Как смерти?! Лорд Фатрифорт умер?! Я был потрясен.
Да, Ватсон, лорд Фатрифорт умер и уже несколько лет покоится в своем фамильном склепе
Несколько лет В склепе??? опешил я, тетрадь выскользнула у меня из рук и упала на ковер. Но кто же, в таком случае, приглашал нас в замок? С кем мы говорили?.. Неужели с его духом?! От волнения я стал заикаться.
Да нет же, не с духом, вздохнул Холмс, подбирая упавшую тетрадь.
Это был не лорд Фатрифорт?
Не лорд.
И не дух его?
Нет. Не дух. Оставьте, прошу, ваши спиритические фантазии, Ватсон.
Ничего не понимаю
А вот помните, учитель говорил про дурманящий запах и процессию в черных балахонах? Все это ему ни приснилось, ни примерещилось, все это было реальностью. Просто в ту ночь лорда Фатрифорта погребали в его фамильном склепе и ритуал совершался самыми близкими его друзьями в строгом соответствии с желанием покойного и втайне от непосвященных.
И вы, Холмс, об этом знали? Знали и ничего мне не сказали?
Ну, знать я, положим, не мог, но мог догадываться, поскольку это было единственно возможным объяснением происходящего. Но окончательно пелена спала с моих глаз, когда я вспомнил про шрам в виде двух когтей. Тогда догадки мои превратились в убеждение, что камердинер лордане кто другой, как Билл Читатель! К сожалению, о следах на четвертом этаже, об этом ключевом моменте я узнал с большим опозданием, потому что не удосужился сразу вас выслушать. Но, наконец, сопоставив все добытые факты с данными картотеки, я понял, кто есть кто. Вот тогда-то и начался наш марафон. И это поистине самый забавный момент во всей моей практике! Потому я с порога и заявил камердинеру, что знаю и про него, и про лорда Фатрифорта, и про Бен Глаза. Но давайте все же дочитаем до конца, Ватсон.
Я устало кивнул, не в силах справиться с неожиданным потрясением. Холмс отыскал место, на котором мы прервались, и продолжил чтение своим чуть хрипловатым, но на редкость выразительным голосом:
«Не знаю, когда и как лорду Фатрифорту впервые стало известно о его наследственном недуге. Но заболевание это неоднократно и подробно описывалось в "Хрониках", которые он часто и с охотой перечитывал. Я сам натыкался на эти описания, разбирая по его просьбе архив. Это весьма редкая болезнь. Выражается она в тяжелых приступах нервного свойства, сопровождаемых временной потерей памяти, тяжелыми галлюцинациями и беспричинным страхом. Потому не удивительно, что мнительность, развившаяся в результате болезни, и всегдашнее беспокойство за будущность внука стали причиной одной навязчивой идеи, которая и положила начало небывалой мистификации. Лорд давно приметил, что между нами с ним много сходных черт, и на этом основании детально разработал свой план. Судя по всему, родовой их недуг принимал очень странные формы. Планмягко говоря, фантастический и согласно этому плану Я ДОЛЖЕН БЫЛ ПРЕВРАТИТЬСЯ В НЕГО!!! Я, Уильям Нортинг, в неголорда Фредерика Фатрифорта. Но при всей своей фантастичности идея эта имела вполне разумные основания и подкреплялась весьма убедительными доводами, потому я не счел возможным отмахнуться от нее, как от безответственной прихоти душевно больного. Да, признаться, она и захватила меня быстро, как захватила самого лорда. Тогда-то для осуществления задуманного он и велел мне поселиться рядом с его апартаментами. К этому времени приступы повторялись все чаще и лорд уже не решался лишний раз выходить на люди, опасаясь не столько самого внезапного припадка, сколько предварявшего его выматывающего ужаса и видений. Моменты эти требовали неусыпного внимания и весьма радикальных действий с моей стороны. И вот, после одного очень продолжительного затворничества, в соответствии со своим планом, лорд вознамерился посылать меня вместо себя гулять по парку в своем причудливом костюме. Кроме того, поставил мне в обязанность раз в месяц устраивать аудиенцию Фредди и учителю. Всегдашний его наряд: коричневый камзол, парик, зеленые очки и перчаткидолжен был обеспечивать успех этой мистификации. А чтобы никто и никогда не заподозрил подмены, он заручился следующим. Однажды, в присутствии учителя, Фредди и всех слуг я должен был выслушать от него весьма строгую отповедь такого рода:
Нортинг, я очень ценю вашу заботу, но все хорошо в меру, я устал от вашей всегдашней мелочной опеки и объявляю вам и всем здесь присутствующим, что вполне в состоянии без нее обходиться. Я не инвалид и не малое дитя, никто не должен ни сопровождать меня, ни предлагать мне каких бы то ни было услуг, пока я сам об этом не попрошу. Вы поняли меня, Нортинг?
