Глава третья
На следующее утро, придав себе перед зеркалом в прихожей соответствующий вид«человек с похмелья и не в духе», я явился к Домовому.
Он встретил меня одетый, коротко бросил: «Пошли» и, перекинув через плечо спортивную сумку, вышел на лестницу.
Хоть бы налил полстакана, заикнулся я, поддерживая имидж.
С утра не пьем, отрезал Домовой.
На метро мы доехали до площади Александра Невского. Домовой подошел к гостинице «Москва», передал мне сумку.
Поднимешься на четвертый этаж. Номер 421. Постучишься: два коротких, два длинных. Сразу входи, дверь будет открыта. В номере отдашь мужику иностранного вида сумкуполучишь кошелек, на руке его носят, с ремешком, пидераской зовется. Все.
Ты же говорил, без криминала. Не пойду, уперся я.
Пойдешь, прошипел мой «шеф». И криминала тут никакого нет, понял! Свободный бизнес! Совместное предприятие.
Не пойду!
Ну, волчина, связался я с тобой! Как выйдешь, стакан получишь! Ступай. И не перечь мне!
Я вошел в гостиницу. Охранник мельком глянул на меня и отвернулся. Я нажал кнопку лифта. На четвертом этаже на ручке нужного мне номера висела табличка: «Просьба не беспокоить».
Я постучал как было велено. Войти не успел. Дверь открылась, на пороге стоял мужик самого заштатного вида. Иностранного в нем было столько же, сколько во мне от представителя племени банту.
Проходи, сказал «иностранец».
В номере он взял у меня сумку, открыл ее, увидел то же, что и я в лифте: три иконы, по моему разумению XIX века, закрыл, вынул из ящика стола сумочку «пидераску», протянул мне.
Видал! И всех делов! встретил меня Домовой. Сейчас поедем ко мне, а хочешь, бери бутылку, пей сам, один! Кто при капустетот свободу ценит! Домовой протянул мне десятитысячную бумажку. Потом снисходительно хлопнул меня по спине. Ладно уж! Угощаю! Но в первый и последний раз! У меня принцип: заработалпей на свои!
По дороге домой мы прихватили пару бутылок, две пачки пельменей и колбасы.
В метро Домовой беспрерывно болтал.
И заметь, Славик, никакого криминала. Поехал я в гости к тетке старушке в Псковскую губернию, привез от нее пару иконок, передал человечку. И всем польза. А человечек тот, может, иконную лавку откроет. Опять же польза! И ему, и народу православному.
Несмотря на мои нейтрализующие таблетки, за пару часов сидения в квартире Домового на Звездной, я не то чтобы опьянел, но изрядно отупел. Реальность воспринималась тяжело, звуки голосов гостей за столом шли как бы сквозь вату. Поэтому я был несказанно рад, когда Домовой объявил пьянку законченной, абсолютно бесцеремонно заявив:
Все, мужики, кончай базар! Разойдись!
Алкаши молча встали, побрели на улицу. Я, изобразив чрезмерную перегрузку, пробормотал:
Ладно, мужики, я пошел. И, вяло махнув рукой, отвалил в сторону.
Усевшись во дворике, за линией кустов, я стал ждать и пытался размышлять.
Юра до сих пор дома не появился. Милиция, как обычно в таких случаях, проводит рутинные мероприятия, устраивая облавы на предполагаемые наркопритоны, одновременно имея в виду свои плановые профилактические мероприятия.
Мать пытается уговорить мужа обратиться в частный сыск. В городе действительно есть пара контор, кроме всего прочего занимающихся розыском детей.
