Мерлянов Юрий НиколаевичЛайфстиллер
Глава 1
Что за черт? Веки словно чугунные, поднять их оказалось очень сложно и неимоверно трудно, но я справился и... ничего не увидел, совершенно ничего, мрак, кромешная тьма, не различить даже кончика собственного носа, вот те раз. Под собой чувствую холодную шершавую поверхность, в бок упирается что-то острое и до меня доходит, что это жутко раздражает. Стараясь осмыслить ситуацию еще в течение нескольких минут, пытаюсь хоть что-нибудь понять или вспомнить, но тщетно. Последняя картинка в мозгу запечатлела темную подворотню у Витькиного дома, как мы допоздна резались во вторую доту, а потом словно отрезало.
Черт, как же раздражает, я невольно дернулся, силясь перевернуться на другой бок и избавиться от давящего в ребра выступа, и тут вдруг приглушенно звякнуло. Потом еще раз, и еще. Мозг, постепенно приходящий в себя, попытался отследить источник звука, и когда меня, наконец, осенило, то чуть не бросило в холодный пот. Кандалы. На мне. На руках и ногах. Только теперь стали отчетливо ощущаться четыре кольца, обхвативших запястья и лодыжки, а вместе с этим, на смену так и не выступившему холодному поту пришла постепенно нарастающая паника. Черт! Где я? Что со мной? Дернувшись, попытался подняться, но не тут-то было. Звякнув особенно громко, кандалы дернули вниз, заставив склониться в три погибели и буквально застыть на четвереньках. И меня словно накрыло, я как безумный начал кидаться из стороны в сторону, тянул, крутил, рвал цепи, но без толку, они были крепче, и лишь сильнее впивались в кожу, словно насмехаясь над жалкими попытками избавиться от их опеки, отчего злость наростала еще больше, и дергался я все сильнее и сильнее. А потом силы иссякли, и выжатый, словно лимон, плюхнулся наземь, и бок опять резанул распроклятый выступ. Обреченно передвинувшись чуть в сторону - затих, голова была пустая, ни единой мысли, меня одолел ступор.
Сколько я так пролежал, без понятия, но постепенно тараканы в голове снова припустили с места, и кое-как оправившись и собрав волю в кулак, попытался в очередной раз разобраться в ситуации. Наверное, не стоило этого делать. Так как пришедший в себя мозг высветлил такие особенности, что просто оцепенел, забыв даже как дышать. Мои руки стали чужими, я не узнавал их, складывая каждую в кулак, ощупывал пальцами ладони - и мое отчаяние только росло. А попытка прикоснуться к лицу закончилась жалобным всхрапом. Не имея возможности разглядеть хоть что-нибудь и полностью отдавшись остальным своим ощущениям, почувствовать вместо своего лица нечто нереальное, угловато-шершавое, и отнюдь не человеческое было сродни выстрелу в затылок. Спасло лишь то, что немногим ранее уже достаточно перебесился, и испытывать все заново просто не было сил. Еще раз всхлипнув, обреченно наклонил морду, бывшую когда-то лицом, к правой руке, и стал осторожно ощупывать свой новый фейс. И каждое прикосновение словно вгоняло клинья отчаяния в мозг, подавляя и кидая в бездну горечи и обиды. Кто со мной так, за что? Зачем все это, что я сделал?
Очередной же вывод не просто потряс меня, а именно выбил из-под ног почву, заставив замереть от жуткого осознания на несколько долгих минут. Мое лицо - оно не было человеческим, попросту не могло им быть. Как бы кто ни пытался его изуродовать, таким оно в итоге никогда бы не стало. Я даже отчетливо представил, как меня, бессознательного, устраивают на операционном столе, фиксируют ноги, руки, а потом здоровенный бугай в окровавленном фартуке подкатывает поближе столик с инструментами и начинает с садистским удовольствием уродовать, ковыряясь во мне щипцами, скальпелем, потом берет пилу и режет, кромсает, насилует мою беспомощную тушку. Брр. Нет, все это не могло привести к такому, хотя бы потому, что от меня бы отрезали, а не наоборот, приделывали. Я ощущал каждое прикосновение, чувствовал каждый сантиметр своей хари, и с уверенностью мог заявить - она стала больше, реально больше.
