Господи, да как же это так! Ну неужели я не могу оставить в покое какого-то чудика!
Только не говори, что ты собираешься идти на рынок.
Голос только что проснувшейся Рии хрипел и мямлил.
Я не собираюсь идти на рынок сейчас.
А утром?
Я ещё не решила, насколько я собираюсь вообще идти куда-либо.
Рия перевернулась на другой бок, уткнувшись в стену.
Поэтому ты вскочила?
Мне тревожно.
Всё равно ты ничего не сможешь с этим поделать.
Но если я даже не попытаюсь, то может быть только хуже.
Рия резко поднялась на кровати. По-совиному повернула голову в мою сторону, хотя всё равно не могла разглядеть меня в темноте и без линз.
Катя. Плохо будет только тебе, и то по совершенно надуманной причине. А если тот выстрел был правдой то ему уже всё равно. Не трать свои силы и ложись спать.
Она отвернулась к стене.
Я откинулась на подушки.
С первыми лучами солнца мне удалось заснуть.
Шум фена разбудил. В идеальном мире утро должно приходить под пение птиц, а не фена, но Рие пора было на работу, голову она додумалась помыть прямо сейчас, а размеры квартиры не позволяли скрыться от монотонного «шшшшшууууууу».
Чайник соизволил присоединиться к симфонии. На потолке сиял привет от солнца.
Подруга вбежала в комнату, размахивая рубашкой, явно стараясь её таким образом разгладить. Попутно она курила и пила кофе. Удивительный, всё-таки, человек.
Я повернулась на бок. На табуретке, служившей нам и прикроватной тумбочкой, и вешалкой, покоился мой свисток. Неказистый, песочно-коричневого цвета, пахнущий речным берегом. Вчера я нашла иголку в банке из-под печенья и скрупулезно вырезала птице перья. Правда глиняная стружка топорщилась, но её довольно легко сбить.
На ощупь свисток был привычно-шершавым. Я легонько подула, и звук свирелью вылетел через отверстие.
Катя, ну не с утра же!
Рия прыгала на одной ноге, стараясь натянуть колготки. Выглядела она. воскресшей. И поразительно аккуратно накрашенной для такой-то спешки.
После неравной борьбы человека и гардероба, подруга чинно отряхнулась, взглянула на время (как же странно, что раньше мы говорили «на часы», но теперь очень глупо говорить «на телефон», поэтому выходит «на время»).
Даже не опаздываю, она присела на кровать, взяла в руки поделку, хорошо получилось.
Я кивнула, хотя не была в этом уверена. Мне редко нравилось то, что я делала.
Очень не хочу никуда идти. Кому, скажи на милость, может потребоваться покупать чай в девять утра?
Ну, а кофе?
Разве что кофе. В зёрнах. Грызть, как хомячьё по дороге в их хомячий офис.
Рия презирала офисы, хотя ни разу не работала ни в одном.
Прихватила контейнер со вчерашним пирогом, книгу и зарядку для телефона, попрощалась со мной, пожелав мне забить на всё и приготовить ужин, и исчезла из моей жизни ровно на двенадцать часов.
Кровать-диван оказалась в полностью моём распоряжении. Чтобы это отпраздновать, пару раз прекратилась из стороны в сторону. С последним перекатом чуть не упала на паркет.
Спасибо техническому прогрессу, сайт с вакансиями мне удалось проверить, не вставая с постели. Но, к сожалению, ничего пригодного для жизни там не обнаружилось.
Было бы хорошо осознать, что я просто придираюсь к условиям работы, но нет. Некоторые пункты действительно невозможно соблюсти (кто, скажите на милость, согласиться совмещать работы менеджера, бухгалтера и курьера за зарплату уборщицы?)
И что же делать человеку здесь, на Земле, чтобы выжить и не продавать себя в добровольное рабство? Ответ: не знаю. Грабить банки.
******
Старый дом культуры ознаменовал собой упадок эпохи, развал страны, кладбище коммунизма и вообще всё то, что может знаменовать собой здание с выбитыми стёклами и опадающим фасадом. Некоторые буквы с вывески уже отвалились, заколоченные окна ощетинились битыми стеклами, стены были покрыты мутно-серым камнем. На контрасте перед домом расположились клумбы с живописными цветочками.
Я не шла конкретно на заброшенный рынок, просто куда-то шла. Узнавала город, знакомилась с окружением, а остановилась здесь, любуясь этим культурным надгробием.