Я, в свою очередь, надеюсь, что если сегоднязавтра не найду Юру, то Евграф Акимович Стрельцов, после первого опыта сотрудничества с частным сыском время от времени берущийся за то или иное дело, согласится возглавить следствие, говоря официальным языком. Кроме того, любопытно, поверил мне Домовой или не поверил? Коли поверил, то я, пожалуй, продолжу «сотрудничество» с ним, даже после того, как доставлю Юру домой, поскольку мой инстинкт розыскника показывает, что дела Домового попахивают весьма дурно, а я, хоть и не работаю в розыске, не могу остановиться, если нападаю на след. Поработаю, а там и передам все розыску. Если дело будет того стоить, конечно. Я не жадный! Пользуйтесь результатами работы великого сыщика!
Размечтавшись, я чуть было не прозевал Домового. Он вышел, остановился у парадной, не спеша вынул сигарету, закурил, спокойно огляделся и направился на улицу Ленсовета. Сел в первый вагон 29-го трамвая. Я успел вскочить во второй.
Вышел он на Московском проспекте у «Зенита», пересек проспект и исчез за дверью кафе «Роза ветров».
Я входить в кафе не рискнул. Пожалел, что нет напарника.
Вышел Домовой минут через пятнадцать, снова пошел на переход к трамваю. Обратно мне с ним было ехать ни к чему, и я решил заглянуть в кафе. Здешний халдей по кличке Хват был моим давним знакомым. Годика три тому назад я помог ему избежать отсидки и получить «условно» ценой весьма важной для сыска информации. С тех пор я пару раз обращался к нему за помощью, но не злоупотреблял.
Хват был на месте, мы поприветствовали друг друга, я взял банку «коки», оглядел зал. Когда Хват услужливо наливал мне воду в высокий бокал, я спросил, с кем Домовой балакал.
За вторым столиком от входа, тощий, прыщавый. Здесь Майклом кличут, ответил всезнающий Хват.
Я не спеша выпил коку, расплатился, вышел и стал ждать. Майкл появился довольно скоро Через плечо у него висела спортивная сумка, шел он уверенно, не оглядываясь. По Гастелло дошел до улицы Ленсовета и свернул налево к Парку Победы. Неподалеку от улицы Фрунзе свернул во двор и исчез в парадной. Двор был большой, зеленый. Я уселся на скамеечку у песочницы. Однако на этот раз, прождав минут пятнадцать, я решил, что сидеть дальше бесполезно и надумал позвонить все тому же Гене Смолину. Описав Майкла, я спросил, чем замечателен сей субъект и стоит ли его ждать по данному адресу.
Насчет ждать, не знаю, ответил Гена. Живет он вовсе в Автово. Адрес, который ты назвал, для нас новый. Но известен Майкл тем, что если приходит куда-нибудь в гости, то надолго. Держим его на примете по подозрению в снабжении юнцов наркотиками. Пойман, правда, ни разу не был.
Попрощавшись, я позвонил Дьяконовым, узнал, что Юры пока нет, попытался утешить мать и, озлобившись, обругал себя «бесчувственным пентюхом», «бездарью». После такого грубого с собой обращения я еще позвонил Евграфу Акимычу.
Поезжай домой и проспись, коли злобишься, сказал сыщик. На себя злобитьсяпоследнее дело!
И я, чувствуя на душе великую смуту, поехал домой, решив, что и впрямь после моих питейных подвигов следует проспаться.
Если бы мы оба знали, как были не правы!
Глава четвертая
Майкла ждали давно. Их было шестеро. В эту квартиру он привел их накануне. Настяизящная девушка с распущенными черными волосами, которую в компании звали циркачкой, год назад она поступала в цирковое училище, но не прошла по конкурсу, нервно ходила по комнате, время от времени выглядывая в окно. Иногда она останавливалась и говорила:
У кого-то осталась заначка. Не может быть, чтобы не было. Мальчики, колитесь!
Кроме четырех парней, здесь была еще одна девушкаВалька-Эйфория, но Циркачка ее в расчет не брала. Они вместе еще утром разделили пополам последнюю дозу.