Поначалу повергшее меня в ужас полное отсутствие волос уступило горькой безысходности, так как дальнейшее ощупывание лишь подтвердило догадку - голова не была человеческой, и по человеческим меркам я стал уродцем. Хреново было еще то, что не было возможности обследовать себя всего, кандалы просто не позволяли, выходя из пола буквально на несколько звеньев и раздражающе звеня при каждом движении. Так что приходилось пригибаться чуть ли не вплотную, что бы достать хотя бы до макушки. Пугало еще, что подобная поза не вызывала никакого дискомфорта, словно так и должно было быть, словно "четвереньки" были для меня абсолютно естественны. От всего этого захотелось взвыть, разрыдаться, орать благим матом, но чужое горло, ставшее теперь моим, выдало нечто отдаленно напоминающее хриплый взрык. И от этого стало еще горше.
Потом я апатично распластался на полу и то ли ждал следующего хода сотворившего это все со мной, то ли еще чего, но голова была совершенно пуста и ни одна мысль не тревожила мое окончательное и безоговорочное принятие ставшего вдруг реальностью кошмара.
Потянувшиеся минуты обреченности сменялись часами, утекая вместе с малейшими остатками надежды, уповавшей на то, что это всего лишь сон и скорое пробуждение оставит позади весь этот кошмар, но все оставалось по-прежнему. Холодный пол, кандалы, полнейший мрак, и ни единого звука.
Сколько длилась эта агония, не представляю, казалось, прошла целая вечность с того момента, как все это началось. В голове уже роился целый сонм мыслей, переживаний, предположений. И хотя все они не были лишены горечи от произошедшего, все же были направлены на попытки подогнать меня теперешнего под свое дальнейшее существование, если оно у меня, конечно, будет. Это был ад, кошмар инвалида или не пойми чего. Жизнь в тени, в постоянной необходимости скрываться, без друзей, родителей, без подруг. А потом осенило - а с чего вообще взял, что у меня все это еще может быть? По всему выходило, что я просто напросто подопытный образец, лабораторная крыса, которую просто напросто уничтожат по окончанию эксперимента. Подумаешь, эка невидаль, сломали жизнь человеку, изуродовав и испоганив его тело так, что даже родная мать не узнает. Сколько, вон, людей исчезает, а концов так и не находят. В груди вдруг стало так тоскливо, что имей я возможность, наверняка разрыдался бы, но первый вырвавшийся наружу больше похожий на рычание всхлип заставил сразу же заткнуться - не так я хотел умереть, не таким. Потом мысли снова закончились, и навалившаяся вновь апатия запустила бег времени мимо меня.
