А там видно будет.
В тот же день я позвонил Милите Альфредовне, выразил соболезнование, она поблагодарила и предложила навестить их через три дня, поскольку«девятый день». Я заверил ее, что буду.
В издательстве внешне все было спокойно. Семенцов взял бразды правления в свои руки, но Тома по секрету сообщила, что в коллективеразброд и шатание, никто не знает, что будет.
Людмила Валерьевна, обедая со мной, была явно в расстроенных чувствах, и когда я упомянул о «девятом дне», вспылила: «Ох уж эта Милита с ее Василием». Я несколько растерялся, но Людмила уже взяла себя в руки и, доедая гуляш, молчала.
Зато Тома, когда я ей пересказал сценку за обедом, поведала, что слух идет вполне серьезный, будто Милита собирается выйти из акционеров, забрав весь капитал, а Василий по пьянке где-то проболтался, что как только сорок дней минует, они с Милитой поженятся, и Василий откроет свое сыскное агентство.
Ну, ребята! только и сказал я.
У Семенцова я спросил, что делать с сервизом.
А что ты у меня спрашиваешь? На то вдова есть. Слово «вдова» Дима произнес так, что это прозвучало, как «змея». Потом подумал и добавил:Хорошо бы прибрать сервизик, чтоб ей не достался Но я пока это дело не продумал. Подержи у себя.
На девятый день сотрудники, не все, конечно, но по крайней мере «руководящие», собрались на Петроградской.
Нас снова встречал Василий, на этот раз в черном костюме, при галстуке. Вел он себя довольно свободно, я бы сказал даже, как хозяин. Милита была в черном платье, строгая, но даже будто помолодевшая.
Гости, как всегда поначалу, вели себя тихо и чинно. Но, помянув хорошего человека и благодетеля, постепенно, по мере вливания изысканных горячительных оживились, и я, почувствовав, что поминки начали превращаться в заурядную пьянку, решил смыться.
У выхода меня перехватил Василий, требовательно, но с улыбкой спросил:
Привез?
Привез. Жду указаний.
Попридержи пока. Я скажу, когда понадобится.
Впрочем, долго ждать не пришлось, уже через день Василий велел привезти все на Петроградскую.
Я позвонил Акимычу, и мы решили, что мне пора увольняться. Семенцов несколько удивился, сначала попытался удержать меня добром, потом напрямую сказал:
Ты, Стасик, слишком много знаешь, повязан с нами, куда ты денешься. И добавил многозначительно:Учитывая твой деловой опыт, ты, Стас, нам бы пригодился, и мы тебе взаимно.
Я наивно ответил, что да, мол, скупал и привозил антиквариат за зеленые, но ведь не криминал же это. Сейчас так многие делают. А «Красный горшечник» тоже вполне легальная артель.
Ну, раз настаиваешь, уходи, но язык за зубами все-таки придержи. Времена нынче смутные, сам знаешь.
Через полчаса я был свободен от рекламы и от плакатов.
Потом мы еще раз поговорили с Акимычем, и он дал добро на продолжение расследования дела о «русском фарфоре».
Проведя милый вечер наедине с Асей, уже на следующий день я отправился утренним самолетом в Москву.
Из Москвы я позвонил в музей Ольге Леонидовне и напомнил о своем обещании помочь сделать экспертизу. Она ответила, что завтра же выезжает. Я связался со спецами из Исторического музея, и они мои вещички прокрутили в течение трех дней. Потом выдали заключение, что супницаподлинная, сделана на Светлозерском заводе в конце XVIII века, а вот что касается чашки с блюдцем Здесь из трех экспертов двое утверждали, что это подделка, причем современная, хотя и великолепная. Третий эксперт, напротив, считал, что предметы подлинные, поскольку глина, из которой они сделаны, идентична тем, из которых делался фарфор XVIII века. Правда, некоторые детали росписи вызывали у него сомнения, но, сказал спец, «возможно, что эти чашка с блюдцем действительно сделаны позднее».
Однако два других эксперта стояли на своем.
Я больше был склонен верить им.
Потом приехала Ольга Леонидовна и через пять дней уехала совершенно счастливая. Оба предмета, привезенных ею, не подверглись никаким сомнениям. Все эксперты в один голос заявили, что этофарфор второй половины XVIII века.
Правда, я маленько подпортил ей торжество, с улыбкой сказав:
Ольга Леонидовна, а все-таки вы мне рассказали не все.
Как? О чем? Я все рассказала. Да и зачем вам все?
Да из простого любопытства Вот о пожаре
Нет, нет, испуганно отмахнулась Катушева, все так и было. Так и было.
