Золотые колдуны, владеющие огнёмэдели со страшными глазами одержимых. Их представитель в Совете, Адариондалеко не самый могущественный посвящённый. Тайные дела Золотых редко становятся известны даже Совету: адепты огня предпочитают использовать чистую стихию и держать свои открытия за семью печатями.
Разрешает споры и выносит решения Верховный Мастер Сэлль. Он обычный человек и в перерывах между Советами управляет Островами сам, если не случается что-то такое, что касается напрямую адептов стихий.
Башня Совета похожа на гриб. Тонкая ножка и широкая шляпка. В «шляпке» собирался Совет. Когда дела оказывались простымичетыре Верховных старца. Когда случалось что-то важное или торжественноеприглашали всех сколько-нибудь могущественных магов и самых влиятельных людей Островов.
Уже у самой башни я почувствовал, что Совет будет необычным. Слишком необычным. И ещё подумал, что появление на нём в рубахе Тэна уже не кажется мне забавным.
Но на меня смотрели почти с ужасом. Особенно горожане, старые Мастера цехов и старейшины Общин. И я не стал выходить к своему обычному месту возле Аллириона, а притулился у стены, рядом с Вэнни, самым младшим ветряном магом, который выглядел совсем малышом, лет десяти с виду. На самом деле ему и было не намного большевсего тринадцать.
Я что-то натворил? спросил я шёпотом. Чего они так?
Не По-моему, тебя приняли за воскресшего Илле.
Кто это?
Это Сейчас будут говорить, Нимо!
Тэриол сделал это. Тэриол, Золотой маг, один из великих Мастеров, но я о нём раньше не слышал. НеудивительноЗолотые сидят по своим пещерам и творят свои дела, невидимые с поверхности.
Золотые редко берут учеников. Живут они долго. Способных овладеть магией огня мало, даже меньше, чем нас, ветряных. Точнее, не меньше, просто мы позволяем принять лебеа любому, кто способен её пережить. Золотые выбирают лишь самых достойных. Ветряные маги всегда на виду, у них почти нет тайн от людей. Дела Золотых скрыты за семью замками.
Тэриол взял ученика. Илле. Илле выжил. Целых два года он был жив. Да, этого я тоже не зналк концу обучения у Золотых выживают лишь немногие из тех, кто прошёл отбор. Из десяти способных детей девять погибают от Силы Огня в первые годы обучения. Это была тайна Золотых. Наверное, о ней не знали даже старейшины цехов.
Адарион говорил:
Огонь опасен. Его Сила страшна. Но нельзя овладеть ею, если сохранять осторожность. И нельзя оставить Острова без тех, кто способен управлять ею. Знаете ли вы, какая мощь рвётся из Сердца Горы много веков? Если бы не Печати Золотых, Острова затопило бы лавой давным-давно, и твердь раскололась, и ушли бы под воду одни берега и поднялись бы другие, как бывало в древности. Тому, кто в это не верит, мы позволим спуститься в Сердце Горы и увидеть, на что способен и к чему стремится бушующий Огонь. Если не поверите глазам, спросите у древнейших Водяныхони расскажут многое. Из того, что сейчас почти забыто. Из того, что сами они видели, опускаясь в чёрные глубины, где лишь тьма и жар подземного Огня
Илле жил и учился. Говорили, что Тэриол считал Илле лучшим из тех, кого он видел. Илле мог стать великим Золотым. Должен был стать.
В том, что Илле погиб, виноват был Тэриол. Он оставил Илле и Золотого из молодых одних в Первом колодце Афрага. Вдвоём они должны были управиться с очередным «малым выбросом». Но что-то случилось Тэриол знал, что, но отказался сообщать Совету. Он только сказал, что виноват. И ещё он сказал, что попытался исправить
Он почти успел. Илле был ещё жив, когда Тэриол забрал его из Огня. Тело мальчика не обгорело снаружи, потому что Илле успел перевести Огонь в «жгут силы» и взял в себя. Опытный Золотой сумел бы свернуть «жгут» в кольцо и выжить. Илле умирал. Сила Огня пожирала его изнутри. Слишком большая
Тэриол связал эту Силу печатями Тогородора. И ринулся через колодец Киина к пещерам водяных.
Разве ТЫ не видишь, что этот жгут всё ещё связан с Большим Огнём в Сердце Горы? изумлённо произнёс древний Игур, старейшина морского народа у Островов.