Отстань наконец, вяло огрызнулся Серый. Без тебя тошно. Он лежал на ковре, который вчера вечером они сняли со стены. Здесь же на ковре лежали еще двое парней, бездумно глядя в потолок: Васька-Сыч и Длинный, которого никто не называл по имени. Собственно, именами здесь вообще никто не интересовался. Возможно, что и Сыч вовсе не был Васей, а Валька-ЭйфорияВалентиной. Только Циркачку действительно в нормальной жизни звали Настей. В кресле, вытянувшись, с закрытыми глазами полулежал Юра Дьяконов, который в компании получил кличку Попович. В отличие от остальных, Юра думал не только о приходе Майкла, но о том страшном, что только что произошло у него в жизни. Несколько дней тому назад он ушел из дома. Вернуться уже не мог. Ведь он предал отца. Стыд, страх, нет, не страхужас терзали его. Сердце временами, казалось, готово было выскочить из груди. Глотать было трудно, горло пересохло, слюна казалась вязкой, как смола. Почти полгода тому назад его впервые уговорили попробовать выкурить папироску с планом. Он ничего не почувствовал и в следующий раз смело курил с парнями анашу. Его «проняло» с третьего раза. «Видноперекурил», подумал он тогда. Его вырвало и долго трясло, пока парни не уговорили «похмелиться». Он выкурил еще одну «дозу» и после этого не отставал от остальных. Иногда в их компании появлялись взрослые, которые, как он вскоре заметил, выделяют его из остальных. Помело и Майкл подчеркнуто уважительно обращались к нему только по имени и никогда не называли Поповичем. Часто его угощали бесплатно, добродушно посмеиваясь и приговаривая: «Такой важняк, как ты, всегда в почете. Рассчитаешься как-нибудь». Ему льстила показная избранность, он все чаще оставался в компаниях на ночь. А потом появилась Настя Ради нее Юра готов был на все. Впрочем, в любви Насти к нему Юра часто сомневался. Иногда ему казалось, что она подсмеивается над ним, над его наивностью, над религиозностью, один раз в сердцах даже «мамкиным сынком» и «сосунком» назвала, но отлепиться от нее Юра не мог и даже, случалось, просил взрослых благодетелей давать ей порошок бесплатно, зачитывая долг ему. Как он будет рассчитываться, Юра не задумывался. Во-первых, ему казалось, что не так уж много он и задолжал, а во-вторых, был уверен, что родители всегда дадут нужную сумму, если он «нажмет» на них. Настя первая в их компании «села на иглу» и говорила, что «кайф» получает такой, какого они от «травы» никогда не получат. Юра боялся за нее, но надеялся, что все образуется само собой. Он мучался от страха за нее и за себя, терзался ревностью. Особенно врезался ему в память случай, когда он увидел, что Настя целуется с Длинным. Он тогда подбежал, схватил ее за руку, закричал что-то обидное, унизительное. Но Циркачка вырвала руку, усмехнулась и сказала:
Мальчик, кто вы? Я вас не знаю! И снова обняла Длинного. Юра бросился на длинного с кулаками, получил мощный удар в лицо и очнулся на кушетке. Вся компания уже «кайфовала». Он ушел, целую неделю не выходил из дома. Сказался больным. Потом как-то на улице по пути из школы встретил его Майкл, радостно приветствовал, спросил, почему не появляется, и, предупреждая ответ, сказал, что Длинный, мол, свое получил, а Циркачка только и ждет его одного, ЮруПоповича.