Ну, хорошо, сдался я. Пусть будет так. Но с вашего позволения я еще к вам заеду.
Милости просим, заезжайте, уже язвительно сказала она и отбыла.
Со Светланой мне не удалось повидаться. В институте, где она работала, сказали, что она в очередной экспедиции на Севере.
Лето ведь, добавила женщина, говорившая со мной.
«Да, действительно, лето, подумал я. Но почему так сразу, без передыху? Только что из Светлогорска приехала и тут же в экспедицию». А когда поинтересовался, мне сказали, что в Светлозерск Светлана ездит по собственной инициативе и, как правило, за свой счет, а экспедиция плановая.
А в какие края?
Да все туда же. На Вологодчину! ответили мне.
В Москве мне удалось сделать еще одно важное дело с помощью коллег из МУРа. Я запросил Ожоговый центр о судьбе Николая Ивановича Кузьмина, доставленного туда в 1992 году в июне.
В тот же день мне ответили, что Кузьмин поступил к ним 12 июня 1992 года и умер в ночь на 21 июля.
Глава семнадцатая
В Светлозерске я первым делом разыскал сторожа Михеича, правда, теперь уже бывшего. Уволили его вскоре после пожара.
Михеич долго распространялся о душевных качествах директорши, говорил, что она«редкой души человек», «на ней, Леонидовне, все искусство держится», а когда я резонно заметил, что Ольга Леонидовна безвинно уволила его, Михеич вроде рассердился.
Дак меня ж не за пожар уволили! Потом вроде спохватился и окрысился. А чего ты все вынюхиваешь? Из милиции, что ли?
Меня солидные люди послали, у них свой интерес есть, ответствовал я, не вдаваясь в подробности, потом добавил:Люди этине милиция, если человек им помогает, они и благодарят щедро, а коли препятствует в делах, могут и наказать.
Меня благодарить не надо, мне чекушки моей хватает, отвечал Михеич, а наказывать не за что.
Вот что, Михеич, перешел я к политике кнута и пряника. Нам известно, что подожгли не пацаны, это во-первых, во-вторых, во время пожара кое-какие вещицы пропали. А нам они нужны. И коли ты ничего не скажешьсмотри сам, болота вокруг глубокие.
А ты меня не пугай, огрызнулся Михеич. Со мной как с Лехой не пройдет!
Пройдет, уверенно сказал я, не имея понятия ни о Лехе, ни о том, что с ним произошло. И перешел к прянику. Вот что, Михеич, я тебе уже бутылку выставил и еще получишь столько, чтоб на месяц хватило, если не угоришь. Выпей пока да подумай.
Михеич допил бутылку, заел хлебцем с огурцом и наконец сдался.
А, ладно! Дело давнее, уже забытое. Ну по моей вине пожар был, Стасик, по моей. Пришел я на дежурство малость поддавши, внучкины именины справлял. Сидел, сидел, чувствую, мочи нет, засыпаю, полез на чердак, пристроился там поспать, а чтоб лиходеи всякие знали, что сторож на посту, засветил я лампу старуюну, чтоб в слуховом окне светилась. Лампа оказалась дырявая, керосин вытек, я ее во сне ногой толкнул, что ли, иначе как бы она опрокинулась, ну и загорелось. Я от дыма проснулся, что ни говори, а сторож он и есть сторожчутко сплю. Вижугорит, выскочил, закричал, народ стал сбегаться. Слава Богу, один угол выгорел да потолок над комнаткой, что рядом с директорской, обвалился. Вот и все дела! Михеич еще выпил уже из новой бутылки, принесенной мной, и вдруг сказал:
А выгнала она меня не за пожар! Понял! Леонидовнаона человек! Могла и в тюрьму упечь, а я вот он, жив, здоров. Тут Михеич замолчал. Я подлил ему.
А ты меня не спаивай! вдруг озлился Михеич. Хочу говоритьговорю. Хочу молчатьбуду молчать.
Еще раз говорю, Михеич, вот тебе благодарность за информацию, и я выложил перед ним три десятитысячных бумажки. Но уж начал говоритьдавай до конца.
Михеич шмыгнул носом как-то совсем по-детски и сказал вдруг совсем трезво:
После пожара инвентаризацию делали. В подвале какой-то коробки не досчитались. А я возьми да и скажи, что еще в девяносто первом годе, когда Ольга Леонидовна здесь не работала, старый директор цедулю получил: из запасников перевезти в Вологду какие-то там предметы. Машина пришла с нарочным, милиционер при форме. Коробку эту самую погрузили, нарочный все кричал: осторожно, это же музейные ценности. Все, кто там был, в документах расписались. Потом директор в Вологду позвонил в музей, а там говорят, никакой посылки не получали, он в райисполком позвонил, и там говорят, никого не посылали.