Да, думала пойти, проверить того парня. Даже искренне собиралась это сделать, пока умывалась и одевалась, но как только вышла из дома испугалась. Гораздо легче было бы сделать это с Рией, одной вообще сделать что-то сложно. Только бесцельно бродить, да надеяться на удачу.
Но перед домом культуры была только я. Улицы в будний день пустовали, лишь изредка проезжали машины. Небольшая аллея дышала спокойствием, отцветшая сирень обнимала здание, словно придерживая стены, упорно крошащиеся на траву.
Мой свисток-птица издал мягкий, нежный звук на неизвестной частоте.
И, словно бы отреагировав на этот сигнал, дверь дома культуры распахнулась, прошуршала по асфальту, ударилась о мусорку и замерла. Нестройной походкой из недр здания вышел тот самый старик.
Я не смогла отступить. Стояла и смотрела, как он своей окровавленной рукой хватается за ручку двери. Даже почти не удивилась.
Повернув голову ко мне, он сказал:
Не стоило даже пытаться, знаешь.
Живот заболел от страха, пальцы задрожали. Я подумала о Двадцать. Ох, ну почему, почему я не остановила его вчера? Почему не пошла ночью?
Что?..
Голос прозвучал так тихо, что ни один человек был бы не в состоянии расслышать.
Но он расслышал.
Я пытался его вылечить, знаешь. А в итоге он страдал ещё больше, у меня не было анестезии и опыта, и времени
Мне удалось отступить на полшага. Пяткой нащупала скейтборд.
Но мужчина не двигался, просто стоял, смотрел. Рукавом свитера пытался оттереть кровь с руки.
Ничего. Как всегда.
Вокруг не было ни души, и услышать мой крик было бы некому. Но катаюсь я хорошо, буду быстрее, чем этот старик.
Ладони вспотели. Из-за облаков блеснул луч света.
Я не верила в свою смерть в день, когда светит солнце.
Вы убили Двадцать? это предложение далось мне с трудом.
Кого?
Тут я растерялась. Пустилась в объяснения:
Двадцать ох, я не помню его фамилии. Юноша высокий, в шляпе, с длинными светлыми волосами, он ещё вас искал
Мужчина нахмурился. Сделал шаг, но я вздрогнула, и он тут же замер.
Нет. Никаких юношей я не убивал, сказал он устало.
А что тогда
Голубь. Голубя переехала машина, я пытался его спасти, но у меня не получилось.
Что
Голубь. Птица такая.
Я знаю, что такое голубь! Но я думала, что вы убили Двадцать!
Он так на меня посмотрел Большей идиоткой я себя в жизни не чувствовала. Щёки и уши вспыхнули огнём.
Боже, я ведь только что обвинила человека в убийстве! Хорошего человека. Надумала себе невесть что из-за глупой паранойи и россказней незнакомца, перенервничала, расстроила всех
Больше не в силах стоять и пытаться посмотреть ему в глаза, села на скейтборд.
Простите меня Простите меня, пожалуйста! Я такая дура! Я совершенно не хотела вас обидеть!
Его ботинки прошуршали по земле. Рука, та, что в крови, легла на моё плечо, и я вздрогнула от железного запаха, холода и тяжести. Сил хватило посмотреть только ему на нос, не выше.
Шарлатан этот твой Двадцать. Не надо считать людей плохими только потому, что так сложились обстоятельства, хорошо?
Я кивнула.
Он сел передо мной на колени. Мне даже некуда было подвинуться, только нелепо отъехать в сторону.
Я могу тебе как-нибудь помочь? спросил он, и я поняла, что больше такого не выдержу.
Чуть не ударив его коленом в подбородок, вскочила. Он отшатнулся.
Нет, не надо, спасибо!
С меня, пожалуй, хватит. Я так надеялась, что когда мы переедем в другой город (неизменное «мы» в моих мыслях), то все проблемы и недопонимания останутся позади. Но они всё множатся и множатся.
Хороший Господин встал. Я смогла взглянуть ему в глаза.
Но всем нужна помощь.
Мне не нужна.
Врёшь.
Нет же!
Кажется, он разозлился. В лице появилась какая-то жестокость, которой прежде не мелькало..
Если бы не требовалась, он сделал шаг, теперь отшатнулась уже я, то меня бы вообще не существовало.