Да, милорд.
Все меня поняли?
Да, милорд.
Да, милорд.
Да, милорд, отозвались в один голос и учитель, и миссис Вайс, и Фил, и Пит, и старая Мэгги Миллем, потому что изъяснялся лорд всегда предельно четко и кратко, а слушали его весьма внимательно.
И тебя, озорник, это тоже касается, обратился он к Фредди.
Да, сэр, отвечал мальчик как можно более чопорно и от напряжения даже побледнел.
Отныне со всеми без исключения вопросами и просьбами обращайтесь к миссис Вайс, она передаст это мистеру Нортингу, а уж оннепосредственно мне. Уверен, что это новый порядок устроит всех.
Понятно, что цель этих мер была только та, чтобы в будущем никто ни под каким предлогом не приближался бы слишком близко к его двойнику и не распознал бы подмены. И вот жизнь наша пошла своим чередом, за тем лишь исключением, что больше из своих апартаментов лорд не выходил, а только его двойник То есть я. Самое трудное было имитировать специфическую хромоту лорда, и я долго и тщательно ее отрабатывал. Однажды решившись на эту роль, я уже не испытывал никаких колебаний, потому что меньше всего считал это эксцентричной причудой. Во всем сочувствуя лорду, я давно уже привык на все смотреть его глазами. Тот порядок, годами выработанный и до мелочей соблюдаемый, не должен был порушиться со смертью хозяина! Порядок, основанный на внутренних принципах, а не на внешних только традициях и тесно связанный с усвоенными этим человеком понятиями долга и достоинства. Лорд боялся, что его драгоценный внук, последний Фатрифорт, слишком еще мал и неопытен, чтобы сознательно противостоять извращенным, вульгарным, но соблазнительным современным веяниям.
С ведома лорда мы с Бетти четыре года назад обвенчались. Так что я долго бы еще мог выдавать себя за него: экономкамоя верная жена, кухаркатихая и покладистаядальше кухни не ходит и считаное число раз попадалась на глаза настоящему лорду, а уж близко к нему никогда не подходила. Молодой учительсерьезный парень, души не чает в своем подопечном. Его я самолично, по просьбе лорда, выбирал из всего множества претендентов и не один день наводил о нем справки. И выбрал не попрыгунчика какого ветреного, не дармоеда, собой только озабоченного, а верного старшего брата, который бы трудился не за страх, а за совесть. И то, что он слеп, как крот, в своих окулярах, так это кстати, как говорится: меньше будет знатькрепче будет спать.