Директор перепугался и дал деру. Говорят, так и не нашли его до сих пор. А когда Ольгу Леонидовну назначили, она поначалу инвентаризации не провела, а уж потом, когда пожар случился, вдвоем со Светланой они все переписали. Ну, и меня уволили, вроде за пожар, но я так полагаю, что допустил халатность, потому как сторож должен за все отвечать! Во как я думаю! А Ольгу Леонидовну ты не тронь! вдруг помотал он пальцем, потом пошарил рукой по столу, откинулся на спинку стула и вдруг сполз набок и, не удержавшись, упал.
Я подошел, потрогал пульс, приоткрыл веко. Все вроде было в порядке. «Жестокая необходимость», подумал я, вспомнил мужиков в бане и подумал о том, что круговая порука, конечно, поставлена хорошо, но историю Михеич рассказал не всю. Иначе вряд ли мужики пресекали бы друг друга. Надо идти к директорше.
Ольга Леонидовна вздохнула, увидев меня. Я поспешно сказал:
Ольга Леонидовна, я ни в чем больше не сомневаюсь, мучить вас не буду, только вот о прошлых делах спросить хочу: во-первых, что было в той пропавшей коробке? И во-вторых, неизвестна ли ее дальнейшая судьба?
Не знаю, кто это вам все рассказал, сухо начала Катушева, но раз уж знаете, то расскажу до конца. В коробке у нас в запасниках хранились разрозненные предметы из двух сервизов. Опять же: фарфор Светлозерского завода. Его увезли по поддельным документам, директор бывший сбежал. Кстати, конец этой истории вовсе таинственный и трагичный. Нарочный, Алексеем вроде звали, приезжавший за фарфором, через неделю объявился в Светлозерске, кто-то сообщил в милицию, потом его видели в Чикине. Пока участковый до Чикина доехал, человека этого уже в живых не было. Напился в местной столовой, пошел зачем-то в лес. Собутыльники говорят, все кричал: меня Дима из Питера ждет на кордоне. Очевидно, утонул в болоте, во всяком случае пропал, нигде его больше не видели. А у нас не то что пьяному, а и трезвому ходить в лес одному опасно. Ему говорили: не ходи один. Вот будет завтра оказиятелега пойдет, тогда и найдешь своего Диму. Нетушел.
Скажите, Ольга Леонидовна, а опись того фарфора пропавшего сохранилась?
Нет, вздохнула Катушева. Во время пожара впопыхах выносили документы, часть потеряли. Среди них и опись ценностей из запасника.
Всех ценностей?
Не всех, но многих. Вот после этого мы со Светланой вдвоем все заново переписали. Все абсолютно. И сделали в трех экземплярах.
Ну что ж, Ольга Леонидовна, спасибо за информацию, поеду, хочу еще раз на горшечников посмотреть. Уж больно красиво работают.
Ольга Леонидовна помолчала, потом все-таки решилась.
А вы, товарищ Шестов, не из милиции?
Да нет, я свой интерес блюду. Сейчас каждый свой интерес соблюсти старается.
Да уж, вздохнула Катушева.
Мы расстались.
Глава восемнадцатая
До Чикина я доехал на попутном самосвале. Водитель попался не из местных, из какого-то дальнего колхоза, и когда я заговорил о черепичных крышах в Чикине, он заявил, что деревне этой вообще повезло, и кабы не приезжие мастера-гончары, были бы крестьяне такие же нищие, как и все в округе.
А то привезли сюда трех гончаров, дома им купили, на кордоне печи поставили, они себе крыши перекрыли черепицей, магазин организовали да стали сюда заказывать городские продукты. Даже твердая колбаса появилась. Конечно, с горечью говорил водитель, такая бешеная деньга появилась, дак чего ж не завезти.
На мое возражение, что, мол, на то и мастера, чтоб зарабатывать, водила мой возмутился:
Да кабы сами. А им все устроили, все организовали, и продукцию в Москву увозятиностранцам. Коне-ечно! Так-то жить можно. Потом добавил:Правда, говорят, бандитам они большого отступного платят, потому как вон в соседнем районе дом у фермера сожгли за то, что не платил. И не поймали никого.
Так за разговорами доехали мы до окраины села, где я попросил остановиться. От денег водитель отказался и поехал к магазину.
А я вошел в деревню и по правой стороне подошел к дому под черепичной крышей.
Меня встретила хозяйка. Я представился Станиславом Шестовым из Петербурга и сказал, что мне Дима Семенцов велел обратиться к Андрею Сергеевичу, если понадобится навестить артельщиков.
