Какие мистические странности? насторожился Холмс.
Не знаю, право, что другое это могло быть. За завтраком я был занят своими мыслями, пока Фредди не вывел меня из задумчивости вопросом:
Видел ли кто когда на белом кусте роз красную?
Я не придал значения болтовне ребенка, а в следующий момент меня поразило одно странное обстоятельство: в серебряном сливочнике, вместо всегдашних сливок, было налито что-то густое и красное. Что это, томатный соус? Я взял сливочник, желая рассмотреть эту странность поближе. Но вдруг руки мои задрожали от какой-то нелепой фантазии, крохотный сливочник крутнулся в пальцах и вылил на скатерть свое содержимое. На белом полотне расплылось большое красное пятно, а за моей спиной раздался истошный крик, и всегда такая выдержанная миссис Вайс покачнулась в дверях. Бледная, как привидение, она уставилась на скатерть расширенными глазами. Тогда только я заметил, что рука у нее забинтована, а сквозь бинт проступает, точь-в-точь, как на столе, красное на белом пятно. Я машинально обернулся, но, к моему изумлению, пятна уже не было! Скатерть была бела, как снежная поляна, при этом наши тарелки, как и все множество приборов, остались на местах. Фредди, не меняя положения сосредоточенно дожевывал свой любимый капустный пирог, а Фил сутулился у буфета, по всегдашней своей манере не то улыбаясь, не то кривясь от боли. Куда за считаные секунды исчезло со скатерти красное пятно, для меня и посейчас остается загадкой. Мы усадили миссис Вайс на диван, расторопный Фил принес ей валерьяновых капель, но она уже взяла себя в руки и от капель решительно отказалась. Тогда, чтобы не смущать бедняжку, мы продолжили прерванный завтрак. Тут я вспомнил о красной розе и обратился к Фредди, но на тихий свой вопрос получил громогласный ответ:
Красная роза на белом кусте! Правда, это удивительно? Из коридорного окна ее хорошо видно. Пойдем, покажу!
Он потянул меня к дальнему окну. Я посмотрел, и правда: на большом кусте среди множества белых красовалась одна красная роза. Чтобы лучше рассмотреть чудесный цветок, требовалось вернуться по коридору, выйти в сад и обогнуть половину дома. Но когда мы приблизились к загадочному кусту, нас постигло разочарованиекрасной розы среди белых уже не было.
Куда она подевалась? недоумевал Фредди.
На этот вопрос я ответить не мог, так как сам был озадачен ничуть не меньше. Такие вот мистические странности.
А расскажите-ка, мистер Торлин, о том другом случае, когда вас также заперли, неожиданно поинтересовался Холмс.
О, это вспомнилось чисто случайно, по аналогии и к делу не относится
А вот я уверен, то, что вспоминается случайно, вспоминается вовсе не случайно. Истина любит прикидываться пустячком, не стоящим внимания. Мы с доктором Ватсоном хорошо это знаем. Верно ведь, друг мой?
Я кивнул со всем усердием статиста, которому никак не дают роль с текстом.
Что ж, если хотите, я расскажу. Было это года два назад, но все подробности сохранились в моей памяти на редкость отчетливо.
Да, да, именно подробности и составляют соль рассказа, отозвался Холмс, и глаза его блеснули.
Помню, в тот вечер с самого ужина меня подташнивало, вечерний чай показался мне каким-то необычным на вкус, да к тому еще стала одолевать сонливость, с которой я безуспешно боролся часов до двенадцати. Надо сказать, я человек ночной и раньше часа ночи никак не засыпаю. Все это породило во мне догадку, что я отравился. Что по какой-то случайности в чай попал лист ядовитой травы. В голову сразу полезли все случаи смертельных отравлений чаем. Я еще пребывал в растерянности и лениво боролся со сном, как вдруг содрогнулся при мысли, что не один я мог отравиться. Преодолевая сонную одурь, я потащился в спальню Фредди. Но все было как обычно. Мальчик сладко спал, явно не испытывая никаких неприятностей. Я вернулся к себе, выпил из графина воды, поупражнялся с гантелями и наконец решил прогуляться по воздуху. Вот тут, к своему удивлению и негодованию, я и обнаружил, что дверь наша заперта снаружи. Небывалое дело! Мне часто при бессоннице случалось бродить по дому и парку, но никто никогда не запирал нашей двери. Возмущение и вместе недоумение охватили меня. Кто и зачем это сделал?! И как теперь быть? Не сразу я нашелся. Но успокоившись, сообразил, что, поскольку все наши комнаты шли анфиладой, достаточно было отпереть крайнюю анфиладную дверь, обыкновенно запертую, которая отделяет наши апартаменты от других нежилых комнат, и выйти через старую гардеробную. Единственная известная мне связка ключей лежала в ящике подзеркальника, с ее помощью я и вышел в коридор. Оказалось, что дверь наша закрыта была на алебарду, снятую с противоположной стены, где развешаны старинные доспехи и оружие. Я уже собрался было вытащить ее, но потом решил не настораживать того, кто меня закрыл. Пройдя тихо по спящему дому, я, никем не замеченный, выскользнул в парк.
