Вы, Холмс, напоминаете мне сейчас бедного узника, который с тоской глядит сквозь решетку на волю-вольную из своего мрачного узилища. Только узника понять можно, а вот васнет. Неужели это дивное утро вы собираетесь провести в хандре? Не лучше ли пойти прогуляться?
Но Холмс, пробурчав что-то невразумительное, остался глух к моему призыву и завтракать отказался. Позавтракав в одиночестве, я возобновил свои уговоры, но безрезультатно. На все мои резоны он досадливо отвечал, что погода и природа его мало волнуют сами по себе, если только не служат фоном какому-нибудь интересному делу, а поскольку такового дела нет и, судя по всему, не предвидитсялучше честно хандрить. В подтверждение своих слов он тут же улегся на диван курить и «честно хандрить». Я просмотрел утренние газеты, полистал медицинский вестник и уже собрался прогуляться один, как вдруг погода переменилась, задул северо-западный ветер, налетели тучи и заморосил дождь. Тогда, придвинув кресло к камину, я с чистой совестью принялся в который уже раз перечитывать «Доктора Джекиля и мистера Хайда». Но не успел я еще основательно углубиться в перипетии этого несравненного произведения, как вдруг
Бросайте Стивенсона, Ватсон, надо проветриться! Иначе мозги мои окончательно заплесневеют.
Меня несколько озадачил такой поворот дела. Подумать только, когда даром пропала такая редкостная солнечная погода, а промозглая сырость дала мне возможность, как никогда, почувствовать сладость уюта, этот непредсказуемый человек тянет меня под дождь.
Чем вызвана столь резкая перемена настроения, Холмс? спросил я ворчливо.
Переменой погоды, Ватсон. Дух противоречия начинает говорить во мне сильнее именно тогда, когда силою обстоятельств задавлен всякий другой дух. Погода изменилась к худшему, и вот я воспрянул.
Мне иногда трудно понять, Холмс, шутите вы или нет, но мысль интересная. Попробую как-нибудь проверить ее на своих подопечных.
Мы надели калоши, облачились в макинтоши, взяли один на двоих большой старый зонт и вышли под дождь, крупный и редкий, как брызги фонтана. Всю дорогу против обыкновения мы молчали, потому, верно, впечатления этой прогулки, краски, запахи, звукивсе то, что, как правило, не замечаешь за разговорами, запомнилось особенно четко: мокрая брусчатка в изгибе улицы, синевато-матовая, как шкура змеи, густой, точно паровозный, пар пахнущий шоколадом над приоткрытым окном итальянской кондитерской, порыв ветра на углу Дорсет-стрит, рванувший с неожиданной силой наш зонт и ослепивший колкими брызгами, какофония уличных звуков с доминантой клаксонов и полицейских свистков, и тяжелый взгляд белого мопса с базедовыми глазами в окне пустынного переулка, заставивший меня вздрогнуть. Когда же подустав и изрядно вымокнув, мы приближались к дому, то еще издали увидели у наших дверей какого-то нерешительного посетителя. Он то складывал зонт и протягивал руку к нашему звонку, то отдергивал ее и опять раскрывал зонт, напоминая актера пантомимы, не слишком искусного. Подойдя ближе, мы узнали мистера Торлина.
Прошу вас! пригласил Холмс странного нашего знакомца.
Тот снял очки, судорожно проведя рукой по мокрому лицу, и, уставившись невидящими глазами на Холмса, неуверенно произнес:
Нет-нет Это, должно быть так
Его будто колотил легкий озноб, и мне подумалось, что не от холода.
Ну, так это или нет, а чашка-другая горячего чая с ромом и шоколадный пудинг не повредят промокшему человеку, только что покрывшему сто верст пути, с улыбкой проговорил Холмс и в голосе его прозвучали нотки такого радушия, против которого не устоял бы даже самый церемонный гость. И учитель сдался.
Поднявшись в гостиную и переодевшись, мы расположились у камина в ожидании чая, но главным образом в ожидании новостей от мистера Торлина. Любопытство мое возрастало с каждой минутой. Однако Холмс ни к селу ни к городу завел вдруг речь о костюмах и декорациях в последней постановке «Отелло» и настолько увлек молодого человека, что бледное его лицо заметно порозовело, а глаза под толстыми стеклами очков прямо-таки засверкали. Наконец, не выдержав этой затянувшейся дискуссии, высказался и я:
По-моему, чем сильнее сама драма, тем второстепенней костюмы и декорации.