Юра поверил, пришел к Насте и все вроде пошло по-прежнему. Но через пару недель Майкл спросил, когда он думает рассчитаться. Оказывается, задолжал он за все это время в рублях лимон двести тысяч, а в зеленых всего-навсего три сотни. Юра поначалу испугался, потом подумал и решился: принес из храма, где служил отец, икону, пожертвованную кем-то из прихожан. Но Майкл посмеялся, сказал: «Это, конечно, хорошо, но на долг не тянет». Потом дал ему дозу порошка и как бы мельком заметил: «Ты, Юрок, весь долг отдашь легко. Тебе надо с двумя моими хорошими корешами ночью попасть в церковь и показать им, что там ценного. И весь долг списан». Юра, хотя и под кайфом был, испугался, но когда к нему подсела Настя и, обняв, зашептала что-то нежное, решил, что и впрямь нет ничего страшного в том, что из церкви исчезнет дветри иконы. «Это ведь ради нас с Настей. Рассчитаюсь, и уйдем от них вместе». Тем более что Майкл, будто угадав его мысли, сказал: «Убытка от этого никакого не будет отцу твоему. Церковь все возместит. А ты будешь вольной птицей. Такому правильному парню с этой компанией не по пути. Вот сделаешь дело, и уходи от них. И Настасью забирай».
Мужики, с которыми пошел Юра «на дело», были незнакомые. Они влезли в церковь через оконце в алтарной части. Юра показал им две самые дорогие иконы. Но один из них отодрал замок от шкафчика, где хранилась церковная утварь и, отмахнувшись от Юры, который помертвел при виде такого святотатства, вынул и сложил в рюкзак дискос и чашу.
Самое страшное случилось потом. Проснулся сторож, заглянул в алтарь и даже попятился: «Юра, ты что здесь» Но закончить фразу не успел. Один из налетчиков ударил его кастетом, потом добил ножом.
Юра не помнил, как они вылезли из церкви, как он оказался у Насти
И вот теперь ему уже было все равно. Когда Майкл похвалил его за смелость и пообещал, что он все забудет, как только получит кубик «коктейля» в вену, Юра промолчал, тупо подумав: «Может, оно и к лучшему. Умру от наркотывсем легче будет»
Теперь они ждали Майкла.
Наконец раздался условный звонок в дверь.
Принес? нервно спросила Циркачка, едва открыв дверь.
А как же! усмехнулся Майкл. Что бы вы, скоты безмозглые, без меня делали?
На оскорбление никто не реагировал. Все напряженно ждали.
Кто вмазывать будет? осведомился Майкл. Или сами?
Я! вызвалась Валька-Эйфория. И, ухмыльнувшись, добавила:Я люблю колоть.
Первым ему! приказал Майкл, показав на Юру.
Почему мне? вдруг испугался тот.
Потому что в первый раз! жестко ответил Майкл. Да к тому же тебе и Циркачке «коктейль», остальным «химку».
Валька-Эйфория действительно колола хорошо. Юра обнажил руку, она перетянула ее ремнем повыше локтя.
Сначала Юра ничего не почувствовал и хотел было уже обругать Майкла за обман, но вдруг понял, что ему не хочется не только ругаться, но и вообще разговаривать. Он засмеялся, когда почувствовал, что рука его почему-то ничего не весит и он может сколько угодно держать ее на весу. И, оказывается, тяжелая хрустальная пепельница тоже ничего не весит.
Ну-ну, без фокусов! предупредил Майкл, внимательно следивший за ним. А Юра вовсе и не хотел бросать ее. Ему просто стало смешно. И лицо Майкла, и беспомощные позы приятелейвсе казалось таким смешным, что он стал хохотать и не мог остановиться. Майкл наклонился, спросил:
Можешь перестать?
Могу, ответил Юра, давясь смехом.
Но скоро и впрямь перестал хохотать, наслаждаясь тем, как вдруг стены стали быстро менять окраску, становясь то синими, то ярко-красными, то зелеными, потом в углах вдруг стали появляться заманчивые уютные красочные пещерки, куда он все бежал и бежал
В одиннадцать часов вечера Майкл, который один оставался трезвым, подошел к нему, похлопал по щекам. Когда Юра открыл глаза, он заставил его выпить четверть стакана водки, чтобы перебить действие наркотика.
А теперь собирайся, пойдешь домой! строго приказал он.
Никуда я отсюда не пойду, попытался протестовать Юра.