Луна уже скрылась за башней, и замок теперь рисовался черным силуэтом на фоне зеленоватого неба и редких серебристых облаков. Тишина ничем не нарушалась, только в вышине тихо трепетала листва. Меня слегка лихорадило, хотя ночь была душная. Постояв немного и не отметив ничего подозрительного, я решил было идти спать, оставив разгадку до утра, когда легкий ветерок донес до меня необычный, слегка дурманящий аромат. Он показался мне смутно знакомым, и хотя в цветочных запахах я разбираюсь не хуже, чем любой другой англичанин, выросший на природе, этот запах меня озадачил Но дальнейшее озадачило меня куда больше. Неожиданно послышалось какое-то глуховатое пение, и невесть откуда возникла странная процессия. Едва успев отступить в тень, я с недоумением наблюдал ее. Пять фигур в развевающихся черных балахонах, капюшонах, ниспадающих на лицо, с пылающими факелами в руках неслышно прошествовали передо мною. Не хватало только гроба. Но гроба не было, а без него все это походило на какой-то мистический ритуалто ли друидов, то ли тамплиеров, а то ли и вовсе потусторонних персонажей в духе Эдгара По. В недоумении наблюдал я это жутковатое зрелище. Некоторое время фигуры маячили на фоне высокой ажурной ограды, а потом как в землю ушли. Двинувшись было следом, я наткнулся только на чугунные завитки запертой калитки. Как можно было так неслышно отпереть и запереть ее? «Воистину, такое под силу только призракам!»пронеслось в моей смятенной голове. Но запах, тот странный запах, исходивший, казалось, от этих дымных факелов, делал все гораздо более реальным, чем мне бы хотелось. В связке ключей, которую я машинально перебирал в кармане, был один необыкновенно большой, он и открыл мне калитку, причем совершенно бесшумно. А замок-то смазан! отметил я невольно. Единственным реальным объяснением их исчезновения у меня на глазах могло быть только то, что они прошли уже в открытую калитку, и последний ее неслышно запер, а балахоны свернули за угловую башню как раз в тот момент, когда я вынужден был приостановившись протереть глаза, заслезившиеся от дыма. Да и удивляться, что мне что-то там примерещилось, не приходилось; голова моя все еще плохо соображала. Надо сказать, открытой калитку я ни разу не видел и за оградой никогда не был. И теперь, пройдя в нее, я не мешкая двинулся по тропинке, чуть белевшей у основания замка, решив догнать странную процессию даже ценой быть обнаруженным. Я считал это если не своим долгом, то по крайней мере неотъемлемым своим правом быть бдительным и осторожным где бы то ни было. Тьма, казалось, сгущалась на глазах или это смятение мешало мне хоть что-нибудь видеть, пока повернув за башню, я не был просто ослеплен луной, отчего несколько замедлил шаг. Это меня и спасло. Впервые оказался я с этой стороны замка, мне невозможно было и представить, что за страшное это место Тропинка, по которой я так решительно и безрассудно устремился, незаметно сузилась, теперь на ней едва могли поместиться две мои ступни. Каким-то немыслимым образом в последний момент я глянул себе под ноги и, едва удержав равновесие, в ужасе застыл над бездной
С самого детства я страдал от слишком живого воображения и как следствие этогоот боязни высоты. Страх заледенил меня, не тот увлекательный и манящий страх сна, а мертвящий страх реальности. И все же я не сразу по-настоящему осознал чудовищность своего положения. Отступать было некуда, развернуться совершенно немыслимо, стоять, по меньшей мере, бесполезно, и потому я вынужден был двигаться вперед, чтобы достигнуть чуть более широкого и чуть более безопасного места у следующей угловой башни. Сердце зашлось в отчаянии, попав в эту смертельную ловушку. Разум отказывался мне помогать. Из-за сметения, охватившего меня, я поначалу даже не задался вопросом: как могли и так быстро пройти здесь люди с факелами? Ведь держать факел в правой руке просто невозможно, мешает стена, держать в левой над пропастьюзначило предельно увеличивать шаткость равновесия, держать же перед собойозначало заслонять и без того трудный путь по краю бездны и вдыхать вдобавок едкий дым. Но тогда я об этом не думал, а только с ужасом смотрел себе под ноги, стараясь не смотреть в пропасть, и, подобно марионетке, направляемой чужой волей медленно двигался вперед, хотя двигаться хотелось меньше всего на свете.