Оставался маленький Фредди. Но пока лорд болел, малыша надолго от него отлучали, а когда Фредди подрос и стал сам разбираться во многих вещах, он уже привык к образу старика в зеленых очках, неподвижно сидящего в полутемной столовой на дальнем конце огромного старинного стола и однообразно задающего ему вопросы о его прогулках, занятиях, книгах и о всяком таком. Никто тому особо не дивился, что дед его после болезни стал замкнут, к тому же из-за экземы подходить ближе и раньше не полагалось. Но мальчик все равно по-своему любил этого молчаливого загадочного человека и очень его жалел. Пока Фредди был маленьким, он посылал деду горячие письма с описанием своей интересной жизни, с рассказами, которые помогал ему писать учитель, и драгоценностями в виде засушенной бабочки, полосатого камушка или своего рисунка, а потом переписка вошла в привычку. Только ответные письма деда были совсем не такие сухие и краткие, как их разговор в темной столовой, они были несравненно интересней и сердечней, и Фредди ждал их с нетерпением. Единственная странность их заключалась в том, что лорд никогда не отвечал на конкретные вопросы предыдущих писем, вроде: "Ты получил, дедуля, мой морской закат, как ты его находишь?" Странность эта происходила оттого, что письма были написаны дедом внуку задолго до того, как отсылались. Старый лорд писал их ежедневно своему мальчику, он был и оставался человеком очень живым и общительным. Зная, что дни его сочтены, и желая скрасить в будущем сиротство своего наследника, он писал, что называется, впрок. А после его смерти я должен был два раза в месяц посылать их Фредди, ставя соответственную дату. Состояли они из знаний всякого рода, практических, исторических, литературных, личного опыта, воспоминаний и были по-настоящему интересны. Фредди частенько их перечитывал и давал читать и мне, и миссис Вайс, и Филу, и, конечно, своему учителю, сохраняя как самую большую драгоценность. У лорда, несомненно, был литературный талант. Его письма отличают изящный слог, острый ум, необыкновенная живописность, весьма изрядная наблюдательность и недюжинные знания истории. А за сюжетами он далеко не ходил и начинал, что называется, с места в карьер. Вот вам типичный образчик начала: «Помнишь, дружок, маленькую синюю вазочку на каминной полке в "Охотничьем зале"? И чего, скажешь, держать эту плохо склеенную посудину, для сухоцветов только и годную? А вот цены ей нет, ибо она историческая и ее необыкновенную историю я тебе когда-нибудь поведаю. Запомни, милый, много в нашем доме таких вещей и вещиц, и ни одной нет без истории, потому береги их и без нужды с ними не расставайся. Посмотри, к примеру, на невинный видом розовый флакон для духов, что на камине в зеленом кабинетедевичья безделушка, скажешь, и ничего более, а вот стал же он странным образом поводом для жесточайшей распри, которая едва не закончилась войной. Когда Англия не была еще такой благоустроенной и незыблемой морской державой (какой стала, как ты помнишь, после великого морского сражения с испанцами), при самом начале правления королевы Елизаветы жил в этом самом замке наш далекий предок Майк Фатрифорт. А его родная сестра Анна жила при дворе статс-дамой или, попросту, подружкой королевы, она только что вышла замуж за сэра Рэджинальда и была молода и прекрасна, о чем свидетельствует ее портрет в "угловой гостиной". И вот однажды на маскараде подошла к ней одна престранная маска»и дальше идет рассказ на нескольких страницах, от которого трудно оторваться и взрослому.
Таким образом, дед оставлял своего внука в надежных руках, в том от века заведенном порядке, к которому давно приучил себя и горячо желал приучить других.
Приступы его болезни становились все изнурительней, и так как наступали они не сразу, а после ряда симптомов, мы могли хоть в какой-то степени приготовиться. И однажды, после очередного затяжного приступа, стало очевиднымследующего ему не пережить. Лорд давно лелеял надежду накануне последнего приступа спуститься в усыпальницу и принять большую дозу снотворного, другими словами, покончить с собой. Эту чудовищную идею он неоднократно мне высказывал. Лорд, несомненно, был религиозным человеком, но некоторые вещи понимал весьма превратно. Мне же, человеку хотя и грешному, но богобоязненному, все это было непонятно и попросту жутко. Веря, что участь самоубийц за гробом самая жалкая, я воспротивился подобному безумству моего благодетеля и в конце концов уговорил этого измученного болезнью человека мужественно принять последний час в своей постели, не изменяя ни себе, ни Богу. В свою очередь я обещал исполнить в точности все, что от меня потребуется, и схоронить его в склепе со всеми теми старинными церемониями, которые выработались спокон веку и неизменно соблюдались в их роду и которым он придавал такое большое значение. Не только обещал, я свято поклялся, заставив поклясться и жену. Так как требовалось не менее пяти человек при обряде погребения, то мы посвятили в это дело еще только поверенного Эдвина Брука и доктора Филиппа Фриша, это были старинные и самые преданные друзья лорда, и, конечно, милейшего патера Бертли, местного священника, который и приготовил его смятенную душу к вечности. Как мы и предполагали, последнего приступа лорд не пережил.