Отнюдь не всегда, дорогой Ватсон! Удачный антураж значительно оттеняет интригу, и со знанием дела подобранная деталь может придать особый смысл всему действию! Шекспир это хорошо знал.
Да, ведь и в жизни оно так, джентльмены! В страшный момент замечаешь вдруг какую-нибудь обыденную, ничем не примечательную вещь, и она каким-то непостижимым образом вбирает в себя весь трагизм ситуации и доносит его до самых глубин души.
Да, да, такое я помню из детства, поддакнул Холмс, причем совершенно искренне.
Миссис Хадсон принесла обещанный еще с утра пудинг, а с ним и вчерашний хворост, и уже выходя отвлекла Холмса каким-то хозяйственным вопросом. Воспользовавшись этой небольшой паузой, я решил направить разговор в нужное для меня русло:
А скажите, мистер Торлин, а что еще случ
Но Холмс резко меня перебил да еще до обидного ничтожным замечанием так, что я мгновенно был отброшен со своих удобных позиций далеко за пределы поля.
Могу поспорить, что такого хвороста вы теперь нигде не попробуете! воскликнул он, словно какой-нибудь дремучий провинциал, которому и говорить более не о чем, как о домашней стряпне.
Слов нет, хворост ваш хорош, но и у нас иногда подают такие вкусные вещи, что диву даешься, особенно яблочный рулет с ванилью или пышки с сахаром. Это когда за дело берется не кухарка, а сама миссис Вайс, наша экономка. Она вообще удивительная женщина, такими я представляю себе американок первых лет переселения: волевой характер, изобретательный ум, умелые ручки и неутомимость подростка.
Терпение мое давно истощилось, но по некоторым признакам я стал догадываться, что Холмс не случайно так разговорился, вероятно, это для того, чтобы помочь так же разговориться нашему гостю. Чтобы учитель поведал нам то, с чем пришел, легко, охотно и наиболее полно. Увлечение психологией не прошло для меня даром и под этим углом зрения я уже с иным интересом стал наблюдать ситуацию. К тому же второе впечатление от учителя оказалось сильнее первого. Его внутренняя сила и одновременно ранимость, его часто и не кстати вскипавшая нервозность отражали натуру горячую и противоречивую. В первый момент подкупал он почти детской непосредственностью, но с ней неприятным образом соседствовала едва заметная настороженность неизвестно от чего проистекавшая. Да и сбивчивая его речь, похоже, была следствием не столько теперешних драматических обстоятельств, сколько его внутренней раздвоенности. В то же время другие черты учителя явно говорили в его пользу, давая понятие о независимости его натуры и самобытности мнений, что нынче редкость в молодых людях, склонных скорее одалживать чужую точку зрения, чем вынашивать свою собственную и сознательно ее придерживаться. Но и здесь проскальзывали диссонансом ноты какой-то отчужденности. Так или иначе, верны были мои наблюдения или нет, Холмс проявлял к молодому человеку признаки самого искреннего расположения. Оттого обстановка вскоре стала совсем домашней за этим ни к чему не обязывающим разговором и гость наш выглядел уже много спокойней. Тем сильнее было последующее потрясение.
Мистер Торлин оборвал вдруг себя на полуслове, побледнел, судорога исказила молодое его лицо, и, привстав, он с усилием произнес:
У нас в доме, джентльмены, п-произошло у-убийство!
Убийство?! воскликнул я, не веря своим ушам. Вот те на! Преспокойно болтать о платке Дездемоны, о пышках с сахаром, об американках первых лет переселения и вдругубийство!
Хотя с психологической точки зрения такое вполне объяснимо. Человек замалчивает терзающий его ужас, и ужас будто исчезает, несчастный испытывает пусть временное, но очень ощутимое облегчение, как бы выныривая из глубины, вдыхает глоток свежего воздуха, и один этот глоток спасает ему жизнь, до того висящую на волоске.
Убийство? переспросил Холмс с таким спокойствием, будто речь шла о погоде в Гималаях, но я заметил, какая молния сверкнула из-под его полуприкрытых век.
Да, убийство, я уверен, джентльмены! воскликнул учитель. И будто отвечая на скептический взгляд Холмса, повторил более твердо:Уверен!
