёрдочке, восседал долговязый бородатый старик в грязном балахоне и чёрной островерхой шляпе, какие часто носили в здешних краях. Он коротко взглянул на вошедшего поверх ящичка, содержимое которого проверял, но более никак не поприветствовал нового покупателя.
Ты Маламенас Кимир? спросил старика Во.
Тот медленно кивнул, как будто сам только сейчас понял это.
Так говорят люди, да, но вместе с тем они часто говорят и неправду. Чем я могу помочь тебе, незнакомец?
Во плотно прикрыл за собой дверь. Старик вновь взглянул на неготеперь с некоторым интересом.
Есть в твоей лавке ещё кто-нибудь? продолжил гончий расспросы.
Никого. Со мной и работает-то всегда только моя сестра, ответил Кимир с лёгкой улыбкой. И она ещё старше меня, так что если ты собрался убивать или грабить, думаю, бояться тебе нечего.
Она сейчас здесь?
Старый аптекарь покачал головой:
Нет. Лежит дома, спина у неё побаливает. Я дал ей разбавленную настойку цикуты. Прекрасное лекарство, но вызывает желудочные колики и газоиспускание, так что я уговорил её не приходить сегодня.
Он склонил голову и уставился на посетителя, как птица на блестящую штуковину:
Итак, ещё раз спрошу тебя, господинчем я могу помочь тебе?
Солдат придвинулся ближе. Большинство людей невольно отступали перед Дайконасом Во, если он подходил к ним, но аптекарь остался неподвижен.
Мне нужна помощь. У меня внутри сидит нечто. Оно предназначается, чтобы убить меня, если я не исполню волю хозяина. Я делаю всё возможное, но опасаюсь, что даже при успешном исходе дела он меня не излечит.
Кимир кивнул. Кажется, история его заинтересовала.
Да-да, наниматель, проделывающий подобное ради пущей уверенности в том, что подручный исполнит задание в точности, не обязательно из таких, в чью последующую благодарность верится без труда. Случайно, не красный ли змеиный корень он заставил тебя проглотить? Не было ли сказано при том, что должно пройти два или три дня, прежде чем ты умрёшь от яда?
Нет. Эта дрянь во мне уже не один месяц.
Может, это аэлийское слабительное? Не предупреждал ли он тебя ни в коем случае не есть рыбу?
С тех пор я ел рыбу множество раз. Такого предупреждения не было.
Хм-м-м Любопытно. Тогда ты должен в точности рассказать мне, что произошло.
Дайконас Во пересказал случившееся в тронном зале автарка, однако ни словом не упомянул о личности своего нанимателя. Когда он описывал предсмертную агонию двоюродного брата Сулеписа, глаза Кимира расширились, и старик расплылся в широкой желтозубой улыбке.
А потом он сказал мне, что в моём вине было то же самое, завершил Во рассказ. И что если я не сделаю, как он скажет, со мной будет так же.
Несомненно, аптекарь потёр руки. Ну-ну. Довольно удивительная история. Все признаки указывают на то, что этоподлинная басифая. Никогда не думал, что в моей практике встретится такой случай.
Я хочу от неё избавиться, перебил Во. Мне плевать, что она для тебя значит. Поможешь мнеи я тебя вознагражу, попытаешься обдуритьи смерть твоя будет очень болезненной.
Кимир издал короткий смешок.
О, да. Не сомневаюсь, что ты это можешь, мастер?
Не получив ответа, старик поднялся.
Никто не стал бы подобным образом воодушевлять ничтожного слугу, исполняющего мелкое поручение; и никто, способный отыскать, оплатить и умеющий правильно применить басифаю, не стал бы нанимать на службу человека бестолкового. О, я более чем убеждён, что ты в самом деле отличный убийца. Присядь здесь и дай мне осмотреть тебя.
Усевшись на табурет, Во поднял ладонь.
Правда, нет нужды произносить это вслух, опередил его аптекарь. Я прекрасно знаю, что если я чем-то тебя расстрою, со мной случится нечто ужасное, он потрогал свой нос. Доверься мнея много лет имел дело со скрытными и опасными покупателями.
Руки Маламенаса Кимира быстро скользили по животу Во, проминая и ощупывая. Затем старик принялся осматривать его лицо: оттянул веки, понюхал дыхание и проверил цвет языка. К тому времени, как он закончил задавать своему пациенту вопросы об особенностях его испражнений, урины и флегмы, прошёл час, и Во услыхал звон храмовых колоколов, возвещающих окончание утренней молитвы. Его пленники должны были уже проснуться, что означаломаленькая сучка из Улья опять думает, как добавить ему неприятностей.
Я не могу ждать вечно, заявил солдат, поднимаясь с табурета. Дай мне что-нибудь, чтобы прикончить дрянь внутри меня.
Старик смерил его проницательным взглядом:
Этого сделать невозможно.
Что? пальцы Во потянулись к ножу на поясе.
В применении к ней силы есть некоторые ограничения, видишь ли, спокойно произнёс Кимир. Но если ты собираешься меня убить, зачем мне тратить свой последний вздох на объяснения?
Говори.
Прими решение.
Во отпустил рукоять ножа.
Говори.
Ограничения в применении силы. Таковых два. Единственное средство, которое может убить это существо, басифаю, что у тебя внутрипусть она и мала, как спора папоротника, убьёт и тебя тоже. Это ли не ограничение?
Ты сказал два. Говори же. Я не люблю игр.
Старик фальшиво осклабился.
Вот и второе. Если б ты убил меня, то никогда бы не узнал, чем я могу тебе помочь, торговец снадобьями встал, прошёл к высокому комоду и начал копаться в ящичках.
Это где-то здесь, приговаривал он. Дурнишникне то, трава Перикалане то, сусло Заккаса, морской лукага! А я-то думалкуда он запропастился? аптекарь обернулся. Знаешь, среди моих покупателей бывали и такие, что войдя, сразу хватались за ножпрямо вот как ты. Помню, последний из них в конце концов купил у меня столько аконита, что его хватило бы отравить целую семью, включая стариков, дядюшек, кузенов и слуг. Я частенько размышлял о том, для чего он оказался ему нужен
Наконец Кимир нашёл, что искал, и выудил из недр комода пузатую чёрную бутылочку высотой с указательный палец Во.
Нашёл. Тигриный яд из далёкого Янедана. Тамошние земледельцы и скотоводы пользуются им, чтобы смазывать концы копий, когда тигрсоздание более крупное и опасное, нежели даже лев, забредает в деревню. Готовят сей яд из горного цветка, называемого ледяной лилией. Он убивает человека мгновенно.
Нож опять выскочил из ножен, однако Дайконас пока оставался на месте.
Что за чушь ты несёшь? Я не хочу умиратьили ты хочешь, а, старик?
Кимир покачал головой.
Янеданцы погружают свои копья в яд так же глубоко, как макают куски хлеба в хумус. Человеку же, даже такому сильному, как ты, довольно и малейшей, крохотнейшей капли.
Довольно для чего? Ты сказал, что дрянь внутри меня нельзя убить.
Да, но её можно убаюкать. Это живое существо, не только чистая магия, и потому оно восприимчиво к аптекарскому искусству. Совсем, совсем крошечная доза тигриного яда в день поможет держать это существо в состоянии сна. Так же, как жаба спит в высохшем иле в ожидании весенних дождей.
Хм. И откуда мне знать, что эта отрава не убьёт меня? широкое длинное лезвие ножа Во замаячило перед носом пожилого торговца. Ты покажешь мне, сколько нужно отмерить. Ты выпьешь первым.