Я отсеку его. Но мозг мальчика повреждён, моих сил недостаточно, чтобы остановить разрушение в живом человеке. Нужно контролировать как минимум движения всех токов в организме.
Ты одержим, Тэриол! Я помогу тебе, но после этого расскажу обо всём на Совете Островов. Ваши опыты стали слишком опасны. Сердце Горы растревожено. А мозг этого ребёнка повреждён необратимо. Зачем он тебе?
Я согласен на все твои условия, Игур. Начнём, а то мне становится слишком больно держать Печать
Игур кивнул.
Адарион говорил:
Тэриол, как один из высших эдели, должен был знать, что, разрывая жгут Огня, он провоцирует выброс, и выброс неизбежный. Если бы Тэриол своевременно оповестил кого-нибудь из адептов Огня, выброс был бы локализован. Один эдели может контролировать лишь одну часть разорванного жгута. Вторая остаётся свободной и активно ищет выхода разбуженной силе. Напарник должен быть наготове: мгновенно перехватить конец жгута, увести его вниз и замкнуть на Источник. Любой ученик третьего года обучения понимает это, как одну из основных истин жизничтобы жить, нужно дышать, например. Тэриол стал манипулировать жгутом в одиночку, понимая, что никто из прочих высших эдели не поддержит его затеюспасать ученика, чей разум необратимо повреждён Огнём; рискуя при этом нарушить стабильность подземных токов.
Когда мы заметили и перехватили выброс, он прошёл уже два уровня печатей. Пять из семи высших адептов сейчас замкнули круг, сдерживая Огонь. Но его то удаётся оттеснить вглубь, то он снова разрывает печати. Мы не можем сказать, как долго это будет продолжаться. Если Огонь не перестанет подниматься, силы высших адептов иссякнут, и тогда круг придётся держать посвященным низших ступеней. Адепты выстоят двое суток наверняка. Что случится дальшепредсказать невозможно. В наших хрониках описаны случаи, когда эдели гасили выбросы, по силе подобные этому и даже превосходящие. Но всегда это были спонтанные всплески, рождённые случайными процессами внутри хаотического сознания Огня. Их удавалось погасить за минуты или часы. Случай же, когда Огонь был разбужен и поднят самим эдели, в истории был только один. И кончился он
* * *
Труднее всего переносить зиму. Дети Города-на-Холме радуются до визга, до обмирания, когда в небе закружится первый снег. А я с тоской думаю, что до следующего мая не смогу летать.
Ветер на Островах никогда не был таким колючим и жестоким. Наступил ноябрь, и люди укутались в тяжёлые, толстые свитера и штаны из шерсти, кожаные куртки и тяжеленные сапоги. Первая осень была для меня страшной. Я не мог чувствовать ветер. Щёки, уши горели от его хлёстких песен. Так заигрывания большой и глупой собаки оставляют отметины на коже. Только собаку всё же можно выучить. А ветерникогда.
Нельзя летать, не чувствуя ветер всей кожей, ветер тёплый и сильный. Холод сковывает, съёживает, тяжелит.
Я отказывался принимать это. В октябре той самой первой осени долго стояли тёплые дни. Я летал в лёгких штанах и рубашке из прозрачной для ветра, пушистой фланели. Это было трудно, я чувствовал себя скованным, неуклюжим. Так человек, плохо видящий в сумерках, боится угодить ногой в канаву или запнуться о кочку.
Материковые ветра вообще были другимивертлявые, суматошные, с коротенькими для стихий мыслями и быстрыми, переменчивыми ощущениями. Иногда я думаю, что сошёл бы с ума, окажись мы на материке впервые поздней осенью или зимою.
Последний настоящий полёт случился двадцатого октября. С утра светило солнце, оно прогрело воздух после трёх прохладных дней, небо было ясное, и, если бы не посеревшая земля и стремительно чернеющие лесаможно было бы считать, что вернулось лето.
Я уже научился быть предусмотрительным: насморкэто ужасно! Это конец всего, потому что лихорадка и заложенный нос делают меня слепым и глухим для ветра. Абсолютно. Какие там полёты, ветер становится просто-напросто неживым, неприятным явлением, от которого хочется спрятаться. На Островах ничего подобного не могло произойти никогда! Горько-солёная, теплая морская вода, которою насыщен воздух, такая привычная, вездесущая Заложенный нос? Больное горло? Что это такое, что за чепуха?!