Волю его я исполнил в точности. Но чтобы впоследствии никого не обвинили в его смерти, лорд Фатрифорт вовремя озаботился написать подробное письмо, в котором был описаны его уход и наши вынужденные действия, указана дата и стояла разборчивая подпись. Храниться оно должно было все в той же конторе «Салимана и Брука» с пометкой «вскрыть», как он выразился, только «в самом крайнем случае судебного недоумения». И несмотря на всю фантастичность, да к тому же и незаконность данной затеи, все мы вполне сознательно пошли на это. Лорд умел убеждать. Риск быть впоследствии привлеченным к суду, по его мнению, был не велик, в сравнении с благом которого он думал достичь. Он считал, что сам факт сокрытия смерти или тайного погребения, если только он не сопряжен с каким-нибудь другим преступлением или неблаговидным деянием, искупается штрафом и смягчается щедрой благотворительностью.
Лорд Фатрифорт был уверен, что пройдет еще много времени, до того как обнаружится этот странный обман. А пока внук его сможет возрастать в обстановке родового гнезда в отлаженных до мелочей старинных традициях, в кругу по-настоящему преданных ему людей. А не в кругу людей случайных, корыстных и равнодушных, в понятиях новейших и, как он считал, сомнительных и опошленных. У лорда была точка зрения, на мой взгляд, вполне здравая, что человек всю жизнь оглядывается на впечатления своего детства и в большой степени черпает жизненные силы именно из этого источника. Поэтому он хотел как можно дольше довольствоваться частным воспитанием внука, тем более что для этого были все возможности. Позже Фредди поступит в какую-нибудь приличную частную школу, которую выберет для него мистер Торлин, к которой его и подготовит, вблизи которой и будет жить. А когда мальчик достаточно привыкнет к школе и уже не будет слишком одинок, тогда вдали от дома ему сообщат письмом о неожиданной кончине деда. Так Фредди будет легче перенести свое сиротство. А там он подрастет, возмужает и сам осознает значение семейных традиций и себякак последнего Фатрифорта.
Не могу судить, насколько идея лорда была разумна, но продиктована она была, несомненно, самыми лучшими намерениями и горячей любовью к внуку. Одного лорд очень боялся, что меня опознают, как бывшего бандита, и мне придется платить по старым счетам. Этого он, добрый человек, боялся, кажется, более, чем я сам. Кстати, если бы не эта боязнь, лорд сделал бы меня опекуном. Он не раз говорил мне об этом, но, желая избежать слишком пристального внимания к моей особе, решил уже было доверить опекунство главе адвокатской конторы, достойному Эдвину Бруку, как вдруг придумал этот невероятный план.
До самой своей смерти лорд оставался в памяти, был общителен и мог неутомимо говорить на самые разные темы. Это был интереснейший человек и предобрая душа. Думаю, его записки, если будут изданы, составят украшение любой библиотеки. И уж во всяком случае, они скрасят жизнь его внуку и тем, кому он даст их прочесть.
Завещаниеэто единственная вещь, которую лорд держал от меня в секрете. Его поверенный совершенно мне доверял. Суммы, отпускавшиеся на нужды семейства Фатрифортов, всегда оставались неизменными и в сравнении с богатствами Фатрифортов весьма незначительными. А богатства эти и впрямь огромные, так как уже несколько столетий не делились и не распылялись, а накапливались в одних руках. К тому же контора, которая занималась делами Фатрифортов последние двести тридцать лет, с большим успехом их приумножала.
С мистера Торлина лорд Фатрифорт взял слово, что тот не женится раньше, чем его воспитанник достигнет совершеннолетия. И молодой учитель дал ему это слово. С меня же лорд не требовал и слов, так как верил, что я буду служить Фатрифорту-младшему, как служил Фатрифорту-старшему.