Я пару секунд прикидывала странные обстоятельства его рождения, но решила не спрашивать. Прежде чем успела придумать, как избежать дальнейшей дискуссии, он схватил меня за руку. Я вскрикнула.
Отпустите!
Мужчина лишь крепче сжал моё запястье, оставляя кровавые разводы. Его ладонь оказалась сухой, с мозолями.
Мне не хотелось его бить, мне никогда никого не хотелось бить. Да я бы и не выиграла, он явно был сильнее.
Отпустите! уже взмолилась я, не получив ответа в первый раз.
Ты признаешь, что всем нужна помощь?
На его лице уже не было и проблеска той самой стариковской доброты, что была вначале нашего знакомства.
Сейчас помощь нужна только мне голос дрогнул, попытка вырвать руку свободной конечностью ни к чему не привела.
В голове, как пчёлы, роились мысли. Самая яркая была всё-таки ударить его. Скейтбордом. И убежать в другой город.
Пожалуйста, отпустите, совсем уж тихо и отчаянно пробормотала я.
К горлу подступил комок. Снова. Я не хотела плакать, но мне было так страшно, что тело действовало против моей воли.
Свободной рукой прикрыла лицо. Конечно, слишком уж глупо думать о том, как выглядеть перед лицом опасности, но я думала. Никак не могла отделаться от собственного нелепого образа с покрасневшим носом и опухшим лицом. Слёзы покатились из глаз.
Он растерялся.
Пожалуйста, ну пожалуйста, отпустите меня, проревела я.
Я же тебя не убиваю, слабо оправдался он.
Но это же не повод меня удерживать!
Аргумент подействовал. Мужчина отступил.
Стремительно схватив скейт, я ринулась прочь.
К чёрту это всё, к чёрту! Чтобы ещё раз пошла куда-то одна!
Я миновала красивые цветы, калитку, выскочила на дорогу. Кровь на запястье алела браслетом, какой-то особой меткой.
Я не хотел тебе вредить! крикнул мужчина мне.
Но так я и поверила человеку, который не хотел меня отпускать!
Город летел мимо меня. Я смахнула слезы и начала злиться, до крика, до хрипоты. Злилась на весь мир, на себя, на него, на Рию, на Двадцать, на жизнь, на город, снова на себя, на обстоятельства. Страшно хотелось что-нибудь разрушить по этому поводу. Но под рукой ничего не было, поэтому я просто разогналась ещё быстрее, выплёсивая злобу в скорость. Перекрёсток пролетела даже не затормозив, чудом не попала под машину.
Может, ещё раз уехать? В очередной раз начать жизнь заново, с чистого листа.
А может, уехать одной? Нет, нет, что это за мысли такие. Я никак, ни за что не брошу Рию, ради неё все это и затевалось. Но, Господи, глупо отрицать, что если бы не она всего этого бы и не случилось.
Мне стало жгуче стыдно за такие мысли. Друзья не должны думать подобным образом. На то они и друзья.
Ещё быстрее. Какая-то бабушка поразительно резво отскочила с моего пути, проводив меня в спину красочной руганью. Но уж, простите, мне сейчас всё равно, а вы можете и подвинуться. Я злая. Имею право пугать бабушек (вообще-то нет, но иногда мне было приятно так думать).
Ещё одна проезжая часть. Здравый смысл говорил мне, что надо бы аккуратнее, но чувства диктовали свои правила.
Слева от меня раздался пронзительный гудок и гневный крик, полный тюремных эпитетов.
Далеко ещё до дома? Кажется, не очень.
И тут передо мной выскочил кот. Я даже не успела толком его разглядеть, да это было крайне сложно, на такой-то скорости. Постаралась свернуть, но
Но.
Не сложно догадаться, что было дальше. Ударившись об угол дома, я тут же рухнула на землю, проскользив добрый метр по асфальту. Перед глазами стояла серая пелена: то ли асфальт, то ли боль. Кожу будто живьем содрали, но вставать страшно не хотелось. Единственным моим желанием было стать вот этим самым асфальтом и не заботиться ни-о-чём. Ни о жизни, ни о ссадинах.
Просто лежать.
В бесконечной серости вырисовывалась одинокая травинка. Она качалась туда-сюда, влево-вправо. Ярко-зелёная, с желтоватым оттенком. Ка-ча-ется. Как дерево посреди пустыни.
Тело вновь напомнило о себе: заболели рёбра, под локтём растеклось что-то горячее. В голове гудело.