Троготт, наш судовой врач, в то время ещё не открыл аптеку, но старательно изучал местные травы, минералы и труды материковых медиков. Он уже тогда начал ломать голову над проблемой стэнции, но нам об этом не говорил. Я захватил у него бутылочку согревающего снадобья и отправился на дальние холмы.
К вечеру небо затянуло тучами, похолодало. Пришлось надеть куртку, лететь без доски дальше нечего было и думать. Скоро стемнеет, а я забрался невесть куда, и усталость давила, просто прижимала к земле. Благоразумие подсказывало, что следует повернуть назад и лететь к Городу кратчайшим путём. Но я уже знал, что этот полёт последний в году, до самого лета, и не мог удержатьсявпереди манила незнакомая долина с невероятно красивыми рощами. Хоть ненадолго, хоть одним глазочком, чтобы потом думать о ней зимою, сидя у трескучего огня
В роще нашлось несколько кустиков боярышника. Плоды были мелкими и несладкими, глотать их суховатую, пресную мякоть тяжело, но я всё жевал и жевал потом набрёл на куст незнакомых ягодлиства с веток облетела, зато самих ягод, чёрных, с липким, ядовито-жёлтым соком, сладковатых и очень странных на вкус, на кусте оказалось видимо-невидимо. Почти наверняка они были ядовитыми, но я не удержался и съел горсть. И запил настойкой Троготта, которая, хоть и не считалась противоядием, но, во-первых, я просто ужасно хотел пить, а во-вторых, она бодрила и придавала сил.
Надо было как можно быстрее лететь домой. Но я всё-таки нарвал ещё три-четыре горсточки ягод, спрятал их в мешочек. Вдруг пригодятся Троготту
В Город я вернулся затемно. Измученный, плюхнулся за стол, выхлебал миску картофельного супа, а потом ещё пил обжигающий мятный чай.
Я спал и не спал. В каком-то дремотном оцепенении я слышал тихий разговор Троготта с Ливви, нашим корабельным плотником. Даже не разговор, а обрывки, они прилетали и улетали, колеблясь, как тени от свечей, делаясь то чётче, то расплывчатей.
Ливви настаивал, что следует торопиться.
Чем больше проходит времени, тем призрачней надежда, что он сможет, Трог! Ты знаешь это лучше меня, ты же врач! Тем более, здесь у тебя нет ни достаточных запасов стэнции, ни других наших специальных препаратов. А Ниньо совсем юн, у него не было даже намёка на созревание.
Ниньо не принимал Лебеа У него всё впереди, Ливви.
Даже так Я не знал. Ну, так что, само существование ветряных магов должно зависеть от того, сможет ли один-единственный мальчишка, к тому же, далеко не лучший из магов, когда-нибудь продолжить род? Троготт, мне страшно! Мы одни в этой холодной стране Острова погибли
Тише ты, не ной. Никто ничего не знает в точности про Острова
Обманывать себя? Это на тебя не похоже, я считал Троготта осторожным и трезвым адеп
Замолчи, Ли! Я не уверен, что Нимо не слышит
* * *
На общем Совете не решили ничего определённого. Ясно, что всем следовало быть наготове. Распорядились приостановить всякие маловажные дела. Острова не вели войн, во всяком случае, в обозримом прошлом. Острова не переживали серьёзных катастрофтоже в обозримом прошлом. «Обозримым прошлым» считались века, о которых имелись записи в открытых архивах. На самом деле существовали ещё и Старые века, и я давно уже имел доступ ко всем архивам Совета, но ни разу этим правом не пользовался.
А обязанности такой у меня не было.
Воздушные и морские суда на всякий случай решили отовсюду отозвать и расположить двумя кругами. Малым и большим. Зачем был нужен большой круг, деликатно умалчивалось. Но в глазах тех, кто понимал, я видел страх.
Советники не из числа магов, цеховые и старейшины, разошлись на совещания, чтобы уточнить, что им нужно и что они ещё могут предложить.
Заседание Совета продолжилось в закрытом режиме.
Остались трое Золотых, Аллирион и незнакомый мне человек, чьё лицо скрывал капюшон Даже Сэлль ушёл; перед этим он, правда, сунул мне короткий, но плотный шелковистый плащ. Я прислушивался к ощущениямткань оказалась удивительной, текучей, то тяжёлой, то лёгкой, а цвет её менялся, как будто она была живойот пронзительной, глубокой синевы до нежной лазури.