Не знаю, сколько я так простоял, сознание отказывалось верить ужасу происходящего и все более приковывалось к ничего не значащим мелочам, убивая время, но сберегая нервы.
Мелкие камушки то и дело осыпались у меня под ногами, и от этого тихого звука волосы мои шевелились на голове. Я почти приблизился к тому относительно безопасному месту, где тропочка начинала постепенно расширяться, как вдруг, подняв глаза, замер. Впереди, на границе света и тени, я увидел дверь. Ее массивная бронзовая ручка торчала теперь у меня на пути, но хуже того, тропинку перекрывали две высокие каменные ступеньки. Дойдя до этого рокового препятствия, я остановился. Выхода, по-видимому, не было! Смертельное уныние парализовало меня, и я ждал неизбежного, когда подкосятся мои непослушные ноги и соскользнут в бездну. И тут мне отчетливо вспомнился недавний урок географии
Конечно, глубоких пропастей в Англии нетгоры у нас в основном отлогие уверенно поучал я Фредди.
В таком случае, наша самая глубокая во всей Англии! безапелляционно заявил мой ученик.
Ну, уж и самая
Самая! Уверен! И Мэгги уверена! И Джонсоны! Потому что на дне ее страшная расщелина!
Расщелина? переспросил я с сомнением.
Да, расщелина только двух миль не доходящая до центра Земли! добавил Фредди шепотом, округлив глаза.
Я помню, улыбнулся такой безудержной фантазии и такому редкому максимализму и снисходительно пожал плечами.
И вот теперь я стоял над этой бездной и наивные слова ребенка наполняли мое сердце нестерпимым ужасом. Сознание отказывалось воспринимать действительность как она есть, а все больше прилеплялось к ничтожным мелочам. Или это подступала апатия перед полным помутнением рассудка, перед беспечным сумасшествием. С каким-то ненормальным интересом принялся я рассматривать носы моих начищенных ботинок, мирно смотревших на луну, листок подорожника, искрящийся росой, и эту проклятую бронзовую ручку, похожую на курок старинного пистоля. Время для меня остановилось И, похоже, навсегда. Что мне оставалось делать? Нечего Только молиться. И я молился Пока вдруг, боковым зрением, не заметил на этой застывшей картине какое-то едва уловимое движение. Затаив дыхание, я скосил глаза в этом направлении, потом осторожно повернул голову, чтобы наконец убедиться, что черная полоска с краю двери расширяется, и, казалось тем вернее, чем пристальнее я на нее смотрю. А смотрел я на нее как загипнотизированный, боясь оторвать взгляд, чтобы движение это не остановилось на полпути. Я уже не слышал и не видел ничего, кроме этой медленно расширяющейся черной полосы. Похоже, у меня появилась надежда остаться в живых если только это не предсмертные галлюцинации Но дверь действительно открывалась! И тут весь ужас отчаяния навалился на меня с новой силой! Одно неверное движение могло оказаться роковым Тогда, уцепившись за угловой выступ единственную мою опору и со всеми предосторожностями развернувшись спиной к пропасти я уже с холодным фатализмом приговоренного к смерти поставил колено на верхнюю замшелую ступеньку и раподался вперед, ни на минуту не задумываясь, что ждет меня за этой более чем странной дверью. Через мгновение, пролетев кубарем узкий коридор и больно ударившись локтем о стену, я растянулся на земляном полу! Спасен!!! Горячая волна радости накрыла меня с головой. Помню, я не хотел вставать, не хотел даже шевелиться. И ни боль в локте, ни промозглая сырость, ни удушливый запах плесени нисколько не омрачали моей радости, скорее, наоборот, они делали ее более реальной. Наконец поднявшись на ноги, я принялся на ощупь продвигаться неизвестно куда, то и дело натыкаясь на стены, но чувство, пьянившее меня, было сильнее боли и неудобств, и я бы непременно станцевал джигу, будь стены подземелья не столь узкими и тьма не столь глубокой. Вскоре, однако, радость моя поуменьшилась, когда, пройдя какой-то извилистый коридор, я вновь очутился в саду и передо мною бесшумно, как призрачная, закачалась ажурная калитка, которую я так опрометчиво отпер каких-нибудь полчаса назад. Только теперь понял я весь этот фокус. Никто и не думал открывать-закрывать калитку и шествовать по краю пропасти. Черные балахоны, кто бы они ни были, не дойдя до калитки двух шагов, скрытые от меня кустарником, просто спустились по ступенькам в подземелье, из которого я только что поднялся. Потому и показалось мне со слепу, что все они как один ушли в землю. И почему только я не поверил своим глазам? Поистине в ту памятную ночь реальность представилась