И вдруг, в какой-то момент, ситуация приобрела новую переменную. Вдалеке раздалось еле слышное поскрипывание, оно то приближалось, становясь чаще, то удалялось, затихая где-то вдали, а потом снова приближаясь, словно издеваясь, будто показывая всю иронию моего положения. Ведь все, что мне оставалось, это слушать. Видеть я не мог, передвигаться тоже, только слушать, и это было невыносимо. Постепенно человеческий фактор взял свое, и в мыслях стало вырисовываться некое бесформенное чудовище, призрак, бродящий во мраке и только и ждущий возможности, что бы утянуть к себе очередную жертву. Но вдруг все стихло, и сколько бы я ни вслушивался, ничего услышать так и не смог. А потом, вдруг, в единое мгновение, еле уловимое поскрипывание сменилось на громогласное шуршание, со скоростью молнии метнувшееся ко мне. Удар. Цепи звякнули, удержав мою тушку от полета и резко, по-садистски, рванули ее назад. Едва распластавшись на полу, сразу почувствовал, как нечто тяжелое упало сверху, придавив мне ноги и нижнюю часть туловища, а потом острые жала боли вспороли левый бок, заставив истошно зареветь. Дернувшись и попытавшись вырваться, был сразу же осажен торжествующе звякнувшими цепями, а ребра просто раскалывались от боли и осыпались раскаленными обломками прямо в нутро. По крайней мере, именно так все представлялось в данный момент. И так как раньше до этого меня никогда не ели, то и сравнивать было не с чем. А в том, что меня медленно, но верно пожирают заживо, я уже не сомневался, и сделал то единственное, что пришло в звенящую от боли голову. Дико извернувшись, раскрыл как можно шире рот, и, почти воя от боли, впился в чужую плоть. В рот брызнуло кислым, обжегшим гортань и на мгновение сковавшим челюсти. Тварь, уже почти выгрызшая во мне дыру, дернулась, выказывая свое несогласие, и заработала пастью быстрее. Понимая, что скоро конец, что вот оно, окончание пресловутого эксперимента, я прямо таки слился с чужим телом, вгрызаясь все глубже и глубже, разламывая и сминая зубами кости, разрывая сухожилия и стараясь нанести как можно больший вред.
В какой-то момент чуть не оглох от звукового удара, грохнувшего по ушам и чуть не оглушившим меня. Тварь уже не пировала, а ревела так, что думал - уши просто отвалятся, отсохнут от неимоверных перегрузок, и отпадут. Ее немаленькая туша билась на мне словно в агонии, вминая в пол с силой локомотива, а я лишь и мог, что корчиться под ней и продолжать грызть и кусать, грызть и кусать. И я рвал, захлебываясь кислой жижей, крошил ей кости зубами и приходил во все большую и большую ярость. В какой-то момент, тварь соскочила в сторону, и мне удалось ухватить ее рукой. Пальцы тут же сжались, прорвав кожу и по фаланги уйдя в мякоть, по запястью побежало. Очередной рев, но уже менее громкий, сотряс разлившийся вокруг мрак и лишь еще больше распалил меня. Дернувшись и почувствовав, как впились в кожу кандалы, в отчаянном рывке, отдавшимся в боку нестерпимой болью, и буквально вытянувшись в струнку, я что есть силы потянул на себя тварь и, раскрыв как можно шире пасть, сомкнул челюсти с такой дурью, на какую только был способен.
Кусок чужой плоти отделился от хозяина, скользнул в глотку, с жаром пробежал по пищеводу и огненным комом плюхнулся в желудок. Второй кусок был проглочен так же стремительно. А потом все пошло как-то само по себе. Уже не особо торопясь и почти не ощущая боли в боку, я лишь подтягивал к себе уже не подающее признаков жизни тело и набивал желудок, сначала морщась и фыркая от брызгающей кислятины, но потом смирившись с этим.
А потом начались странности. Буквально ощущая в себе перемены и не имея возможности их проверить, просто вытянулся на полу, насколько позволяли цепи, и затих, внимательно следя за изменениями. Лежащий неподалеку труп твари нисколько не тревожил, внутри меня будто что-то переключилось, пришло понимание правильности происходящего, будто все идет так, как и должно быть. Боль притупилась, не исчезла, но стала какой-то другой, ноющей, и я знал, скоро исчезнет и она. А спустя какое-то время исчезнет и сама рана. Откуда такая уверенность, не имел ни малейшего понятия, но что все именно так и будет - не сомневался абсолютно.