И понятно, я не хотел рисковать добрым именем моего благодетеля и делать всеобщим достоянием странную тайну лорда. К тому же говорить о его наследственной болезни и необычных распоряжениях означало бы не только бросить тень на славное имя Фатрифортов, дав повод к пересудам, но, что гораздо хуже, означало бы заронить в душу Фредди страх наследственного безумия, повесить над головой беспечного мальчишки эдакий жуткий дамоклов меч.
Зная, что Вы, мистер Холмс, докопались до многого, и не сегодня завтра к Вам могут подключиться люди из Ярда, я поспешил с повинной, положившись на Вашу мудрость и великодушие.
Вот и все, джентльмены, что я по необходимости должен был сообщить Вам о смерти лорда.
Теперь расскажу про «Страшную комнату», чтобы уж не оставалось более никаких тайн.
Однажды, изучая старинные «Хроники» в библиотеке лорда, что он неизменно поощрял с моей стороны, я наткнулся на упоминание о какой-то «Страшной комнате», составленное во времена Марии Кровавой. Я спросил о том лорда, он будто пропустил мой вопрос мимо ушей, но только для того, чтобы на следующий же день неожиданно и эффектно продемонстрировать мне в ней свое исчезновение. Тогда еще его коленная чашечка была в порядке и он часто разгуливал со мной по замку, рассказывая о нем разные разности. Позже лорд показал мне описание этой легендарной комнаты, составленное Юджином Фатрифортом, и даже замысловатый чертеж. Это была смертельная ловушка, одна из тех, которыми изобиловали старинные замки. Комната с люком в полу. Стоило только наступить на люк, как срабатывал скрытый механизм и несчастный проваливался в маленькую комнату с наклонным полом и через амбразуру окна летел в пропасть, а оградительная чугунная решетка, в тот момент отжимавшаяся в сторону, сама собой становилась потом на место. Рычаг, приводящий в движение страшный механизм, был идеально скрыт под плиткой бордюра в коридоре у роковой двери и требовал лишь легкого движения ступни. Во избежание же несчастного случая предусмотрена была весьма простая и надежная блокировка. В общем, все было продумано древним механиком и исполнено в соответствии с замыслом древнего заказчика.
Но это было в прошлые варварские времена вероломных заговоров и кровавых междоусобиц. В более же позднее и относительно цивилизованное время, когда в моду вошли фантастические маскарады, дерзкие мистификации, публичные демонстрации таинственных опытов и всевозможных диковин, «Страшная комната» использовалась уже в совершенно другом качестве и с совершенно другой целью. Исключительно для того, чтобы поражать воображение избранных гостей на редких, но изысканных празднествах. Для этого массивный бронзовый крюк, заставлявший некогда отъезжать в сторону тяжелую оградительную решетку, был раз и навсегда отцеплен от роковой пружины. Тогда и стало возможным проделывать фокус «исчезновения» без малейшего риска для жизни. Над дверью же появилась весьма впечатляющая аллегория: резной фриз с изображением зеркала, черепа и песочных часов. Хозяин дома на глазах у всех заходил в комнату, дверь за ним сама собой захлопывалась и через миг сама собой распахивалась, предлагая убедиться пораженным гостям, что комната пуста. А пока гости ахали и ужасались, мистификатор, живой и невредимый, выходил в коридор второго этажа через невзрачную, но всегда запертую дверь и отправлялся спать, предоставляя встревоженным гостям остаток ночи ужасаться и искать его по всему замку. Впечатление получалось ошеломляющим еще и потому, что в этой странной комнате не было ни мебели, ни драпировок, то есть ничего, за чем можно было бы укрыться, а все украшение ее составляли причудливые серебристые символы, начертанные на темных каменных стенах, и стоящие на подоконнике высокого окна овальное зеркало, песочные часы и череп. Не было в комнате и светильников, только льющийся из окна голубоватый свет скупо освещал пустое пространство, потому и люк в полу разглядеть было невозможно. Фокус этот показывали только в полночь, и он неизменно сопровождался боем часов на старинной башне.