слишком фантастичной, а вполне здравое рассуждение обернулось на деле чудовищным бредом. Но ни досады, ни любопытства я уже не испытывал; запас моих сил был исчерпан, весь диапазон эмоций пережит. Я поспешил запереть роковую калитку, которая на моем веку ни разу не отпиралась. Не обращая более внимания ни на звуки, ни на запахи ночи, я побрел к себе. Проходя мимо нашей двери, я решил не вытаскивать алебарду. Пускай тот, кто счел необходимым меня закрыть, останется при уверенности, что я не покидал своих комнат и ровным счетом ничего не видел. В остальном разберусь позже. Войдя в гардеробную и заперев обе двери, я убрал ключи на место. Только большой ключ, во избежание несчастья, я отделил от связки и положил на высокий шкаф в гардеробной, решив при случае отдать его камердинеру. И тут меня залихорадило, как при температуре, хотелось только одноголечь, накрыться одеялом и провалиться в сон, но я заставил себя пройти четыре комнаты и проведать моего мальчишку. Фредди спокойно спал. Картина была самая мирная. Луна просвечивала насквозь голубоватый кристалл графина, серебрила куст фикуса, резную спинку кровати, ухо деревянной лошадки и маятник старинных часов, которые за минуту перед тем мелодично пробили половину второго. Теперь, что бы там ни было, я мог идти спать.
Вот такой случай, джентльмены. На другой день после этого у меня поднялся жар и я серьезно проболел с неделю. А потом это фантастическое приключение стало представляться мне всего лишь сном, очень натуральным, но все же сном правда замешаным на каких-то реальных впечатлениях.
Закончив рассказ, учитель задумался:
Сон как явь Я читал, что это редчайшее явление характерно для нервных э для впечатлительных людей Сейчас об этом столько пишут. Что вы думаете, мистер Холмс?
Мой друг только пожал плечами:
В этом деле я не специалист, и не только не помню моих снов, но даже не могу с уверенностью сказать, снится ли мне что-нибудь вообще. Вот доктор Ватсон, дело другое, спросите у него.
Я вздрогнул. С чего он взял? Кажется, я никогда никому не рассказывал своих снов, никогда и не поминал о них, но, может, я по ночам разговариваю или истошно кричу и это уже ни для кого не секрет? Может, вся Бейкер-стрит давно об этом судачит? Не на лбу же у меня написано, что каждую ночь мне снятся сны. Но сны мне действительно снятся, снятся всю мою жизнь и многие из них я помню во всех подробностяхдаже и детские. Я попытался скрыть охватившее меня смущение под маской равнодушия:
Мне представляется, что если бы это был сон, мистер Торлин, вы не искали бы так мучительно выхода, и уж подавно не молились бы, а сразу соскользнули бы в пропасть
хотя бы для того, чтобы испытать восхитительное ощущение полета! подхватил Холмс, сведя все на шутку и не дав мне ни сколько развить эту волнующую для меня тему.
А теперь, мистер Торлин, расскажите-ка немного о себе, попросил Холмс уже совершенно другим тоном.
Учитель рассеянно кивнул.
Если это поможет делу пожалуйста. Отец мой был профессиональным военным и дело свое по-настоящему любил, потому мечтал, чтобы я пошел по его стопам. С самого детства учил он меня всему тому, что, по его мнению, должен знать хороший офицер и настоящий джентльмен: скакать на лошади, стрелять, разбираться в механике, даже медицине, быть, что называется, на все руки, а главное, учил терпеть лишения и всякого рода напасти, не теряя боевого духа. Я охотно всему этому выучился, потому что любил отца и жил его мечтами. Однако мечтам этим не суждено было сбытьсявоенным я не стал. Шесть лет назад отец мой неожиданно умер от заражения крови, мать не сумела этого пережить и умерла неделей позже от воспаления мозга. Смерть родителей потрясла меня до основания. Признаться, я еще в детстве страдал изрядной впечатлительностью и меня не однажды водили на прием в известную лечебницу доктора Т., а тут моя впечатлительность сыграла со мной и вовсе злую шутку; я тяжело заболел и когда поправился, оказалось, что зрение мое за время болезни настолько ухудшилось, что о военной карьере пришлось забыть. Я начал работать кем придется: преподавателем истории, рисования, французского языка, тренером верховой езды. Но платили мне мало, а долгов за время лечения накопилось много. Тогда я стал искать какую-то другую работу. Неутомимо рассылал объявления в газеты, ходил на всякого рода собеседования, и однажды мне повезло Мистер Нортинг, камердинер лорда Фатрифорта, остановил на мне свой выбор. Так я оказался в замке.