Через некоторое время труп опять пошел в дело, лишившись еще нескольких кусков. Скажи мне кто раньше, что буду вот так вот жрать не прожаренное мясо, наверное, просто рассмеялся бы в лицо. Теперь же глотал не то что с удовольствием, но с каким-то мрачным удовлетворением, будто охотник, настигший свою добычу. Что ж, вот я и стал трупоедом. Мысли текли неохотно, вяло, думать не хотелось, да и не было нужды. Время также никуда не спешило, позволяя прикладываться к "запасу" и, наевшись, отваливаться в сторону. Оказывается, моим неудачливым противником оказалось нечто, больше похожее на огромного червяка-переростка, вымахавшего, по моим прикидкам, в длину метра на два и разожравшегося в толщину почти на полметра. Хороший такой червячок, еще немного, и сожрал бы меня заживо. Не знаю, что на меня нашло, но повторить подобную драку я не смог бы, вернее, она, скорее всего, закончилась бы для меня в челюстях подобной твари. Выжил только чудом. Прикрыв все равно ничего не различающие в темноте глаза, устроился поудобнее, стараясь избежать неудобного выступа, и попытался заснуть.
Глава 2
Уступ опять давил в бок, причем именно в тот и туда, куда совсем не следовало. Я так и не смог заснуть, промаявшись черт знает сколько времени, ерзая и пытаясь хоть как-то пробраться к Морфею, но тщетно. Все, чего смог добиться, это какого-то сомнамбулического состояния, разогнавшего мысли и успокоившего чувства, тело словно застыло, будто поставленное на паузу. Но при всем при этом я мог шевелиться и слышал позвякивание цепей, шорохи своего тела по земле, ощущал все, к чему прикасался, но как бы отдаленно, со стороны. И все бы ничего, но в следующий момент...
В следующий момент - чуть не отдал богу душу. Живот скрутило так, что думал - все, хана. Его жгло огнем и опаляло диким холодом, попеременно, распространяя жуткие судороги по всему телу. Меня корчило и било о землю с такой силой, что, казалось, не выдержат или мои конечности, или цепи, порвутся, как тонкие нити. Я не мог даже завыть, горло сдавливали накатывающиеся волны спазма, а голову затопила пелена страха, соперничающая по своей силе с мукой, терзавшей сейчас это бренное тело. Не помню, когда все это прекратилось, казалось, мука длилась вечность, и я отчаянно, всеми фибрами души желал, что бы наконец пришел покой, и неважно как. Пусть даже смерть, лишь бы закончился этот ад, лишь бы без этого. И когда агония, казалось, достигла апогея, и уже не ощущал себя существом мыслящим, разумным, а был лишь скуляще-хрипящим комком плоти, истошно дергающимся в лужах собственной блевоты, пришло забвение. Разом, единым махом, будто кто-то дернул за выключатель, и я отключился.
Кошмарное воспоминание буравило мозг, по телу пробегали редкие конвульсии, оно еще помнило пережитый ужас и продолжало страдать в полной уверенности, что пытка еще не кончилась. Как же хреново. Мозги еле ворочались, пыхтя на пределе и пытаясь собраться воедино, но судорожное дерганье слишком уж все усугубляло, и мне никак не удавалось не то что бы прийти в себя, но даже открыть глаза. Сколько я провалялся в отключке? Похрен, мне на все сейчас похрен. О, майн гот, как же херово-то. Пролежав еще некоторое время и надергавшись вволю, соизволил открыть глаза. Вот те на. Мрака не было. Вернее, он никуда не делся, вокруг была все та же темень, но уже не такая непроглядная. Взгляд устало обшарил доступное пространство и в ступоре уставился на правую руку.
Цепь была порвана. Ржавое, изрядно потрепанное кольцо кандалов свободно висело на запястье, а по соседству устроилось три звена цепи, таких же ржавых и поношенных, словно не один век держались на моих запястьях. И могу поспорить, звенеть они уже не будут. Но не это заставило оцепенеть. Рука. Моя рука вовсе не была рукой. Это была лапа, лапа монстра. Судорожно дернул пальцами, и с замиранием проследил, как они дернулись в унисон. И обреченно сжал ее в кулак. Вот... плять! У меня просто не было слов. Уже не обращая никакого внимания на попытки самобичевания тела фантомными болями, просто лежал, тупо уставившись на руку, и разглядывая ее в мелочах. Здоровая, пятипалая ладонь полностью отличалась от той, которая была у меня раньше. Толстые, длинные пальцы заканчивались костяными наростами, тыльная сторона также изобиловала панцирным покрытием, прекрасно защищенная и достаточно угрожающего вида. Сама ладонь была если не в три, то в два разе больше обычной и выглядела достаточно кошмарно, перевитая натянутыми струнами выпирающих под кожей сухожилий и мелкими косточками. Черт, да тут любой хиромант ногу сломит. И невесело скривился - балагур, епт. Но хуже всего был цвет. Вся ладонь, да и рука, насколько хватало взгляда, бала темно красная, с белыми, выступавшими наружу костями, или костяной броней, в чем я так и не смог разобраться, с множественными вкраплениями желтых пятен. Что в итоге производило довольно мерзкое впечатление, будто снятая кожа оголила кости и мясо, выставив напоказ всю прелесть обвитого мышцами и сухожилиями тела. Скривился еще раз.