Ну нафиг эту глупую жизнь с её глупыми законами. Умру прямо здесь, на углу проезжей части, и больше никогда не буду плакать.
Эй, ты в порядке? раздалось надо мной.
Вот прицепились, я тут умирать собралась, а меня тормошат!
Совершенно бесцеремонно меня потрясли за плечо.
Да, буркнула я.
Но человек, пытавшийся привести меня в чувство, явно не заслуживал такого отношения.
Постаралась приподняться. Вышло плохо, так что сказала, не поворачиваясь:
Спасибо за заботу, но всё и правда хорошо, я справлюсь.
Он и не думал уходить.
Точно?
О нет. Я знала этот голос.
Злоба ещё не отступила полностью, так что мне удалось резко повернуться. Конечно же, над моей головой возвышался Двадцать. В своей дурацкой шляпе и со своими дурацкими лисьими глазами!. В руках он держал мой скейт.
Я лежала на спине, на асфальте, мимо проносились машины. Тело ломило, одежда все в грязи и пыли, самый худший день в моей жизни (вру, не самый, но), а он стоит там, у неба, моргает по-совиному да ещё и улыбается. А я ведь его пошла спасать, за него волновалась, а он здрасьте живой.
Уходи, сказала я. Не хочу тебя видеть.
Он нахмурился.
Почему? Я тебя обидел?
Потому что я волновалась за тебя, поехала проверять, а в итоге сама попала в передрягу. Это как, нормально в твоём мире?
Он наклонился ниже, тень его шляпы упала на моё лицо, укрыв глаза от солнца.
Но так оно обычно и бывает. Ты идешь куда и случается что-то. Какая разница, в чём причина?
А если я не хочу ни во что влипать?
Он присел на корточки. Подол плаща упал на мои колени.
Ну, а как так, как же тогда про тебя рассказывать сказку, в которой ничего не произойдёт?
Я огрызнулась:
У меня куча всего происходит, особенно последнее время. Я хочу затишья. Устала.
Ну вот, ты лежишь на асфальте. Отдыхаешь.
Мимо нас проплывали прохожие. Видимо, они думали, что он мне поможет. А он выглядел так, будто хотел, но не решался.
Я перевела взгляд с жёлтых глаз на голубое небо.
Это не совсем то.
Если ты хочешь полежать на асфальте чуть дольше, то лучше не здесь.
Но я не хочу лежать. Я хочу понять, что мне делать с этой жизнью. Что происходит. Как мне на это реагировать.
Отдыхом эти вопросы и не пахнут, знаешь.
Знаю.
Мы помолчали. Асфальт начал быть некомфортным.
Ты следил за мной, что ли?
Двадцать удивлённо посмотрел на меня. Кивнул. Помотал головой.
Не изначально за тобой, сначала за ним Хорошим Господином, а уж потом, когда ты умчалась, буквально умчалась, а не убежала, я отправился за тобой.
Издав далеко не изящный звук подобие кряхтения я приподнялась на локтях. Правый ужасающе заныл, видимо, им и ударилась при падении. Соломенная прядь Двадцать маячила перед глазами, как колосок в чистом поле.
Я редко скептична, крайне. Обычно именно я та самая дурёха, что вечно ведётся на розыгрыши и не понимает сарказма, но тут даже мне ясно, что логика и факты не сходятся.
Послушай, Двадцать, было очень странно его так называть, но пришлось, ты, пожалуй что, должен быть гепардом Ну, хотя бы гончей, чтобы угнаться за мной на скейтборде. Особенно когда я ехала так быстро и так далеко. Я не хочу сказать, что ты врёшь, но это я выдохнула, это невозможно.
Двадцать снова наклонил голову.
Значит, помолчал, значит, всё это крайне удачное стечение обстоятельств. А если так, то волноваться не о чем: на это самое «стечение» мы повлиять никак не можем.
Он протянул руку.
Поднимись, пожалуйста. Тебе о многом надо подумать.
Его ладонь была длинной, пальцы узкими. Я внимательно разглядывала её пару секунд и протянула свою, грязную, окровавленную, со сломанным ногтем.
Рывок, поднявший меня на ноги, болью отозвался в теле, по предплечью стекала кровь, огибала большой палец и капала с ногтя. Я оглядела повреждения. Не такие уж большие, но крайне неприятные: в руке звенело, одежда вся в грязи, на джинсах зияла большая дыра, кожа саднила, царапины меланхолично кровоточили.