Послушайте, мистер Торлин, если вы услышите от меня такую фразу: «Я уверен, что утром пил кофе с доктором Ватсоном», вы ведь решите, что именно уверенности и недостает моему заявлению.
Молодой человек невесело усмехнулся:
Вы правы. Конечно, правы, но в этом все и дело. Уверен-то я уверен, но кроме моей уверенности ничего и нет
Как так? Кого же убили, позвольте спросить?
Не знаю.
Разве вы не видели убитого?
Не видел, да и не мог бы при всем желании.
Что же, пропал кто-то из домочадцев? не понял Холмс.
Нет. Слава Создателю Никто не пропал Камердинера и кучера на месте не было, но экономка сказала, что они уехали в город, кажется, за продуктами, потому и пришлось ей собственноручно отнести чай лорду, что бывает чрезвычайно редко. Фил завтракал с Мэгги на кухне. Фредди был при мне.
Так, может, из гостей кто?
Нет-нет. Еще за ужином мы все сидели за столом и речи не было ни о каких гостях, а это для нассобытие изрядное. Мы, случается, годами не видим посторонних лиц.
Мистер Торлин говорил медленно, будто припоминая забытое.
Если только не считать того ночного гостя, с которым разговаривал камердинер, но камердинер уехал, стало быть, ушел и его гость, иначе мы увидели бы его за столом.
Ну, хорошо, лорд и все домочадцы целы. Гостей не было. Тела никакого не обнаружили, я правильно понял?
Да. Но я и не пытался его обнаружить. Правду сказать, теперь его вряд ли кто обнаружит! прибавил учитель тихо.
Что же получается, будучи свидетелем убийства, вы ничего не видели? не удержался я от вопроса.
Ничегошеньки, с готовностью подтвердил учитель.
Право слово, хорош свидетель, который ровным счетом ничего не видел и преспокойно вам в этом признается. Я чуть не расхохотался этой милой шутке, но посмотрев на Холмса, смеяться передумал.
Значит вы только слышали, уточнил Холмс.
Ну да. И как было не слышать?!
Понятно. И убит никому неизвестный человек? решил было подытожить Холмс.
Да. То есть нет. Человек как раз известнейший, во всяком случае в Англии. Только это, конечно, не он Тот давно в могиле А убийства я и впрямь не видел, хотя стоит оно у меня в глазах во всех мельчайших подробностях Рассказчик явно запутался, стал нести какую-то околесицу, совершенно этого не замечая, пока не сказал и вовсе страшного:С субъективной точки зрения я не был свидетелем я был убийцей
Тишина наступила такая, что слышно стало, как отбивает два часа пополудни далекий Биг-Бен. Бросив взгляд на Холмса, я дал понять, что диагноз мной уже поставлен. Однако Холмс и бровью не повел. Для меня же стало ясно, что мы имеем дело с навязчивой идеей, даже с самой классической паранойей, и надо прекращать этот бессмысленный разговор, пока он не вылился в какой-нибудь мучительный припадок. Дальнейшее только подтвердило мои опасения.
И убийство это я совершил во сне!
Ах, во сне?
Да, во сне. Но было оно наяву. Наяву, джентльмены! В этом могу поклясться!
Мне стало жаль Холмса, он так ждал настоящего дела, но как ни интересен был этот случай сам по себе, все же душевные заболевания не входили в сферу компетенции моего друга. И тогда, решив воспользоваться случаем, я спросил:
А не могли бы вы в таком случае описать нам вашего э-э врага, мистер Торлин, и подробней, тем более, если я не ослышался, человек это известный?
Известнейший!
и уже покойный?
К сожалению. Потому и стоит посреди Лондона.
Кто стоит посреди Лондона? не понял Холмс, и костяшки его пальцев, сжимавших трубку, побелели от напряжения.
Нельсон!
Многого, конечно, можно было ожидать от бедного неврастеника, но все же не этого.
Ах, Нельсон?
Я едва воздержался от улыбки, но, взглянув на Холмса, был немало удивлен. Весь этот бред он слушал серьезно и внимательно, а потом, кивнув в знак согласия с последней репликой учителя, с силой ударил себя трубкой по колену.
Вот оно, Ватсон! Черная повязка! Но почему тогда не черные очки?