Женщина, назвавшись Марией, пригласила меня в дом, сказала, что «Андрюша должен вот-вот прийти. Он в конторе, но к двум часам приходит обедать». Предложив мне на выбор молока или холодной простокваши, Мария вышла. Минут через пятнадцать пришел Андрей Сергеевич. Видно было, что идти ему не хочется, но я пообещал, кроме платы, которую он получает от начальства как управляющий артелью, добавить от себя единовременно два десятка тонн и походатайствовать о повышении оклада.
Было жарко и довольно сухо, но в лесу я понял, как здесь легко сбиться с дороги. Андрей повел меня не по гати, проложенной для телег, а напрямуючерез болото. Так быстрее. Вел по ему одному ведомым приметам, и примерно через час мы вышли к избам кордона.
Проводник подвел меня к центральной, туда, где я впервые побывал с Семенцовым. Я вошел, а Андрей Сергеевич направился к другому дому, по его словам, навестить дружка.
В избе сидели двое мастеров, перекусывали. Я попал к обеду. Между прочим, я давно уже заметил, что, как правило, если шел в гости, попадал к столу.
Поздоровавшись и получив приглашение присесть, я выпил стакан молока, съел бутерброд с салом, спросил, как идут дела, услышал в ответ вежливое и безликое «нормально».
Скоро мужики встали, сели к своим станкам.
Я, сказав, что пройдусь, осмотрюсь, вышел и направился к печам. Естественно, я был полным профаном в гончарном деле, но обратил внимание, что две печи были похожи друг на друга, как сестры-близняшки. Третья значительно отличалась, была больше и вообще, я бы сказал, выглядела значительнее, что ли.
Я обошел печи. В нескольких десятках метров от изб начинался огромный глиняный карьер. А неподалеку от третьей печи обнаружил мусорную яму. Она была полна черепков. Я оглянулся, решил, что из окон меня не видно и спрыгнул в яму. Походив минут десять, я заметил несколько белых осколков, поднял их и на одном разглядел даже тщательно выписанные лепестки экзотического цветка. Спрятав осколки в карман, я поднялся и пошел к избам. Навстречу шел бригадир Михаил Семенович с моим проводником. Андрей Сергеевич тут же попрощался и ушел в сторону деревни. Бригадир, широко улыбаясь, спросил:
С чем пожаловали, Станислав Андреевич? Для премии вроде рановато.
Да вот, решил подробнее ознакомиться с делом, сказал я. Хозяин ответственность возложил, а я не появляюсь.
А что тут особенно смотреть-то? Мы все как на ладони.
Все так, но ведь надо быть в курсе, как живут люди, нет ли жалоб?
Ну да, ну да. Это конечно, вроде как бы согласился со мной бригадир. Да только если у нас какие жалобы, то мы вам из Чикина брякнем. Вы не волнуйтесь.
Ну и хорошо, согласился я. Потом сказал:Вот мне велел еще Семенцов сходить к дальней избе, что на горке. Не проводите?
Ну там и вовсе смотреть нечего. Но ежели нужно, проводим, конечно, отчего не проводить. И тут же зычно крикнул:Эй, Серега, выйди-ка!
Сергей вышел из дальней избы, где мне бывать не приходилось.
Бригадир сказал:
Слышь, Серега, проводи начальника в избу на горке.
Ладно, буркнул Сергей, сейчас соберусь.
Я хотел было войти за ним в избу, но бригадир заговорил о дорожающей жизни и о том, что надо бы уже и к зарплате и к премии добавить. Я пообещал.
Подошел Сергей, в болотных сапогах с небольшим рюкзаком за плечами. Сказал:
Пошли, что ли?
И мы, спустившись с поляны, вошли в сосновую рощицу и скоро пошли по неширокой гати. Поначалу идти было довольно удобно, но вскоре из-под бревнышек стала брызгать вода, кое-где проступала мутная болотная жижа. Спутник мой молчал, я тоже не особенно был склонен к разговорам.
Случилось это примерно в получасе ходьбы от кордона.
Мы переходили по мосткам через очередную болотную речку, я уже спрыгнул было с бревен на берег, как тут оглушительно грохнул выстрел, я почувствовал жгучую боль в спине, и, падая, успел на несколько мгновений увидеть лицо Сергея, промелькнула мысль, что он ничуть даже не удивился, и я оказался в ручье. Вода обожгла холодом, заставила тут же оттолкнуться от мелкого илистого дна, я ухватился за какую-то корягу, попытался выползти на берег, одновременно поискал глазами Сергея, увидел его, исчезающего за стволами березок и осин, превозмогая боль, еще подтянулся, почти выполз на берег и потерял сознание.