А потом обреченно вытянул из-под себя вторую руку. Вот и все, финита ля комедия, весь такой. Обе руки красовались модными побрякушками с дополнением в виде безвольно свисающих звеньев, и походили одна на другую словно близнецы. Красные, уродливые близнецы. Впечатление от увиденного было столь велико, что прошли даже конвульсии, и успокоившееся тело подчинилось быстро и охотно. Я сел. И как-то злорадно бросил взгляд на ноги. А ведь думал, что хуже уже быть не может. И таки не сдержанный стон-рык вырвался из горла. Мать моя родная...
Две жутких ножищи, словно извиняясь, засучили по полу, пытаясь придать телу вертикальное положение. И руки тут же с силой впечатались в землю. О, Господи, я теперь не прямоходящее? С обреченностью осознавая, что на четвереньках мне полностью комфортно, окинул взглядом остальное тело - все тот же цвет, та же перевитая фаршем из костей и жил плоть, а потом наткнулся на валяющийся неподалеку наполовину обглоданный труп.
А не такой уж он и большой, хотя вчера казался крупнее. Да и погрыз я его знатно. И тут же обернулся на свой бок - ни следа. Мракобесие какое-то. А дальше стало просто не до каких-либо выяснений.
Пол встряхнуло так, что, не удержавшись на руках-ногах, кто их теперь разберет, грохнулся на бок и бессильно заскреб конечностями по земле, пытаясь подняться. Не тут-то было. Сильнейший удар в живот подкинул в воздух на несколько метров и позволил взгляду запечатлеть ужасающую картину - пол рушился вниз, проваливаясь в пожиравшую его непроглядную бездну. И последним, за что зацепились глаза, был проход метрах в тридцати справа, и жить ему оставалось совсем немного, в принципе, как и мне. Дико извернувшись в воздухе и неизвестно как приземлившись на все четыре, гигантским прыжком опередил буквально родившуюся на глазах и разрастающуюся трещину, и наперегонки с ней рванул в сторону проема. Прыжок, задняя правая оскальзывается в пустоту, но передние, вспарывая землю, просто вытягивают тело вперед и бросают дальше. Слева ширится черная ветвистая змея, пожирающая пространство с не меньшей скоростью. Мир сузился, померк, остались только дыра впереди, я, и желающая пожрать меня пустота. Приземление. Комья земли вырываются из-под лап шрапнелью, что бы тут же затеряться в непроглядной тьме, а тело уже вытягивается струной и принимает очередной толчок о землю. Еще рывок, мышцы выкладываются на полную, посылая тело в очередной полет, а рядом змеится трещина, я опережаю ее всего на чуть-чуть, но опережаю. А потом с силой врезаюсь в косяк прохода и рикошетом отлетаю от правой стенки. Боли нет, есть только очередной проем выхода, за который зацепились глаза и не отпускают ни на миг. Как только спина соприкоснулась с полом, ужасающий грохот, преследовавший меня все это время, возрос многократно, казалось, рушится само мироздание. Не успев толком среагировать, я опять был подброшен вверх, а потом пол подо мной стал мозаикой рушится в бездну. Страх сжал горло стальной хваткой.