Вероятно, в те времена их еще не изобрели, пробормотал я озадаченно, но моя остроумная догадка пропала втунеменя перебил учитель. Его как прорвало и он зачастил, будто боясь забыть подробности своего сна:
Да, да именно черная повязка! Красавец-шатен, с черной повязкой на глазу и зловещей улыбкой анаконды, в сером кафтане и малиновой треуголке Мы боролись с ним не на жизнь, а на смерть. Ярость в нем кипела просто нечеловеческая. Он было собрался проткнуть меня шпагой, но шпага его соскользнула, и это дало мне возможность ударить его кулаком в лицо. Злодей зашатался, попятился и, не удержавшись на ногах, выпал из открытого окна прямо в пропасть Он кричал так страшно От его крика я и проснулся.
И только на этом основании строится ваша уверенность в том, что в доме произошло убийство? не удержался я от профессионального вопроса.
Да, джентльмены, произошло настоящее убийство и очень страшное. Ведь крик-то был настоящий! Душераздирающий предсмертный крик! Не успел я опомниться, как ко мне в комнату влетел Фредди. Мне пришлось взять себя в руки, чтобы мой страх не передался мальчику, и я сказал ему, как мог более спокойно и твердо, что, мол, напрасно он пугается подобных пустяков, так кричит лесной кот, когда напорется на колючку боярышника. Сонный Фредди легко этому поверил. Сам же я знаю, что крик это был человеческий, полный предсмертной муки и отчаяния! Тут мы услышали второй крик, едва ли не более жуткийкак запоздалое эхо.
Может, это и было эхо?
Тогда мне так не показалось, потому что крик звучал уже с другой стороны замка и по характеру был совсем иной.
Что вы имеете в виду?
Ну, в нем звучал скорее панический ужас, а не предсмертное отчаяние. И повторялся он многократно, а первый, напротив, тянулся одной долгой угасающей нотой. Будто таял. Но, может, акустика его так исказила или это была игра моего расстроенного воображения. Когда все стихло, я пошел уложить Фредди, который, надо сказать, мгновенно заснул. Вернувшись к себе, я лег и, несмотря на сильнейшее потрясение, а может, благодаря ему, мгновенно уснул и сам. Сквозь сон я слышал будто собачий вой. Но проснуться уже не мог.
Утром Фредди спросил:
Может, это был не лесной кот, Тонни?
Почему не кот?
Не знаю Да и лицо у тебя такое странное.
Ничего удивительного, малыш, из-за этого несчастного кота мне приснился дурной сон. Только и всего.
Да, сны порой бывают на редкость неприятные, заметил проницательный Фредди, посмотрел мне в глаза и, повернувшись на каблуках, пошел к себе. Воспользовавшись случаем, я решил, пока не поздно, пойти осмотреть сад. Мне было тревожно, мало ли что может увидеть там бойкий мальчишка, прежде чем увидят то взрослые. Но, к моему недоумению, дверь в коридор оказалась
Заперта? подсказал Холмс.
Судя по всему, закрыта на палку! Пришлось покричать из окна. Но никто не отозвался. Я уже не знал, что и думать. Конечно, под нами апартаменты лорда, но он, к сожалению, туговат на ухо, да и по лестницам не ходит. Чтобы не настораживать мальчика, я выждал некоторое время и повторил попытку. Отозвалась миссис Вайс и пришла нас открыть. Она сказала, что камердинер и конюх уехали. И я тотчас вспомнил шуршание колес по гравию, посреди ночи, слышанное мною сквозь сон. Объяснив одно, она не могла объяснить другое: кому понадобилось нас запирать и зачем? Кстати, дверь оказалась закрытой на алебарду, и тогда мне вспомнился другой подобный случай и та же алебарда. Учитель вздрогнул, будто очнулся от задумчивости.
Любопытно, отозвался Холмс.
Как только нас открыли, я украдкой осмотрел сад, не обнаружив там, впрочем, ничего особенного. Оставалось дожидаться камердинера. Человек он острый на глаз, энергичный и предприимчивый, мы все за ним, как за каменной стеной. Тогда я попросил Фредди помочь мне разобрать книги, чтобы удержать его подольше в доме. Четверть часа он честно мне помогал, но потом, наскучив однообразием работы, сбежал, а вскоре я уже спустился к завтраку. Мне все не удавалось успокоиться, воображение разыгралось не на шутку Тут вот и начались эти необъяснимые мистические странности.