Пойдешь! Майкл поднял его и, крепко держа под руку, вывел на улицу. Не отпуская, довел его до трамвайной остановки и втолкнул в вагон 29-го маршрута. Посмотрел вслед, усмехнулся и сказал:Давай, мальчуган, действуй дальше самостоятельно.
В вагоне Юра таращился в окно, потом вдруг уснул. Растолкал его какой-то сердобольный мужик на площади Тургенева, сказав, что трамвай идет в парк. Юра, покачиваясь, вышел из вагона, подошел к тротуару, сделал еще пару шагов и вдруг упал.
Скоро подъехал патрульный газик. Милиционеры хотели отправить его в вытрезвитель, но старший вдруг сказал, присмотревшись: «Что-то мне в этом сосунке не нравится. Давай, вызывай скорую». «Скорой», конечно, поблизости не оказалось, тогда парни погрузили Юру в газик.
В отделении Юра немного очухался, но с удивлением обнаружил, что ничего не помнит: где был, с кем, что делал, помнит только, кто он и где раньше жил. А что происходит сейчасне понимает.
Как звать? спросил дежурный. Имя как?
Юра.
А фамилия?
Дикноф, едва выдавил он.
Как? Отчетливее.
Дьяконов.
Дьяконов? Юрий Дьяконов. И, обращаясь к сержанту, сказал:Посмотри-ка ориентировку, одну из последних. Вроде там есть такая фамилия.
Действительно, подросток Юра Дьяконов шестнадцати лет разыскивался родителями.
Еще через час Юра был дома. Дежурный напутствовал отца Евгения. Парень, судя по всему, попал к наркоманам. Нам ничего не говорит. Ни адреса, ни имен. Но на руке свежий след от иглы. Если вам что скажет, свяжитесь с нами. Для него же лучше, если мы его компанию маленько тряхнем.
Дома Юра тоже отказался говорить.
На следующий день отец Евгений, по совету Мариныприятельницы жены, матушки Ирины, позвонил Вячеславу Батогову.
Глава пятая
Осадок от разговора с отцом Евгением у меня остался довольно неприятный. Во-первых, я не совсем понял, что от меня требуется. На просьбу отца Евгения разыскать компанию, в которой бывает Юра, я, как мне кажется, вполне резонно заметил, что ловить наркоманов не имеет смысла, а лечить ихобязанность врачей.
Мне показалось, что отец Евгений просил меня заняться приятелями Юры главным образом в связи с подозрением их в причастности к ограблению храма.
Но в отличие от него, мне казалась мало вероятной версия причастности малолеток к ограблению, да еще и к убийству.
В общем, расстались мы довольно сухо, хотя я и туманно пообещал «что-нибудь предпринять»
Эта самая туманность как раз и была мне самому противна.
В таком настроении я практически бесцельно проболтался день в редакции, твердо решив на следующий день вплотную заняться Домовым, Майклом и компанией.
Но утром, в одиннадцатом часу, когда я с отвращением разглядывал себя в зеркале, решая, достаточно ли хорош, чтобы предстать перед «друзьями от Звездной», позвонил Евграф Акимович.
Отец Евгений не твой подопечный? спросил мой бывший глубоко уважаемый шеф без обычных приветствий и привычного сарказма.
Не то чтобы, но ответил я и, почувствовав, что ерничество почему-то сейчас не уместно, поинтересовался:А что случилось?
Задержан гражданин Дьяконов Евгений Владимирович по подозрению в убийстве ювелира Новикова Семена Осиповича, сухо констатировал Акимыч.
Я ошеломленно помолчал, потом выдавил:
Где?
На месте преступления, а именно на квартире вышеозначенного гражданина Новикова, по улице Большой Пушкарской.
Постойте, Евграф Акимыч! взмолился я. Во-первых, этого не может быть, во-вторых, вы-то как оказались в этом деле?
С минувшей ночи. Исключительно по просьбе попросившей меня супруги отца Евгения по линии частного сыска. В общем, Славик, давай, приезжай, дело серьезное.