Адарион чувствовал себя неуютно, я видел. Он должен был что-то сказать, но, наверное, плохо представлял ту грань, за которой сказанное необратимо и непредсказуемо изменит привычную реальность.
Он заговорилтихо, как будто даже вкрадчиво я вздрогнул, осознав, что Адарион обращается ко мне. Да, правда, Золотые и так всё знали, Аллирион наверняка изучал закрытые архивы. Адарион, кажется, был растерян. Я мало посещал Совет и почти не участвовал в обсуждениях. Золотые привыкли иметь дело с Аллирионом, убелённым сединами старцем. Как говорить о самых сокровенных тайнах Островов с мальчишкой без штанов, Адарион, видимо, не представлял.
Мы говорим о «печатях Эделей», «печатях Золотых», но и все слова несколько искажают истинный смысл того, что произошло полторы тысячи лет назад на материке, которого больше не существует
Я молчал. Видимо, Адарион ждал от меня намёка, знаю ли я эту историю, или её следует рассказывать сначала.
Все записи о той катастрофе постепенно убрали в закрытый архив по нашему настоянию. Тор, Золотой, погубил нашу землю, но Золотые же потом и искупали веками эту вину непомерной ценой. Принимать на себе ещё и ненависть людей мы не могли. И вторая, не менее важная причиналюбопытство непосвящённых просто опасно.
Острова когда-то были материком. Путешественники рассказывают, что далеко на востоке есть и другой материк, даже больше того, каким был наш. Возможно, это только легендывам, Ветряным, во всяком случае, про это лучше знать. Он опять сверкнул на меня глазами, а я опять промолчал. Но теперь на самом деле стало стыдно, потому что сказки о Восточной стране давным-давно будили во мне неясную мелодию, зовущую и странную. А я отделывался всегдашним: «ну, потом, когда-нибудь в следующем году»
Эдели и в те времена работали с силой Огня. Величайшим из нас тогда был Тогородор. Во всех концах страны устроили шахты, где под присмотром Золотых огонь из глубин плавил металлы, с его помощью создавались светильники и «вечные» очаги, новые, удивительные материалы, и множество других, позабытых ныне, важных и сложных замыслов было воплощено. Большая страна требовала намного больше сложных механизмов, чем нынешние Острова, которым вполне достаточно хорошей погоды круглый год и справедливых властителей
На празднике Больших Хороводов Тогородор впервые показал людям свои Ракеты! Это было такое чудо, что люди по всей стране словно опьянели от восторга, и взрослые говорили о новом изобретении так, как будто снова стали детьми.
Ветряным ракеты тогда не понравились
Потому что ракеты не нравились Воздуху! вставил Аллирион. И только эта причина. Ракеты его раздражали. Но мы не стали мешать Даже когда Тор построил Огненный корабль «Молот Грома»
«Молот Грома» был похож на перевёрнутый бутон тюльпана! выдохнул Адарион. Его установили на вершине Эрестаро, Срединной горы. Человек не создавал ничего подобного ни до, ни после
Он летал? спросил я.
Мы этого не знаем Когда случилась катастрофа, некоторые из Эделей ушли к «Молоту Грома», но что с ними было дальшеневедомо.
Но все эти замыслы представлялись Тогородору простыми забавами, игрой ума, не более. Я думаю, всему виной древние книги подземных карликов, чёрных дворвовсуществ, которых никто из людей не видел, но следы их существования Эдели обнаруживали порою в самых глубоких и опасных пещерах; случалось, что Золотые находили рукотворные переходы и шахты, уходящие в такие бездны, что даже мы не рисковали туда спускаться. Там дышал первозданный Огонь И мощь его была так велика и непостижима, что нечего было и думать совладать с нею обычной магией Золотых.
Дворвы считали Огонь живым и опасным существом, говорить с которым, а тем более, повелеватьневозможно не то что смертному, но даже им, созданиям тёмным и древним, куда более могущественным, нежели люди. Тем не менее, был среди них такой Тримирвеличайший из великих; он считал первозданный Огонь силой, хоть и непостижимой, непохожей на разумных существ, но способной каким-то особым образом соединиться с ними, впитать в себя разум дворва или даже смертного. И существу, сотворённому таким образом, будет подвластно невообразимое!..